Тирлим-бом-бом

Действующие лица:
Шут.
Советник.

Ш у т сидит на троне, поверх его колпака — царская корона, он стучит
в бубен и напевает песенку. Входит c о в е т н и к царя.

Ш у т.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Нет справедливости кругом,
Поём и плачем, пьём, едим
И задом наперёд глядим.
Давно уж правда умерла,
И ложь вершит свои дела.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Во лжи, рождаясь, мы живём.
С о в е т н и к.
Всё в твоей песне — ложь, и сам ты — только шут!
Ш у т.
Я потому и шут, что я шучу над всем.
С о в е т н и к.
Есть вещи, над которыми не шутят.
Ш у т.
Нет ничего, над чем шутить нельзя.
С о в е т н и к.
Ты балагур, тебе бы зубоскалить.
Ш у т.
А кто мне запретит смеяться и шутить?
С о в е т н и к.
Шути, да меру знай, твой смех не всем полезен.
Ш у т.
Да лишь тому, кто не смеётся сам.
С о в е т н и к.
Ты верхогляд, и потому смеёшься.
Но если б в глубь проблемы заглянул,
Тебе б хотелось плакать.
Ш у т.
Плакать? Вряд ли.
Что плачем мы изменим в жизни сей?
С о в е т н и к.
А ты подумай, может быть, созреешь.
Ш у т.
Страшней мне перезреть, чем недозреть,
Ведь я давно в соку!
С о в е т н и к.
Тебя б повесить иль четвертовать!
Ш у т.
А что изменит это в царстве страха?
С о в е т н и к.
Таких, как ты, поменьше будет в мире!
Ш у т.
То не проблема — перевешать правду!
Проблема — перевешать ложь и зло.
А правда… Много ль проку ей болтаться
И перекладиной безжалостно скрипеть?
Ведь это — песнь её, что нежеланна уху.
С о в е т н и к.
Остёр ты на язык. Тебя б в костёр, на плаху,
Чтоб вместе с головой язык отсечь!
Ш у т.
Невелика угроза. Проку в ней…
Ведь песню не убьёшь, коль начали все петь!
С о в е т н и к.
Тебя пугает смерть?
Ш у т.
Смерть? Невидаль какая.
А что в ней страшного, что может испугать и замолчать заставить?
С о в е т н и к.
Та бездна, из которой нет пути,
Чтобы назад быстрее возвратиться.
Ш у т.
Прожить бы так, чтоб больше не вернуться,
Не продолжать рождений тяжкий круг…
С о в е т н и к.
По-разному мы ценим нашу жизнь…
Ш у т.
И потому несхожи наши жизни.
С о в е т н и к.
Да, быть шутом — печальнейший удел!
Ш у т.
А быть советником — судьбы скупой насмешка!
С о в е т н и к.
Несносен ты…
Ш у т.
А что меня носить? Мной надо жить и править!
Чтоб мудрости отведать сладкий плод.
С о в е т н и к.
Тебя б убить!
Ш у т.
Убей, коль сила есть. Меня угрозой сей не напугаешь,
Ведь не руками я за жизнь держусь.
С о в е т н и к.
А чем?
Ш у т.
Душой.
С о в е т н и к.
Опять ты, Шут, играешь!
Ш у т.
А что мне не играть? Чай, должность позволяет,
Не мне же дипломатию держать
За хвост, чтоб выглядеть, как надо,
Да этикета следовать годами,
Когда он ни руками, ни ногами
Уже не то что двигать — и болтать
Не может!
С о в е т н и к.
Болтаешь языком, а суть вещей не знаешь!
Ш у т.
Да мне ль не знать суть ложного у вас?!
Не первый год шатаюсь между вами,
И всё — как в зеркале, да ваша слепота мешает
Вам правду распознать.
С о в е т н и к.
Ты наглым стал и место забываешь,
Где суждено тебе по чину быть,
Не помнишь ты, кому твой долг служить!
Ш у т.
Да мне ль того не знать, что лучше вас я знаю,
И там, где я…
С о в е т н и к (зло, указывая на трон).
Там — место для царей!
Ш у т.
Ты истину глаголешь, соль вся в этом,
Но если б знали истину цари,
Они бы часто так не ошибались!
С о в е т н и к.
Не много ли ты тянешь на себя?
Твоё ведь лоскутне одеяло.
Ш у т.
Да в том и соль, что в лоскутах она!
С о в е т н и к.
Кто?
Ш у т.
Истина простая!
Она ж, как лоскуты, бела, черна,
Пестра. Как жизнь сама.
Да ты ль того не знаешь?
С о в е т н и к.
Мозги твои пестры, как одеяло!
Ш у т.
Мозги мои цветные для того,
Чтоб видеть всё в цветах
Да миру передать то многоцветье.
Не каждому дал Бог такой талант.
А видеть чёрно-белым целый свет —
Ни радости, ни проку в этом нет!
Прок в многогранности, что в истине сокрыта.
А ты не видишь дальше своего корыта!
С о в е т н и к.
Мерзавец! Намекаешь ты на что?
Ш у т.
На то, что в царском норовишь хлебнуть поболе.
С о в е т н и к.
Завидуешь?
Ш у т.
Собачьей доле?
С о в е т н и к.
Ты тоже ешь объедки, наглый раб!
Ш у т.
Но не украдкой, воровски глотая,
Я ем не прячась, ибо не украл,
А то, что ем объедки, — так со всеми!
С народом доедаю со стола.
С о в е т н и к.
Но с царского!
Ш у т.
А кто иное ел?
Ведь такова судьба, и наш таков удел:
Спокон веков своё лишь под столом царя и кушать!
С о в е т н и к.
Упрёк царю! Бунт в царстве затеваешь?
Ш у т.
С тобой беседу мирную веду,
Да видно, что сегодня ты в бреду.
А впрочем, в нем когда ты не бываешь?
С о в е т н и к.
Дошутишься, шутвское отродье!
Ш у т.
А что мне не шутить?
Чай, этим и живу и, чай, за это плату получаю.
С о в е т н и к.
Немыслимо с тобою говорить!
Ш у т.
Шута шуту, увы, не переспорить!
С о в е т н и к.
Как смеешь ты меня с собой равнять?
Ш у т.
А что мне не равнять, коль я повыше буду?!
С о в е т н и к.
Что ж рост твой должности тебе не дал?
Ш у т.
Не гнулся я, а потому высок умом и телом.
С о в е т н и к.
По росту твоему должна быть должность выше.
Ш у т.
Мне царский трон ещё не пьедестал.
А что повыше трона есть на свете?
С о в е т н и к.
Не слышит царь того, тебя б низверг он сразу.
Ш у т.
Но ниже пола я не упаду. Так мне чего бояться?
Мне, что с гуся вода, шутом и оставаться!
(Поёт.) Тирлим-бом-бом.
Тирлим-бом-бом,
Каков я есть, я есть кругом.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Не страшен мне ни дождь, ни гром.
С о в е т н и к.
Замолкни, шут! Закрой свой рот поганый!
Ш у т.
Ничем не хуже твоего он рта,
Но разница лишь в том,
Что правдой из него опасно пахнет,
А ваш гниёт от лжи из года в год.
С о в е т н и к.
Заткнись, заткнись, плебейское отродье!
В ушах набатом бьют твои слова
И в сердце будто острый нож вонзают.
Ш у т.
То злость твоя. Уйми гордыню ты
И зависть с нею укроти. Живи в надежде,
Стал лучше, чем бывал ты прежде.
С о в е т н и к.
Я сам советы раздаю и в шутовских советах не нуждаюсь!
Ш у т.
Напрасно, сам король, ты знаешь,
Не раз к советам прибегал моим
И с поля боя на щите, а не под ним
Он возвращался.
Зато не раз повержен был,
Когда советников он слушал.
С о в е т н и к.
Возможно, он не так использовал совет,
Который с благодушием давали.
Ш у т.
Скажи «с удушием», и издыханья ждали.
С о в е т н и к.
Молчи, глупец! То не тебе судить,
Что царь сам принимал с благоговеньем.
Ш у т.
Он близорук, и в том его беда.
С о в е т н и к.
А ты не суй свой нос куда не надо.
Не лекарь ты, ведь ремесло твоё —
