Лунный смех

 От чего умирают шуты?
 Г.Л.Олди

Комната представляла собой сплошную непроглядную тьму.
- Значит, ещё ночь, - справедливо решила Таня. Она прислушалась к тишине вокруг. Тишина сливалась с темнотой. Ни единого звука, кроме шороха ветра за стеклом.
- Показалось, - с сожалением подумала Татьяна, вздохнула и легла обратно в кровать. Но заснуть не получилось. Практически сразу же снова раздался стук, который, собственно, и заставил её проснуться. Стучали в стекло. Таня вскочила и почти что в припрыжку побежала к окну. В голове крутилось только одно: «Вернулся!»

За окном было пусто. Качались ветки деревьев, шёл одинокий пешеход… Стук повторился – это в стекло ударилась крупная градина. Таня заплакала. Тихо. Так не плачут от обиды или от боли… Она плакала, как плачут взрослые, когда теряют надежду на то, что их далёкая детская мечта всё-таки сбудется.
Град бился в окна с такой силой, как будто хотел разбить все стекла в домах, чтобы потом любоваться на себя в каждом осколке. Ну и что, что отражения маленькие, - зато сколько много! Таня отвернулась. Напрасные надежды стоят того, чтобы повернуться к ним спиной – какая разница, сбудется или не сбудется, если точно знаешь: то, на что ты надеешься, невозможно. По определению.
«Три часа ночи, - констатировала она факт. - Вернуться в кровать? А смысл – всё равно теперь не уснуть. А с другой стороны продолжать стоять у окна и пялиться на улицу тоже глупо».
Размышления ещё жили в Таниной голове, сражаясь друг с другом, когда вдруг кто-то позвал её по имени:
- Таня…

Человек сидел на подоконнике окна дома напротив – на том подоконнике, который был снаружи и минуту назад подвергался налёту града размером с вишнёвую косточку. Несмотря на свой цветной маскарадный костюм в стиле скомороха, он не смеялся, наоборот был необычайно серьёзным - как клоун под слоем грима, имитирующего улыбку. Его местоположение казалось настолько естественным, что если бы даже внизу какой-нибудь ночной пешеход и заметил сидящего на окне парня, он бы нисколько не удивился.

