Вот воскресенье настало...

Вот воскресенье настало,
Вот снег января закружился,
Троллейбус один, прокажённый как будто
Ныряет в кавернах.
Зима в полном праве своём,
В тёмной славе своей простудила,
Я смотрю сквозь стекло,
Подбираю небрежно размеры.
Для зимы, для сугробов,
Троллейбусов сих прокажённых -
Как их - ямб ли, хорей,
Амфибрахий иль дактиль быть может? -
Но они всё скрипят проводами
И звук порождают,
Что не выразить может сейчас моя бедная рифма.
Это грустно, о да,
 но в своей коммуналке убогой
Ты, смотря календарь, очевидно, меня поджидаешь,
И летят перелётные дни через зиму над зимним сугробом
Через улицу, скажем, Болотную,
на Итальянскую.
И я тоже убог, хоть живу в трёхпалатной квартире,
Что с того, что её, словно Воланд, в дворец обращаю? –
Я в дворце одинок, я в венце одинок,
Я вообще одинок, дорогая.
Я, наверно, бездарен,
мне надо было пойти работать слесарем,
Чтоб к тебе в воскресенье прийти,
Так нахально, легко постучаться,
Прогреметь инструментом
Через коридор коммунальной квартиры,
Отказаться как честный трудяга от ассигнаций,
Соблюдая мучительный выбор
Меж тобой и пол-литром.
Но всё это мечты,-
Поздно мне, усмехаясь в усы,
виртуозно владеть инструментом слесарным.
Вот сижу и смотрю как снежинки, лишённые воли,
В сто шестнадцатый раз
Сверху вниз рассекают пространство,
Как кружится зима,
Заметая во все переделы,
Как троллейбус скрипит,
И не в силах его описать я.
Только с люстры хрустальной капель
Тонко лила и пела
В коммунальной квартире твоей,
Где весна,
Где легко потеряться.