Урода корчить пред царём и нами.
Ш у т.
Юродивый и шут — посланники от Бога,
То люди Божии, блаженные сыны,
Как Бога самого, их чтили с давних пор,
А тот, кто их пинал и попирал,
Тот грех великий совершилл, тем душу оскверняя.
Блаженного ругать — что Богу угрожать расправой.
С о в е т н и к.
Ужель к блаженным ты себя причислил,
Плебей несчастный и осла навоз?
Ш у т.
Блажен лишь тот, кто истину глаголет.
А потому благим мне что не быть?
Я ложью не измазался. Изволишь,
Быть может, ты понюхать?
С о в е т н и к.
То ли честь
Собаку всякую обнюхивать?
Изволишь
Мой аромат вдохнуть?
Ш у т (затыкает нос).
Фу! Аромат духов!
Он во сто крат навоза хуже пахнет,
А всё лишь потому, что мертвечины дух
В нём обитает.
Фу-фу! Какой дурной и страшный запах!
Где ты его набрался, добрый друг!
С о в е т н и к.
О, ты не выносим!
Ты сам навозом пахнешь,
Ведь был в навозе некогда рождён.
Ш у т.
В хлеву Спаситель всех людей родился,
Среди скота и запахов дурных.
Но не скота нам запахи страшнее,
А человечьи, что всего дурнее!
С о в е т н и к.
Не хочешь ли сказать, что Иисусу ровня,
И к благостным святым причислить псиный род?
Ш у т.
Ни да, ни нет. Во благости — блаженство,
А в истинности — истина сама,
А в совершенстве есть святое совершенство.
В иезуитстве ж — вся твоя душа!
Боишься ты правдивых слов, как мора,
Чумы они страшнее для тебя,
А потому ты ищешь ложь, желая
Потешить самость.
С о в е т н и к.
Ложь!
Ш у т.
Броня плохая — ложью прикрываться,
Но ты боишься правды как огня!
Во лжи рождённый правды не приемлет.
Во лжи живёт и ложью лишь живёт.
А что тебя заставило служить ей?
Ах, милость, милость самого царя.
Я только Божьей милостью назначен
Служить шутом, и, видимо, не зря!
С о в е т н и к.
Гордишься чем, плебейством беспородным?!
Ш у т.
Уж коль от Бога беспороден я,
То кто же выше Бога в этом мире,
Ведь от него я славный род веду.
С о в е т н и к.
Тебе царя для шуток не хватает?
Ты Богом прикрываешься уже!
Ш у т.
Ты высказал всё это по нужде
Или поносишь высшее с расстройства?
С о в е т н и к.
Твои слова — то самое расстройство,
Вслух о котором мне грешно сказать?
Ш у т.
Твой ум расстроен хуже, чем желудок,
И есть нужда скрепляющее пить.
С о в е т н и к.
Закройся, шут, и трон покинь немедля!
Ш у т.
А, вон что так расстроило тебя!
Тебя мой трон заботит.
С о в е т н и к.
Царский! Царский!
Сойди с него, ведь он не для тебя!
Ш у т.
А-а, мне сойти?
С о в е т н и к.
Не место для плебея!
Ш у т.
Где я сижу — там место для меня.
Мне разницы в том нет: что пол, что трон — пустое!
Не место красит человека — он!
И в этом — торжество сей истины священной!
С о в е т н и к.
Трон — для царя! Министр в него не сядет!
Ш у т.
Министру в нём как раз нельзя сидеть,
Он может место там себе нагреть,
А мне ль держаться за державный стул!
Когда бы со своим не знать мне горя.
Неважно, где сидеть, а важно чем!
И только то одно меня заботит…
Мне было б чем сидеть, ну а уж где — найдётся.
С о в е т н и к.
На что ты намекаешь, идиот,
Что у царя нет места для сиденья?
Ш у т.
Да царь, он, как и весь народ,
Имеет всё. А ваши тревольненья
Не за его часть тела для сиденья,
А лишь за ваш живот.
(Поёт). Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
Что царь имеет,
Всё при нём.
С о в е т н и к.
О чём ты говоришь? То царская персона!
И не тебе царёво обсуждать!
То, что дано царю…
Ш у т.
То у меня такое ж.
Чем может он меня общеголять?
С о в е т н и к.
Что у царя, то неприкосновенно!
Ш у т.
Святое место, ты ещё скажи!
С о в е т н и к.
Как терпит царь такое богохульство?
Ш у т.
Ты это место уж к святым причислил?
Не много ли берёшь ты на себя?
С о в е т н и к.
Царя ты оскорбил! И он, поди, не знает!
Ш у т.
Так донеси
И дай совет при этом непременно.
Тут как же без совета?
Твой удел — шептать царю на ухо что попало!
С о в е т н и к.
Моим советам — помни — нет цены!
Ш у т.
Да знаю я, а то б ты был шутом!
С о в е т н и к.
Шутом? Нахальству нет предела!
Ты думаешь, когда так говоришь?
Ш у т.
Советники нужны порой для дела,
Ну а шуты — лишь только для души.
Но если б царь во всём мог разбираться —
Советникам при нем не удержаться!
С о в е т н и к.
Не хочешь ли сказать, что шут главней меня?
Ш у т.
Иначе б я не восседал на троне
В шутовском колпаке и при короне!
Царь доверяет мне корону и свой трон.
С о в е т н и к.
Но почему тебя доверием таким он награждает?
Ш у т.
Злой умысел я в мыслях не держу.
С о в е т н и к.
С огнём играет царь!
Ш у т.
Во мне-то нет огня, он в том,
Кто с завистью на царский трон взирает,
А я в царя играю от души.
И роль ту проиграв, вести иногда такие получаю —
Сам царь завидует, когда ему их сообщаю!
С о в е т н и к.
Что ж он советником тебя не назначает?
Ш у т.
Чтоб я стал глух и слеп, а также глуп, завистлив и бездарен?
С о в е т н и к.
Не нас ли всех такими ты зовёшь?
Ш у т.
Лишь тех, кто глух и слеп,
А также глуп, завистлив и бездарен.
С о в е т н и к.
Но ты сказал о нас.
Ш у т.
Сказал о тех, кто мир наш по-иному понимает.
С о в е т н и к.
Мир, он один для всех.
Ш у т.
Но почему-то разные все мы.
С о в е т н и к.
Так сотворил нас Бог.
Ш у т.
Всех сотворил из голого Адама
Творец земли и праведных небес.
А мы уже рядились, как умели
И кто во что горазд.
Кому что виделось, кому во что хотелось.
А результат имеем мы сейчас!
Он налицо, а может, на лице,
Но скромности не видно в подлеце!
Вот чт нас отличает, милый друг?
С о в е т н и к.
Чин.
Ш у т.
О нет, души, души лишь состоянье.
Оно и должность, и призванье!
С о в е т н и к.
Душа не кормит, кормит сильный ум.
Ш у т.
И избавляет нас от трезвых дум.
Душа, душа — советник лучший наш.
С о в е т н и к.
Душа не мыслит, в ней и мало проку.
Ш у т.
Селиться негде в ней пороку.
Она чиста, как ангел, как сам Бог.
Нет места в ней корысти или злобе,
Нет места зависти, и алчности и лжи.
Но вспомнят о душе лишь в трудный час,
Когда за грех приходит наказанье.
А так нужды в ней нет.
И вы нужду справляете иную.
Что вам добро и правда на земле?
Вам золото — добро и правда в этом мире,
А потому иначе мыслите, чем Бог предполагал,
Когда нас из Адама сотворял для жизни.
С о в е т н и к.
Всё — ложь! И знаешь ты, что ложь,
Но лишь бы языком чесать своим паршивым!
Ш у т.
Боишься правды, ведь лишит она
Всех тех кусков, что нахватал,
Доколе власть тебе была дана.
А мне они зачем? Уже ль так много надо,
Чтоб прокормить свой невеликий род?
С о в е т н и к.
Ты мыслишь словно крот, что ни черта не видит!
Или навозный жук, или простой червяк!
Ш у т.