Её ладони сами коснулись холодного стекла. Глаза впились в темноту. Безнадёжность прилила к сердцу. Холодные струйки бежали по окну, горячие – по щекам. А человек сидел в непринуждённой позе – одна нога вытянута вдоль подоконника, другая согнута и служит опорой для правой руки. Он чего-то ждал.
«Я не позову его! Ни за что! Я хочу, чтобы он ушёл! Навсегда! Только, чтобы точно знать, что ждать больше не имеет смысла…» - Таню слегка качнуло, но она удержалась и прислонилась лбом к холоду стекла. Губы что-то почти беззвучно прошептали. И тогда человек спустил ноги со своего окна и отправился навстречу её шепоту. Прямо по воздуху. Вот так же легко, без улыбки, серьёзно он однажды шагнул в её жизнь, и с тех пор… Реки идут вспять, время тянется новой гитарной струной, ночи превращаются в соль, а дни - в смех. Последний раз он приходил, чтобы проститься. А сейчас?
- Таня… - голос из-за стекла звучал глухо, не так, как обычно звучат голоса у паяцев. Но особая грусть, присущая только актёрам, не могла скрыться даже за прозрачностью окна. – Я пришёл, чтобы попрощаться…
- Кажется, мы уже прощались, - слова давались Тане с трудом. Она буквально выдавливала их из себя.
- Да.
Как всегда не найдя, что ответить на cказанную прямо в лицо правду, она только горько усмехнулась в ответ.
- Ну зачем, зачем ты даёшь мне надежду, которой нет? Почему ты опять пришёл?
- Я буду прощаться с тобой, пока ты не простишь меня. Пока не забудешь. Совсем. Ты же уже большая девочка – пора перестать верить в сказки…
- Но как?! – голос Тани сорвался на крик. – Как я могу перестать верить тому, что вижу собственными глазами? Это всё равно, что перестать верить в небо. Ты же не можешь быть просто плодом моего воображения! Я, конечно, ненормальная, но не до такой же степени…
- Не можешь не верить… Что ж, тогда верь! Ты же умеешь верить тому, что я существую, что я могу ходить по лунному лучу и прятаться за струями дождя. Поверь теперь, что меня не бывает. Ведь это так просто…
- Почему ты так хочешь, чтобы я тебя забыла?
- Я устал, - сказал паяц, и его лицо действительно как-то осунулось, под глазами появились круги, уголки рта опустились. – Но я не могу уйти, пока я кому-то нужен.
- Ты же знаешь, я не смогу без тебя, - голос Тани уже не выражал ничего, кроме обреченности.
- Значит я буду приходить снова и снова, чтобы каждый раз уходить навсегда. Это как на гастролях – приехал, выступил, попрощался, через год снова приехал… И так до конца.
- До конца чего? – она подняла на него испуганные заплаканные глаза.
- Меня, - почти равнодушно сказал паяц и пожал плечами. – Шуты смертны, как это ни удивительно прозвучит. Шут всего лишь профессия, такая же, как и многие другие. Знаешь, с этой работы тоже можно уйти на пенсию, только это не так просто. Мы, видишь ли, энтузиасты, - и он как-то грустно усмехнулся сам себе.
- Постой! Я, кажется, придумала! Тебя же… Тебя могут уволить, ведь так?
- Могут. Если я плохо выполняю свою работу.
- Тогда ты будешь просто приходить ко мне в гости, как к другу!
- Прости, девочка… Но я всё это время слишком хорошо справлялся со своей должностью.
- Не правда! Шуты должны смешить людей!
- Это лишь побочное действие. Шут должен заставлять одного человека думать, пока все остальные смеются.
Таня отвернулась и села на пол прямо под холодную батарею. Сил стоять больше не было. Зато было другое – было совершенно очевидно, что больше тянуть нельзя.
- Я сделаю так, как ты хочешь, - твёрдо сказала она.
- Не спеши, у тебя ещё есть время до утра.
- Зато у меня нет выбора. Спасибо тебе за всё.
Эти слова Таня произнесла, так и не встав с пола, не глядя на него – когда чего-то не видишь, легче поверить, что этого не существует. В ногах у неё валялся котёнком лунный лучик. Он успокаивал – тёрся у ног, грел кончики пальцев, щекотал за ухом…
«Вот и всё», - подумала она. Грустно, почему-то, не было. Осталось чувство выполненного долга и долгожданной пустоты внутри - там, где ещё несколько минут назад теплился огонёк надежды на почти догоревшей свече вечности. Такое бывает после сыгранной роли, когда выкладываешься на сцене полностью, превращаясь в своего героя не только маской лица, но и маской души. А что дальше – гастроли? Или ещё один спектакль на этой надоевшей до чёртиков сцене?

- Таня…
По лунному лучу в комнату скользнул знакомый уже человек с грустным взглядом. Почти растворяясь в призрачном свете луны, человек больше уже не походил на паяца, - скорее, на призрак королевского шута, обречённый на вечное скитание в коридорах замка, принадлежавшего его хозяину и его убийце в одном лице.
«Странно, - подумала Таня. - Он никогда раньше не заходил в комнату».
И потом ещё подумала: «А за стеклом он был другой – более загадочный, что ли…»
И ещё: «А может он мне вообще приснился?»
И наконец: «Что это я на полу сижу? Во сне ходила, что ли?»
Мысли становились похожи то ли на камушки, то ли на сливовые косточки, а потом и вовсе слились с асфальтом на улице. А человек на обломках лунного луча отсвечивал из-под грима ласковой улыбкой…

Таня даже не повернулась в его сторону, когда он исчез. Просто чему-то улыбнулась невпопад, когда лучик восходящего солнца нечаянно тронул прядь волос, сметая с подоконника остатки луны. Наступило утро.