Романс-груэса дона Хуана Дорельяно

В час, когда ночные звёзды
Драгоценными камнями
Расцветили чёрный бархат
Неприветливого неба

И с высот своих на землю
Утомлённую взглянули:
На равнины и на горы,
На леса и луговины,

На затерянной поляне
Средь оливковых деревьев
Лауренсья де лас Торрес
Начала свой дивный танец.


Окружённая сияньем
Бесподобно золотистым,
На простор она выходит,
Поднимает руки к небу,

И невиданное чудо
Совершаться начинает:
Золотистое сиянье,
Что лишь теплилось и тлело,

Разгорается сильнее,
Мощно, ярко, нестерпимо,
И слепящими волнами
Заливает всю поляну.


И тогда едва заметно
Грациозными плечами
Лауренсия поводит,
Плавно руки изгибает,

Содрогается всем телом,
Гнётся влево, гнётся вправо,
Неподвижно замирает,
Вновь вибрирует струною,

Так что те, кого природа
Тонким слухом одарила,
Услыхать могли бы голос
Этой арфы несравненной.


Вот шажок, другой – обратно,
Два изящных поворота,
Всё быстрее, всё быстрее:
Полукругом и восьмёркой,

Взад-вперёд и по спирали,
На носочках и с притопом,
Горделиво выгнув шею,
И игриво улыбаясь,

Широко взмахнув руками,
Стройных ножек перебором
Всю себя, как будто вихрем,
Закружила, завертела.


Так, неистово вращаясь,
Извиваясь гибким телом
И сплетая-расплетая
Всевозможные узоры,

Лауренсия танцует,
Быстро образы меняя:
Рыщет рыжею лисичкой,
Вольной птицей рвётся в небо,

Лёгкой бабочкой порхает,
Нежной розою трепещет,
Растекается рекою,
Алым пламенем пылает.


Все лоскутные одежды
Танцовщицы вдохновенной
Побледнели, истончились
И исчезли в ярком свете,

Сотворившем совершенству
Совершенные наряды
И рассыпавшем повсюду
Сотни вспышек разноцветных,

Разукрасивших собою
Несравненное созданье,
Ставших бусами, серьгами
И короною бесценной.


Только даже и такие
Небывалые убранства,
О которых в целом мире
Короли мечтать не смеют,

Не сравнятся с красотою
Глаз бездонно-изумрудных,
Ну а волосы густые,
Ярко-рыжие, как пламя,

Ввысь взметаются и снова
Низвергаются волнами,
Свой неповторимый танец
В вольном вихре созидая.


Зачарованные звёзды
В изумлении застыли:
Многие тысячелетья
Над землёй они сияли,

Но от сотворенья мира
Видеть им не приходилось
Красоты такой чудесной,
Полной царственного света

Бесподобного, с которым
Им не выдержать сравненья,
И пристыженно померкли
Огоньки ночного неба.


И луна пыталась было
С танцовщицей потягаться,
Хоть ещё и не достигла
Полноты и совершенства,

Только где уж ей, бездомной,
Бледной страннице небесной
С серебром своим убогим
Против света золотого,

Окружённая которым,
Лауренсия танцует
И соперничать способна
Даже с солнцем лучезарным.


И земля, что собиралась
Под чернеющим покровом
Сном забыться безмятежным,
Изумилась несказанно:

Ей порой случалось видеть
Наступленье ночи тёмной
Среди бела дня внезапно,
Но ни разу ночь глухая

В ясный день не превращалась,
И, дрожа от любопытства,
Ветки, листья и травинки
Дружно к свету потянулись.


И единственный свидетель
Небывалого явленья,
Дон Хуан заворожённо
Созерцал волшебный танец.

А когда ослабли чары,
Взял он в руки мандолину
И вскричал: “Танцуй, лисичка,
Моя милая Соррита!”

Громко струны зазвенели,
А потом свершилось чудо:
Стали складываться сами
Строки этого романса.


Пылко, страстно, вдохновенно
Дон Хуан в ночи играет,
Подпевая мандолине
Чистым голосом прекрасным.

И пленённая игрою,
Озарённая сияньем,
Опьянённая свободой,
Ослеплённая желаньем,

Окрылённая любовью,
Лауренсия танцует
И Хуана Дорельяно
Тоже в танец приглашает.