От тех хоть польза. От тебя какая?
Тебе б свою утробу лишь набить!
С о в е т н и к.
Но жить ведь надо, понимаешь, жить!
А не в навозе вечность обретаться.
Ш у т.
Да ведь навоз — от вас!
Иной же нету пользы! Что сделать ты сумел?
Да мог ли сотворить, когда набить желудок лишь стремился!
А от того навоз, в котором нам копаться
И пользу хоть какую извлекать.
С о в е т н и к.
Что мыслишь ты в благих делах моих?
Ш у т.
В благих делах? Изволь уж объясниться,
В каких благих делах ты так погряз?!
С о в е т н и к.
Я за страну радел!
Ш у т.
Своим холёным брюхом,
Когда живот к спине мой прирастал?!
С о в е т н и к.
А кто тебе не дал так точно жить?
Ш у т.
Душа, душа — советник лучший наш.
С о в е т н и к.
Так и живи шутом, что ж этому мешает,
Не зависть ли, что ставишь нам в упрёк?
Ш у т.
Чему завидовать? Не слабому ль здоровью?
Или, быть может, слабости ума?
С о в е т н и к.
Я при своём уме.
Ш у т.
Да я не сомневаюсь.
Вот если б при тебе был мой здоровый ум,
Ты не был бы так хил ни телом, ни душою.
С о в е т н и к.
Да я в три раза здоровей тебя!
Ш у т.
То толщина твоя, а не здоровье.
С о в е т н и к.
Но в худобе и нет здоровых сил!
Ш у т.
Как знать, как знать, где прячется та сила,
Которая питает древо жизни.
С о в е т н и к.
Не хочешь ли сказать, что в корне вся она?
Ш у т.
Смотря в каком. Кто в чём свой корень видит.
С о в е т н и к.
И где же корень твой?
Ш у т.
В божественной душе.
С о в е т н и к.
А где душа?
Ш у т.
Душа же в храме сердца.
Спроси, где сердце, и отвечу я.
С о в е т н и к.
И где же?
Ш у т.
Сердце где?
О, сердце в небесах, там, где сам Бог великий обитает.
С о в е т н и к.
А что в груди?
Ш у т.
А там порока, алчности мешок!
С о в е т н и к.
Ложь!
Ш у т.
Возможно, так, но кто способен это отрицать?
С о в е т н и к.
Я.
Ш у т.
Смелый ты. Ты, может, видел сердце?
С о в е т н и к.
Я знаю, что оно стучит в груди.
Ш у т.
Но видел ли его?
С о в е т н и к.
Чужое видел.
Ш у т.
Чужое о чужом пороке говорит.
Ты видел ли своё?
С о в е т н и к.
Да как его увидишь, когда оно запрятано в груди?
Ш у т.
Есть зрение, что внутренним зовётся.
Его и призови, чтоб на себя взглянуть.
С о в е т н и к.
Чушь! Нет того и быть того не может!
Иначе не создали б зеркала!
Ш у т.
Да потому уродство то создали,
Что самый главный глаз свой потеряли!
С о в е т н и к.
О чём ты говоришь? Какой ещё там глаз?!
Когда с рожденья оба есть при нас.
Ш у т.
Да третий, говорят, когда-то был.
С о в е т н и к.
То выдумки лжецов! Ему нет места боле!
Не прямо ли во лбу?!
Ш у т.
А чем не место там?
С о в е т н и к (стучит себя по лбу).
Да тут же кость сплошная!
Ш у т.
Так у тебя закостенело всё, что глазу даже некуда пробиться.
С о в е т н и к.
Так нет и у тебя зрачка во лбу!
Кичишься так, как будто с третьим глазом!
Ш у т.
Мой третий глаз в душе!
Что пялиться на мир, когда он чёрен, как покровы ночи?!
С о в е т н и к.
Хамелеон! Всю правду извратишь
И с ног на голову ты всё поставишь,
Чтобы свою лишь правду доказать.
Но как проверить: правда где? где ложь?
Всё так перемешалось в этом мире!
Что скажешь в оправдание свое?
Ш у т.
А мне не надо веских доказательств,
Чтоб ложь от правды мог я отличить.
Они и так видны. Желанье было б видеть,
И было бы желанье распознать.
А ты слепым прикинулся, как, впрочем,
Все те, кто жаждет быть слепым,
Жить под покровом ночи.
С о в е т н и к.
Не жалуюсь на зренье…
Ш у т.
Как и на свой живот, что выше головы.
С о в е т н и к.
Достоинство моё. И грех его порочить.
Ш у т.
Да, может, там уже твои мозги?
А то, сдаётся, думал бы иначе.
С о в е т н и к.
Завидуешь, а потому язвишь.
Ш у т.
Да что б я делал с этаким привеском?
Где б быстрота тогда моя была?
И где бы был мой ум, которым славлюсь?
С о в е т н и к (с сарказмом).
Славнее нет ума! В нём желчи, зла без меры!
Ш у т.
Да то не зло, а смех, не желчь, а острота!
С о в е т н и к.
Твой ум жесток!
Ш у т.
Уже ли!
Он нежен, как росток, наивен, как дитя.
В нём нет расчёта, зависти и лести.
Чем вам не угодил прелестный сей цветок?
С о в е т н и к (язвительно).
О прелесть! О цветок!
То желчь! То желчь сама!
Ш у т.
Что видит глаз — то зеркало души,
Которое всё в мире отражает?!
А видит то, чем полнится душа,
И потому свет истин искажает.
С о в е т н и к.
Я вижу то, что вижу!
Ш у т.
В том и соль!
И я о том же говорю открыто.
Ты видишь то, что лишь в тебе сокрыто.
Там ложь и потому ты лживо говоришь.
Ты видишь только, что ты желаешь видеть!
С о в е т н и к.
Но разве не едино вдение наше?
Ведь мир един и всё едино в нём?!
Ш у т.
Мы разные, и мало чем мы схожи,
Хотя на человека, вроде бы, похожи.
Но, несмотря на схожесть нашу всю,
По-разному мы мир сей понимаем,
По-разному его воспринимаем,
По-разному мы на него глядим
И разным видим, чувствуем и слышим,
Кто через призму собственных забот,
А кто с почти Божественных высот.
С о в е т н и к.
Пустая болтовня, в ней смысла быть не может,
В ней только вымысел простого дурака!
Ш у т (поёт).
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Как много вымысла кругом.
Чтоб правду жизни исказить,
Всё в мире надо извратить.
И станет всё тогда вверх дном
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
С о в е т н и к.
Пой, птичка, пой!
Пустую болтовню ведь мало кто услышит,
Хоть надорви свой славный голосок!
Тобой пренебрегает каждый:
И тот, кто наживается умело, —
Ему ли слышать злую песнь твою?!
И тот, кто без ума всё проживает,
Тот и подавно мудрому не внемлет,
Все оттого, что глуп он изначально.
Поэтому и замкнут этот круг,
А ты в нём только шут! Ты шут в нём и не боле!
Ш у т.
Я — скоморох твой, Родина моя,
Смешной, униженный, правдивый и гонимый.
Шучу и плачу, балагурю я.
Силён да страшен; жалкий да ранимый.
Царей я на престол не возвожу
И дифирамбы не пою, лукавя,
Я алчности жестокой не служу,
Живу, ругая ложь, а правду славя.
Да правда у шута вся в колпаке —
Как снимешь, так рассыплется по свету,
А сила истины — в могучем кулаке.
И равного, поверьте, в мире нету.
Все видел я: и плётку, и кулак,
И оскорбленья знал я, и угрозы,
И тысячи запуганных зевак
Смеялись, видя праведные слёзы.
Я — скоморох. Как лезвие ножа
Мой язычок! А ум острее бритвы!
Живу, ликуя, я, а не жужжа.
Не мне, а вам заказывать молитвы!
Родился я поющим и умру,
И будет слышать мир мои напевы.
Настроенную правильно струну
Расстроят ли бездарные припевы?
Но жаль тебя, мой милый уголок:
И ты по миру — в скоморошьей ряжке.
За что же ты свой отбываешь срок?
За что в тугой и давящей упряжке?

Оба некоторое время молчат.

Ш у т.
Что замолчал?
С о в е т н и к.
Поверит кто тебе?
Хоть надорвись, так даже не услышат:
Мир глух и слеп до правоты твоей.
Ш у т.
Мне кажется, что я живу в хлеву
И для скотины соловьём пою.
И потому она мне не внимает,
Что слов простых, увы, не понимает
И видит лишь корыто, рыло опустив.
Тогда не парадокс, что звёзды в нём не блещут.
С о в е т н и к.
Ужели ты так глуп, как хочешь показаться?
Ш у т.
Беда не в этом — в том, что так живу.
С о в е т н и к (с иронией).
В чём смысл жизни сей, скажи мне, дураку,
Быть может, я на тот удел позарюсь?
Ш у т.
Мудрец родится мудрецом, дурак же им не станет —
Вот истина!
Но тот великий миг рожденья своего
Кто до конца увидел и постиг?!
С о в е т н и к.
Да надо ли кому так напрягаться?
Ужели дураков так много на земле,
Чтоб шутовской колпак носить и радоваться чуду?
Ш у т.
Не знаешь ты, что божья благодать
И Божий знак — в шутвском колпаке сокрыты.
А знал бы — вмиг его с меня сорвал.
С о в е т н и к.
Уж мне корона?! Я б другое отнял.
Ш у т (рассматривая корону,которую позже наденет на голову).
Вот в том ты весь:
Сам кормишься из рук,
А клюнуть норовишь в царёво око.
С о в е т н и к.
Ты видишь то, чего никто не видит.
Ш у т.
Тут надо быть слепым, чтоб это не узреть!
Вас тысячи таких!
С о в е т н и к.
Так что ж нас держит царь при царственной особе?
Не глуп ли он настолько, чтоб терпеть
Нас при своём дворе, дворце, в покоях, рядом с телом?
Ш у т.
Не глуп — дворцовый этикет не позволяет вас разогнать всех разом.
С о в е т н и к.
Чушь! Абсурд! Смешные бредни! Просто чепуха!
У умного царя — тупых министров рой?!
Где видано подобное безумство?!
Ш у т.
Везде. Увы, оно везде!
С о в е т н и к.
Шут! Лицедей! Плебей! Дурак несчастный!
Тебе ли за царей дела вершить?!
Ш у т.
Я потому не царь, и мне хватает
И трона, и короны, и ума,
Чтобы не впасть в безумство раньше срока.
С о в е т н и к.
Так царь наш без ума? Безумен он?
Тебе не отвертеться!
И ты — карась, что в масле чертыхается калёном!
Ш у т.
Ой, напугал! Я не был бы шутом, коль правду б не нашёптывал царю!
Да я об этом каждый день пою.
(Поёт).
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Твои предатели кругом
И ждут лишь твоего конца,
Послушай, царь, ты мудреца.
Едят и спят они с ножом.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
С о в е т н и к.
Тебе ли это знать: кто спит с ножом, кто ест?
Ш у т.
Таких не перечесть, секретного в том мало.
Они снуют везде, им главное — успеть
Надёрнуть на себя царёво покрывало!
Вот ты, зачем ты здесь, где царский трон стоит
И царская корона пребывает? Что здесь ты потерял
И что найти стремишься, когда сюда тебя не приглашали?
С о в е т н и к.
А ты, а ты что делаешь в сём зале?!
Сюда министр без зова не войдет!
Ш у т.
Я ж на министра не похож,
Мне приглашения особого не надо.
Я вхож везде, и даже этот трон
Меня ничуть, нисколько не смущает.
Он, как и всё везде, обычен для меня.
Я равнодушен к мебели раскошной.
Ну посижу, побалуюсь немного
И уступлю царю.
С о в е т н и к.
Царю уступит он!
Да он — царя! Он царский! Царский!
И наглость беспредельная твоя!
Сойди немедля, не гневи же Бога,
Он покарает самозванца враз!
Ш у т.
Бог дал мне честь родиться в тронном зале,
Расти, умнеть у трона и взрослеть.
С о в е т н и к.
Родился ты, как помнится, в хлеву.
Или, что скажешь, тут же забываешь?
Ш у т.
Видать, не знаешь — хлев тот в небесах.
Когда восходит Дева на востоке,
То Ясли — в высшей точке над землей,
В созвездьи Рака шествуют по небу.
В те «ясли» Иисус положен был,
То был и трон царя. Царём Мессия звался.
Так где здесь ложь?
С о в е т н и к.
Во всём, во всём она!
Опутал ложью ты, что только мог на свете.
Ш у т.
Паук не я.
Не путай грех и праведность.
Не я,
Не я опутал паутиной мир,
То вы сплели коварства злого сети,
Царя опутали, опутали страну.
А мы здесь только мухи,
И наша цель — в ловушки не попасть,
Которые расставлены повсюду.
С о в е т н и к.
Я не паук, то выдумка твоя.
Ш у т.
Хотел бы ошибаться в этом я.
Ты даже на волка, мой друг, не похож,
Ты, словно паук, паутину плетёшь.
Устроившись где-то на самом краю,
Ты ждёшь терпеливо добычу свою.
Как сладок твоих воздыханий медок,
И мушка не чувствует тайный ледок…
А надо б в глаза хорошо посмотреть,
Да будет умнее она только впредь.
И вот уже счастье коснулось груди —
Святое блаженство и рай впереди…
А ты, наслаждаясь добычей своей,
Любовную пляску исполнишь над ней.
Засохшее тело висит на ветру,
И холодность чувства сменяет жару.
Другая добыча к тебе попадёт
И в сладости чувства кончину найдёт.
С о в е т н и к.
Что говоришь ты, шут?
Болтай, да знай ты меру.
Посмел бы кто опутать и царя!
Ш у т.
Хе! Невидаль!
Да кто ж того не знает,
Что царь в неведеньи с рожденья пребывает!
С о в е т н и к.
Как смеешь ты такое говорить?
Кто лгать царю посмел бы?
Ш у т.
Да все вместе.
С о в е т н и к.
И ты?
Ш у т.
Я, как и он, обманут,
Но если он обманываться рад,
То я не чту за честь обманутым казаться.
Я ум имею, чтобы разбираться
Во всём и не идти на поводу,
Как ослик за охапкою соломы.
С о в е т н и к.
Царя! Царя ослом ты обозвал!
Ш у т.
Я то же и ему не раз сказать пытался,
Но глупость человеческая в том,
Что благо — быть обманутым ослом!
С о в е т н и к.
Царь — не осёл! Невежа!
Протри глаза, очки поди надень.
Что мелешь ты! Ужель никто не слышит,
Что ты на самого царя хулу возводишь!
Где стража? Где дозор? Где слежка? Где шпионы?
Унижен царь, поруган, оклеветан!
Где уши, что должны быть в каждой щелке?
И где глаза, что со всех стен взирают!
Сюда! Здесь государя попирают!
Ш у т.
Ты к тирании призываешь яро.
И вспять историю ты хочешь повернуть,
Чтобы на дыбу всю страну отправить,
Чтоб ей на шее петлю затянуть,
На эшафоте сразу обезглавить,
Четвертовать, под розгами согнуть,
В святом огне очистить и потом
В крови омыть, как было прежде, руки.
С о в е т н и к.
Тебя повесят, и не ради скуки!
Ш у т.
Удел пророков всех —
За грех чужой своею жизнью рассчитаться.
Но мне ль бояться этого, мой друг?
Не первый буду я и не последний,
История имён немало знает
Тех, кто чрез пламень очищающий прошёл.
Ведь не судья несёт венок из славы,
И жертва венценосной будет, как всегда.
То знали б палачи,
Когда святые головы рубили.
Так будет и со мной, когда меня повесят,
Иль четвертуют, или же сожгут.
Они меня тем на века прославят!
Ты жаждешь возвести меня на трон извечной славы?
С о в е т н и к.
Нет!
Ш у т.
Тогда закрой свой рот.
Убить — не лучшее, чего желаешь ты.
Ты хочешь, чтобы я вдруг замолчал.
Но, сколько я живу, я буду говорить,
И с каждым днём мои слова мудрей,
И сила в них поболе прежней станет.
Так стоит ли бороться, если здесь тупик:
И смысла нет убить, и смысла нет оставить.
С о в е т н и к.
Где ж выход?
Ш у т.
Научиться слушать
И истине внимать.
С о в е т н и к.
Но это не по мне! Так жить — влачиться нищим,
А я лишь один раз, лишь раз живу,
И потому хочу познать все блага.
Ш у т.
Я тоже блага все хочу познать,
И для того науки постигаю,
Внимаю мудрецам, и мыслю сам
И небесам священным доверяю,
А не своим греховным телесам.
 
Не от щедрости ума
Скупость в сердце проступает.
Скуп лишь тот, кто мало знает, —
Жизнь его ничем полна.
Внешность, друг, моя бедна.
Я костюм не раз латаю,
Но зато при этом знаю:
Жизнь богата, не скудна.
Ни карманов я не шью,
Ни счетов не открываю —
Мир я в сердце собираю.
Это золото люблю.
Не понять тебе меня.
Вот за то и осуждаешь,
Потому что ты не знаешь,
Из какого я огня.
Не пытайся полюбить.
Не тебе меня разрушить!
Неспособны наши души
Богу одному служить.
С о в е т н и к.
Пустые словеса, и их противно слушать.
Я всё хочу иметь сейчас, пока живу!
Когда ж уйду…
Ш у т.
Всё прахом обернётся,
На небеса ни крохи не уйдёт.
Так стоит ли так надрывать живот,
Когда накопленное сразу растечётся?
С о в е т н и к.
Но есть мой род, ему я всё оставлю.
Ш у т.
Чтоб промотали, как бывало встарь,
Или не рады были жизни той,
Что за грехи отцов дарована судьбой?
На всём богатстве — кровь, и слёзы, и проклятья.
Ужель не знаешь ты, как давит этот груз,
Который роковым наследием зовётся?
С о в е т н и к.
Пустые то слова, для дураков,
Которые последнее с себя отдать готовы.
Ш у т.
Зато оков на душу не наденут,
Свободны будут так же, как легки.
С о в е т н и к.
Всё — чушь собачья! Раз один живём
И получить от жизни надо столько,
Да, столько! Сколько можешь захватить!
Ш у т.
Зачем?
С о в е т н и к.
Чтобы сильней казаться!
Ш у т.
Кого?
С о в е т н и к.
Любого короля!
Ш у т.
И что ж?
С о в е т н и к.
Никто тебя с высот твоих не сбросит!
Ш у т.
А Бог?
С о в е т н и к.
До Бога далеко,
Коли он всё не видит,
То не узрит и этот пустячок!
Ш у т.
Напрасный труд — себя обманом тешить.
С о в е т н и к.
Но кто попался, кто низвергнут был?
Ш у т.
Никто до славы не добрался,
И радости никто не получил.
Измучен вечным страхом будет каждый,
Кто думает, что Бога обманул
И жизнь себе богатую устроил.
Кто думает, что можно всё купить,
И даже то, что так не продается.
С о в е т н и к.
И это что?
Ш у т.
Здоровье, например,
Покой, удача, счастье.
С о в е т н и к.
Глупость это.
Когда богатство есть — весь мир перед тобой,
И каждый услужить тебе желает,
Чтоб тоже покормиться с этих руки.
Ш у т.
Коварство лишь коварство порождает.
Ты обманул — тебя обманет тот,
Кто тоже завладеть богатством хочет.
Но коль разделен уже оно,
То передел по-новому начнётся.
Подлец крадёт у подлеца —
Вовек не будет дележу конца.
Ведь эта истина стара, как мир, как время,
Как то, что есть.
С о в е т н и к.
О, тешь себя впустую
Извечной глупостью своей.
Кто не имеет, свой ласкает слух
Той песней, где о нищете поётся.
Другой не знает он, и знать ему с чего,
Когда весь мир уже не для него!
Ш у т.
Нет, ошибаешься: мир для таких, как я.
В нём больше, чем награблено ворами,
В нём мудрость вечная, нажитая веками,
В нём Божья благодать творений и созданий,
И блага всех миров, просторов ширь,
Души свеченье, разума пространство,
В нём рай, что не доступен дикарям!
В нём и наследие ушедших всех народов,
И опыт всех времён — богатства без числа
И без цены. Они собой бесценны.
Твои ль богатства миру равноценны?
С о в е т н и к.
Всё то, что перечислил ты, —
Большого твоего ума воображенье,
Иллюзия и вымысел блаженных,
Все это в слабости их слабого ума.
Ш у т.
Уму такому позавидовал бы каждый.
С о в е т н и к.
Чему завидовать? Одна галиматья!
Лепечешь, чтоб не скучно только было.
А умных мыслей нет в нём и на грош!
Ш у т.
Тогда какие ж мысли денег стоят?
Не те ли, что другим ты продаешь?
С о в е т н и к.
Бесплатно не даю: им цену знаю.
Рожденье мысли — то немалый труд.
Ш у т.
А из меня они ну так и прут.
И без потуг на свет родятся сами.
Из пальца не сосу, мозги не напрягаю.
Они во мне, как рой пчелиный, вьются.
Я ж собираю мёд.
С о в е т н и к.
То дёготь, дёготь то,
Ты им испортил нашу бочку мёда.
Ш у т.
Глаголешь истину, мой мёд тебе что дёготь.
Но для того и существую я.
Ведь приторную ложь
Хоть ложкой дёгтя праведного надо
Испортить, чтоб народ не мог глотать
И вас в безумстве восхвалять без меры.
Ведь вы разлили ложь свою, как мёд,
В ней все погрязли, кто питает слабость
К еде послаще, в слепоте своей
Не видя истинного наслажденья,
И радости, и счастья, и добра,
Пусть горького, но лишь того,
Что тело, и ум, и душу не порабощает
И человека укрепляет в духе,
Не делая из слабого раба.
А в рабстве нас держать —
Мечта для вас святая,
И потому ваш ум направлен на одно:
Создать такую сильную химеру,
Чтоб подчинить себе весь этот мир.
И это удалось бы, если в мире
Шуты бы вовсе, вовсе не рождались.
С о в е т н и к.
О, если б они вовсе не рождались!
Ш у т.
Тогда бы мир погиб.
И кто бы созидал?
Творил бы кто земные эти блага?
Кто б вечное из вечности черпал
И дарствовал народу безвозмездно?
Кто б человечество к высотам поднимал
И делал бы его Создателю подобным?!
С о в е т н и к.
Да ты ещё скажи, что ты богов творишь!
Ш у т.
Я не творю богов, к богам лишь приближаю
Я тех, кто всё познать готов
И всё постичь, лишившись блага злата,
Которое крыла отягощает,
Придавливая разум наш к земле,
Лишая душу искромётной силы,
Творя из тела мумию слепую,
Его лишая жизни и свеченья.
С о в е т н и к.
Что чушь несёшь? Тела когда светились?
Ужели бред твой вовсе без границ?!
Ш у т.
Не видел — так, не говорил бы громко.
С о в е т н и к.
О чём ты?
Ш у т.
О, если бы не ведал я о том,
То не кричал бы так, чтоб мир весь слышал.
С о в е т н и к.
Зачем во всеуслышанье глаголать?
Ш у т.
Уж если Бог позволил то узреть,
Об этом миру я б хотел поведать,
Чтобы прозрели люди и взлетели.
С о в е т н и к.
Куда? Куда? Куда и как взлететь,
Когда не птицы мы и крыльев не имеем?!
Ш у т.
Зачем крыла, когда душа в нас есть,
А ей преграды не страшны? Вселенной
Она самой подобна! Мир богат
И больше, чем имеем, во сто крат!
(Поёт.)
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Мы все убогими живём.
Но каждый мнит себя царём.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
С о в е т н и к.
Опять против царя ты смуту затеваешь?
Ведь царь у нас един! Кто смеет не признать
Ту истину, которая бесспорна!
Ш у т.
Лишь тот, кто спит и видит быть царём!
С о в е т н и к.
Но кто в тот сон сумеет заглянуть?
Ш у т.
Да ведь беда вся в том,
Что спит он днём и ночью
И днём и ночью видит тот же сон.
С о в е т н и к.
Неправда то! Всё врёшь ты, шут поганый!
Никто не может зрить чужие мысли!
Ш у т.
Да на лице они, как чёрт с рогами,
Торчит везде, бросаются в глаза.
Их укрыть — владеть большим искусством надо,
А до искусства ли, когда идёт борьба,
И лица обнажаются и души,
И видишь чёрта длинные рога.
(Поёт.) Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Они торчат, торчат кругом!
Куда б ни падал ясный взор,
Везде рога, как наш позор.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Среди рогатых мы живём.
С о в е т н и к.
Ты страшен, и тебя
Держать подальше надо,
Чтоб не смущал ты слабые умы.
Как царь не видит эдакой заразы,
Чумы, бесвства, ереси, проказы?!
Неужто глух и слеп? Неужто глуп безмерно,
Чтобы не видеть, что всего видней?!
Ш у т.
Наш царь хоть слаб умом,
Но он не слабоумен!
С о в е т н и к.
Да почему ж не слышит богохульства
Никто? Где ж уши, где ж глаза?
Быть должно им повсюду,
Чтоб выявлять и тут же пресекать?
Ш у т.
Что правдой, истиной самой являлось?!
Как вы боитесь правды оголённой,
Раскрытой истины! Откуда этот страх?
Чем порождён? Не той ли самой ложью,
Которой всё пытаетесь прикрыть?
Не страшно ли, не жутко ль в страхе жить?
И, тело положив на плаху страха,
Всё ждать, когда топор опустится на шею,
Чтобы дурную голову срубить.
Неужто стоит золото того, чтоб
Из-за него на эшафот взойти?
Чтоб добровольно на кол сесть? Не каясь,
Покорно дать себя четвертовать?
И вешать каждый раз себя, и жечь
Иль на костре, или железом алым?
Выкалывать себе глаза? Душить
Под собственным парчёвым одеялом?
Какую силу надобно иметь,
Чтоб это превозмочь, живя в кошмаре?
Не проще ли от злата отказаться,
Чтоб жизнью в полной мере наслаждаться?
С о в е т н и к.
Возможно, ты и прав,
Но это ты так видишь!
Мы ж не имеем в сердце глаз таких!
А потому живём, как видим мы,
И в нашем виденьи нет ужасов подобных!
Ш у т.
Да потому, что совесть — ваше око —
Давно померкло. Что ему светить,
Когда вы в чёрном свете мир сей зрите?
И что же свет для вас? Лишь Золото.
Что радость? Золото.
Что благость? Что добро?
Лишь золото! Лишь золото одно.
И ваша сила, вера и надежда,
И ваша истина, и ваше торжество,
И ваша слава, и величье ваше,
Могущество и немощь — всё одно,
Лишь золото! Единственный правитель!
Кумир ваш! И презрев и Бога, и царя,
Вы власть одну, одну лишь признаёте.
А слугами себя затем зовёте,
Чтоб пудрить нам мозги.
Да трудитесь вы зря.
(Поёт.)
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом,
Цари и слуги лишь кругом.
А кто слуга и кто здесь царь,
Не знаем мы, не знали встарь.
И разберись попробуй в том.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
С о в е т н и к.
Ты спутал карты все и голову морочишь,
Но мне ль того не знать, в чём так уверен я?
Ш у т.
Уверен в чём? Во лжи своей безмерной?
Иль в истине своей с кривым лицом,
Иль в правде той, которой сам не веришь?
Скажи, уверен в чём? Уверен в чём?
Случится, может, так, что я тебе поверю
И даже рот открою в удивленьи.
А может, позавидую тебе
И измениться сам решу. Что скажешь?
На верный путь наставишь ли меня?
Иль побоишься тайной поделиться,
Чтоб ненароком доли не лишиться?
А ты смущён, мой друг, уже смущён
Лишь потому, что шатко под тобою
И крепости не чувствуешь в ногах.
Уже не знаешь, что ответить мне
И как схитрить, чтобы не быть в накладе.
С о в е т н и к.
Всё врёшь ты, балагур!
Тебя противно слушать.
Ш у т.
Не слушай. Ты ж пришёл
В законный мой удел.
С о в е т н и к.
Я уличить пришёл тебя в измене,
Сорвать корону!
Ш у т.
То ль великий труд
Избавить от того, к чему нет с детства тяги.
С о в е т н и к.
Зачем надел?
Ш у т.
А чт нельзя надеть?
Корону? Так она всего лишь шапка!
Каменьями украшена и златом,
Как мой колпак украшен бубенцами.
С о в е т н и к.
Сравнил ты то, что сравнивать не должно!
Ш у т.

А должно что? Где мера эта есть:
Что можно, что нельзя?
С о в е т н и к.
Сравнил ещё б шута ты и царя!
Ш у т.
О, это не сравнимо.
Ведь шут не царь.
Ему царём не быть
Лишь потому, что для него всё рвно.
И кланяться он с детства не привык
Ни перед кем.
С о в е т н и к.
Царю в упрёк чт ставишь?
К кому с поклоном он? Ведь он же властелин!
Ш у т.
Не знает кто ж того, что он царям заморским
Поклоны шлёт.
С о в е т н и к.
То признак уваженья.
Ш у т.
А не признанье ль слабости своей?
С о в е т н и к.
Наш царь силён!
Ш у т.
Так что ж он сам не правит?
Ужель боится мнения других?
Зачем же допустил заморские манеры,
Язык, и правила, и моду, и закон.
Ужели разучился лично править он?
Или его чужая жизнь прельстила,
Что духу нашему священному претит,
Или царей тех сила, перед которыми дрожит?
Что вынудило пред чуждым согнуться,
Воспеть его, возвесть на пьедестал?
И что за совершенство он признал,
Какого нету в нас, чтоб так вот обмануться?
С о в е т н и к.
А что в нас есть?
Ш у т.
Чего в них нет и близко,
Чего им не понять и не иметь.
У нас есть всё, чтоб выжить.
А в неволе — нам только умереть
И нашему в неведомое скрыться,
Пропасть, уйти, исчезнуть навсегда.
Вот в этом наша главная беда,
Не ценим мы того, что так бесценно.
У нас земля и вширь и вглубь безмерна,
Богатства в ней — вовек не перечесть,
Талантами, умельцами обильна,
Умом другие земли превзошла.
Чего в ней нет, что бы занять хотели,
Что перенять, себя обогатив?
Мы разумом ещё не оскудели,
И в нас великой воли сила есть,
Чтобы возвыситься над теми,
Кто попирает нашу честь.
С о в е т н и к.
Что смыслишь ты в делах царёвых, бездарь?
Тебе ль судить решения царя?
Он знает, что творит, а коль не знает,
То есть кому решенье подсказать,
Как правильно и выгодно устроить.
Ш у т.
Кому и как?
С о в е т н и к.
Ведь ты не понимаешь,
А потому и не тебе судить.
Царь знает сам, когда решенья принимает…
Ш у т.
Не ведает лишь только, от кого
Дары такие.
С о в е т н и к.
Дар всегда приятен.
Ш у т.
Да только он — по нашим спинам плеть.
С о в е т н и к.
Всё извращаешь ты, не понимая сути…
Ш у т.
Которая обогатит тебя и целый рой
Тебе подобных?
С о в е т н и к.
Опять против царя ты смуту затеваешь?!
Ш у т.
Разоблачаю только лишь тебя.
С о в е т н и к.
Старанья бесполезны,
Ведь не-при-ко-сно-вен-на — слышь —
Моя особа. Что с ней может статься?
Указом защищаема она.
Над ней никто не вправе поглумиться.
Она, как Бог, не-до-ся-га-е-ма!
Ш у т.
Не много ли вы прав наполучали?
С о в е т н и к.
Мы столькими правами обладаем,
Чтобы иметь святое право жить,
И ни на йоту больше. Меру знаем.
Ш у т.
Отколь же мера эта?
И чем же продиктована она?
С о в е т н и к.
Когда такой высокий пост займёшь,
Тогда и о своих правах узнаешь.
А чина нет — нет смысла говорить.
Ш у т.
Но мне скажи:
Не мало ль обязательств ты имеешь?
С о в е т н и к.
Всё по закону.
Ш у т.
Кто ж тот закон писал?
Наверно, тот, кто по стране сей плакал,
Кто боль её и нищету познал
И кто радел всем сердцем и душою
За царство, где народ в стенаньях исходил
И в рабстве изнывал.

Продали Россию, прпили,
Прогуляли в угарном дыму,
Прокричали счастливыми воплями
И обрушились в страшную тьму.
И душою здесь негде пригреться,
И мечтою своей прозвучать,
И от хрипа уже не пропеться —
Прозябать, пропадать, прогнивать.
Пролукавили горе-пророки,
Продвигая Россию вперёд.
И тяжёлыми были уроки.
Да ответ кто за это возьмёт?
Нами прожито было немало,
Да прожжёно, промотано всё.
И прокручиваем устало
Жизни старенькое колесо.
Даже вера из сердца пропала,
Прогорела надежда в душе.
Хорошо же нас всех покидало
На немыслимом том вираже.
Что прошибло насквозь, что пришибло —
И повышибло напрочь мозги.
На Руси всё родное погибло,
И не видно в тумане ни зги.
Словно проклятые, на проклятье
Продержаться пытаемся срок.
Надо б вспомнить святое заклятье
И очнуться, усвоив урок.

(Поёт.)
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
Уж продан наш великий дом.
А мы в нём пляшем и поём,
Совсем не ведая о том,
Что продан дом,
Уж продан дом.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
С о в е т н и к.
Щебечет птичка, а чего, не знает.
Ш у т.
Последним издыханием пою.
С о в е т н и к.
Скорей бы умерла.
Ш у т.
Да не дождётесь.
С о в е т н и к.
Увидеть бы конец.
Ш у т.
Где нет конца?
С о в е т н и к.
Скажи ещё — бессмертен.
Ш у т.
Да, бессмертен,
Мне вечностью начертана судьба.
И я б такой судьбы хотел и царству,
Стране моей и родине моей.
И всей земле.
С о в е т н и к.
Скажи — и всей Вселенной.
Ш у т.
И всей Вселенной.
С о в е т н и к.
Ты не много ль хочешь?
Тебе бы власть на всё распространить!
Ш у т.
Тогда бы всё вовеки процветало
И не было загублено козлами,
Что норовят всё начисто объесть.
Козлиный дикий род: где ест, там и копытом топчет,
И долго там ничто уж не растёт.
С о в е т н и к.
Врёшь — ври, да только так не завирайся,
Не забывай, что ропщешь на царя,
Против царя крамолу затеваешь!
Ш у т.
Давно известно: правда — вот крамола,
Вот заговор и бунт против царя.
А как же правде жить?
Она же есть фундамент
Дворца великого,
Угльный камень, становй хребет,
Основа всех основ
И первоэлемент,
То альфа и омега,
Основанье,
И без неё нет крепости у зданья,
Которое пытаемся построить.
Кто позабыл про то,
Тот грех взвалил на душу.
И не спасёт его сам Иисус.
А грех тот камнем душу в ад потащит,
Когда последний, смертный час придёт.
С о в е т н и к.
А кто узрел тот ад?
В глаза его кто видел,
Чтоб подленно его нам описать?
Оттуда ни один ещё не возвратился,
А потому — что попусту болтать,
Пытаясь запугать святых младенцев.
Ш у т (с сарказмом).
О агнец жертвенный,
Идешь ты добровольно на закланье,
Но не себя ли ради?
С о в е т н и к.
Государя!
Ш у т.
Когда мошну набил?
С о в е т н и к (шёпотом).
А царь! Ужель он мало под себя подгрёб?!
Что ж не кричишь, что то не ляжет в гроб?!
Ш у т.
Наветы на царя?
Бунт в царстве затеваешь?
С о в е т н и к (с испугом).
Тебе поверит кто?
Ты шут, ты раб, плебей!
Твоё любое слово —
Уже мятеж против царей!
А я — Его Величества лицо
Доверенное, с гербовой печатью.
И неприкосновенности закон
Меня от бед коварных охраняет,
Оберегает, как зеницу ока.
Ш у т.
Да мало в этом прока для страны,
Которую уже разворовали,
Которую, как липку, ободрали,
В которой нам уже не то что жить,
И умереть достойно невозможно.
С о в е т н и к.
Да что для царства шут?
То ль невидаль какая?!
И много ль царству пользы от шута?
Ш у т.
Да польза велика.
Но распознать ли смогут
И оценить великий дар богов,
Когда себя богами величают?
И божье царство не в душе творят,
А на земле возвесть порочной тщатся.
Вот где великий грех, вот бунт, мятеж, крамола.
Да на себя ли порчу наводить,
Когда другого можно осудить,
Списав на слабого, невинного убытки,
Что превратились в вашем доме в слитки?
С о в е т н и к.
Да, может, ты и прав, но кто сие докажет,
Когда закон на нашей стороне?
Ш у т.
История.
С о в е т н и к.
Забыл, забыл, однако,
Историю творить ведь и писать
Не то же самое.
Её творят одни, а пишут-то другие,
И так, как им диктует новый строй.
Поэтому историй много в свете,
Но верят им наивные и дети.
Ш у т.
Да всем известно это лиходейство,
Что пишут победители.
И ныне — такие ж времена.
С о в е т н и к.
Не вам судить: кто пишет, кто вершит!
Вам нас смешить
Да развлекать умело.
Вот ваша вотчина и ваше дело.
Ш у т.
Да не было бы нас — и не было б истории самой…
С о в е т н и к (с сарказмом).
Вы царствуете, верховодите, вершите!
Ш у т.
Духовность мы творим,
В ней жизни сей начало,
А без неё — конец.
С о в е т н и к.
Не в ней, не в ней, не в ней.
Она придаток жизни.
История — в величии держав!
Ш у т.
А зиждется на чём успех державы?
С о в е т н и к.
На силе.
Ш у т.
На духовности, мой друг.
Духовность — вечной жизни вечный круг.
С о в е т н и к.
То опиум, удавка для народа!
Ш у т.
То сила человеческого рода.
С о в е т н и к.
То смерть от фанатизма чёрных пут.
Ш у т.
Духовность нас тленом поднимает.
С о в е т н и к.
На крест распятия она вздымает!
Ш у т.
И к просветленью разума ведёт.
С о в е т н и к.
И тьму в сознание людей несёт!
Ш у т.
Расцвет цивилизации с ней знали.
С о в е т н и к.
А может, смерть?
Ш у т.
Когда её попрали.
Мудрец страну к высотам поднимал,
Тиран её кончину предрекал.
И то любой истории известно.
С о в е т н и к.
Всё снова переврал,
Да то удел твой славный —
Переиначить, исказить, приврать.
Ш у т.
Удел мой — правду в силе удержать.
Уж если рот сама закроет правда,
Ее уж будет некому сказать.
И вот тогда всего можно лишиться.
С о в е т н и к.
Зачем тебе призванье дурака,
Когда в твоём уме ты жил бы сладко?
Писал бы оды или песни-славы,
Слагал бы похвалы…
Ш у т.
И что мне проку в том?
С о в е т н и к.
Всегда б безбедно жил.
Ш у т.
Всегда ль? Мы эту сказку знаем:
До нового царя.
А он, увы, не любит
Продажных псов,
Что только что лизали
Стопы предшественника в этом зале.
Не любит он, увы, и райских птиц,
Что падали недавно ниц,
В хвалебной песне изливаясь.
Не терпит он хамелеоний род,
Цвет кожи чей среда определяет.
Шакалов он не признаёт,
Что падалью всегда готовы причаститься.
Не любит воронов, что жаждут пережить
Любых царей: и старых всех, и новых.
Ведь каждый царь — тиран. На то его толкает
Ведение имперских дел.
Тираном быть — властителя удел,
Иначе тяжело страною править.
С о в е т н и к.
Тебя на плаху бы отправить.
Ш у т.
Страшишься правды, раб?
С о в е т н и к.
Я раб?
Ш у т.
Такой же, как и мы,
Что в рабстве у кого-нибудь
Иль у чего-нибудь.
Ты, так же как и все, боишься.
Но ты боишься истины,
Что суть твою вскрывает,
Что донага тебя, плебея, раздевает,
Всё обнажая до души гнилой.
С о в е т н и к.
О, чем закрыть твой рот,
Смерд, шут, плебей поганый?!
Заставить чем навеки замолчать?
Ш у т.
То не унять, что Богом сотворённо,
И нету силы той, что Бога победит.
Пока есть Бог, покуда буду жить.
И если рот мой замолчать заставит смерть,
То душу замолчать ничто уж не заставит.
Она, насквозь пропитанная болью,
Не сможет стать немой, даже лишившись тела,
Что было ей свирелью правдозвучной.

Как изболелось сердце по России…
Сплошная нестихающая боль.
Ведь нет земли богаче и красивей,
Но изобилье порождает голь.
Распродают Россию по частицам
Мошенники — не русские купцы!
Великое собранье — по крупицам!
По белу свету и во все концы.
Вернув святыню, разрушают святость
В людских сердцах, и душах, и умах.
И раздают подачки, словно благость,
И требуют улыбку на устах.
И не народ за матерью — народец
В неведомую даль в слезах идёт.
Насмешка над могуществом — уродец…
А был народ, Великий был народ!
И Русь была великая, святая,
Могучая, богатая страна.
И гроз, и бед, и войн немало зная,
Звенела серебром её струна.
А ныне распластаться взору страшно —
Чужая, вражья, не святая новь.
И всё кругом игриво, пенно, бражно…
И стынет в жилах праведная кровь.
И страх изводит. И душа слезится.
И обо всем я плачу… И молюсь.
Лишь только в сердце может поместиться
Великая измученная Русь.
(Поёт).
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
Враги кругом.
Враги кругом.
И мы среди врагов живём,
И каждый стал уже врагом,
И вражье логово — наш дом.
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.

Молчат.

Ш у т (снимает корону).
Король шутов и шут среди царей.
Тем я на миллиарды лет прославлюсь.
Звездою буду средь святых огней,
Таких же, как и я, шутов великих, славных.
О сколько их прошло по матушке-Земле?
О сколько их ещё пройдёт, чтоб мир возвысить?
О сколько будет изгнано, чтоб вновь
Признать и возвеличить?!
С о в е т н и к.
Не дам тебе светить!
Всё сделаю, чтоб только
Твой свет погас и мой не заслонял.
Могущества хочу!
Хочу всемирной славы:
На государства все, на все державы!
Хочу затмить сжигающий твой яркий свет!..
Ш у т.
На это силы у тебя великой нет.
Послушай притчу, в ней глубокий смысл,
Возможно, он тебя прозреть заставит.

Луна ярчайшую Звезду закрыла вдруг собой.
«Постой! — Звезда взмолилась. —
Я — светило. Свечу сама собой,
Вселенная живёт и дышит мной.
И даже если я погибну — спору нет, —
Светить я буду миллиарды лет.
А ты лишь отражаешь Солнца свет,
В своём холодном преломленье,
Себя утешив в умиленье,
Что ты одна из тех планет,
Которой суждено гореть!»
Луна в ответ проговорила:
«Уж если дать дорогу всем светилам,
То сам в безвестности умрёшь
И к славе не дойдёшь.
А я хочу, чтоб обо мне весь мир заговорил!
Чтобы меня поставил в ряд больших светил!
А есть талант иль нет — что горевать:
Я свет чужой умею отражать!»
Да Солнце, наш Великий Бог,
Затмило вдруг Луну, которая чернее ночи стала.
Зато Звезда ещё сильнее засияла
Из глубины Божественных чертогов.
С о в е т н и к.
Была б корона, я б сиял сильнее.
Он величье света порождает.
Ш у т.
Лишённую огня Луну, увы, и это не спасает.
Любая же корона в рабстве душу гнёт.
С о в е т н и к.
Что смыслишь ты, поганейший из смертных?
Корона лишь, корона всё даёт!
Ш у т.
Так может мыслить полный идиот.

Вешает корону на край трона. Ложится под троном.

С о в е т н и к.
Дай мне к короне этой прикоснуться.
Ш у т.
Касайся, кто ж такое запретит.
С о в е т н и к (тянется к короне).
Но не могу, слабеют руки, ноги,
Дрожит всё тело, будто бы в ознобе.
Ш у т.
А я припадков хвори в том не ощущаю.
С о в е т н и к.
Как цель моя близка.
Её примерить только б.
Ш у т.
Примерь, кто это не велит.
С о в е т н и к.
Как всё внутри дрожит,
Как будто…
Как будто извергается вулкан.
(Снимает корону.)
Ужель она в руках!
Ужель я смог коснуться
Того, что долго так томило душу?!
Надеть бы царский символ на себя.
Ш у т.
Надень.
С о в е т н и к.
Страшусь чего-то, будто
Висит то что-то над главой.
Ш у т.
Дамоклов меч.
С о в е т н и к.
Шутить?! Шутить изволишь?!
Ш у т.
Комедию весёлую смотрю.
С о в е т н и к.
В тюрьму б тебя.
(Надевает корону. Шепчет.)
В тюрьму его.
(Кричит.)
В тюрьму!
(Садится на трон.)
На плаху! Н кол!
На костёр! На дыбу!
Ш у т.
Уймись, уймись и громко не кричи,
Против тебя вдруг это обернётся.
С о в е т н и к.
Как смеешь мне указывать, невежа!
Молись, плебей! Поганый раб, молись,
Пока тебя не вздёрнули на дыбу!

Шут становится на колени, молится.

Ш у т.
Я молюсь в пустыне изгнанья,
Сердцем молюсь за Русь.
Я клянусь всем святым мирозданья,
Что воскреснет Россия. Клянусь!
Я боюсь за богатство России,
За каждую кроху боюсь.
Вечно грабили, не просили,
По частям раздирая Русь.
И распластана в межокеаньи,
И растерзана телом лежит.
В разрушении — не в созиданье —
По вселенским просторам кружит.
И в России я, словно без силы,
Окровавленный, тихо бреду.
Неужель, неужели, Россия,
Отвести не смогу я беду?
И боюсь, и молюсь, и клянусь я
Перед ликом Творца всех небес,
Что однажды с оков вдруг сорвусь я,
Чтобы в бездну низвергнулся бес!
Чтоб очистились души, воскресли,
Засветились священным огнём;
Чтоб не жили в надежде на «если»,
Утешаясь: «Авось добредём»;
Чтобы каждою клеточкой мозга,
И чтоб с каждым вздохом души
Понимали: иначе жить должно,
И шептали себе: «Поспеши».
И светили не словом, а делом,
Помогая России воспрять,
Чтобы в подвиге ярком и смелом
Для России могли воссиять,
Чтоб избавить от ига и плена,
Чтоб поднять до незримых высот!
Неужели же русское племя
Свою Родину-Мать не спасёт?
Я клянусь, что когда-нибудь будет
То, о чём я пытаюсь мечтать,
Что величье в народе разбудит
Его гордость за русскую мать.
И молюсь за всё это в стенанье,
За Россию всем сердцем молюсь,
Чтоб в Божественном Мирозданье
Засияла звездою Русь.
С о в е т н и к.
Молись! Молись в стенанье,
Плебейское отродье!
Я царь! Страной я правлю
И Больше — всей землёю.
Я властвую над миром,
Над целою Вселенной!
Молись же перед смертью,
Смерд желчный и надменный.
Ш у т (молится).
Гордая, измученная Русь,
Поднимись с колен, взмахни крылами.
Если ты согнёшься — я согнусь,
Быть нам безымянными рабами.
Кто так долго управлял тобой?..
А чужой способен разве славить?
Стала ты кровавою землёй,
Позабыв, кто должен Русью править.
Править чистым сердцем и душой,
Гордостью великой, славной честью,
Святостью, разумной головой,
А не чужеродной дикой спесью.
Ото сна очнись, ударь в набат,
Разбуди народ — он сладко дремлет.
Пусть колокола твои гудят:
Уговоров спящий не приемлет.
Зазвони, заплачь и закричи
Так, чтоб вздрогнул мир, земля качнулась!
Над тобой зловещие мечи —
Застони, чтоб всё перевернулось.
Пусть коварство озверевших мух
Не затронет чистую святыню.
Верю я в великий русский дух,
Верю я в российскую гордыню.
С о в е т н и к.
Всё, хватит! Исповедь твоя длинна.
Пора кончать с шутвским маскарадом.
Эй, стража! Стража! Уж не спят ли все?
Здесь заговор, мятеж и над царём расправа!
Не дремлете ли вы, когда здесь бунт затеян?!
Я разбужу ваш дикий псиный род!
Я вас заставлю падать на колени,
Служить заставлю, чтобы выполняли
Мои приказы вы беспрекословно!
Эй, стражники! Охрана и дозор!
Вас не могу дозваться до сих пор!

Вбегают стражники. Застыли в оцепенении.

С о в е т н и к.
Немедленно! Немедленно хватайте
Того, кто покушался на царя и на его корону!
Кто царский трон занять, занять стремится!
Кто над царём! царём! царём глумится!
Кто смуту поднимает во дворце.
Эй, стража! Сбросить! Сбросить самозванца!
И жизнь спасти царю! Великому царю!
Хватайте ж бунтаря! Мятежника! Бандита!
Он занял трон и власть готов отнять!
Он на корону зарится и хочет
Царя повергнуть! Самого царя!
Хватайте — и на плаху самозванца!
Немедленно казнить! Четвертовать!
Чтоб боле на царя не покушались!
 
С т р а ж н и к и хватают Советника и волоком тянут из зала.
Корона падает с его головы. Ш у т поднимает её.

Ш у т.
Корона — символ власти —
Чем лучше колпака,
Что символ шутовства иль мудрости великой.
Своим богатством, где могущество сокрыто?
Уступит ли колпак, что с бубенцами,
Которые призывно так звучат,
Прося прислушаться к словам разумным,
Что Разуму великому равны?
Корона — символ власти, но какой?
Не той ли, что тиранство прославляет?
Не той ли, что законность попирает,
Верша великий суд, про истину забыв,
Своим коварством правду уничтожив?
(Вешает корону и колпак на спинку трона.)
Корона и колпак. В чём разница меж ними?
Одно есть сила, а второе — ум.
Корону носит царь, колпак — мудрец.
Последний просто превращён в шута,
Чтоб не затмить царя своим умом великим.
Вот истина. И лишь она верна.
Г о л о с С о в е т н и к а.
Ошибка то, ошибка получилась
И разбирательств требует. Не медля,
Я требую сейчас установить,
В чём истина, в чём правда. Справедливость
Должна ж, должна ж она существовать?
Нельзя ж без разбирательства хватать
И головы рубить невинным!
Помилуйте! Спасите! Не казните!
За что, за что жестокий приговор?..
Дозволил кто такое?
Кто никогда в костёр не попадал?
Кого не вешали и не четвертовали?
Кого огнём, железом не пытали?
Кто мог законы эти написать?
Будь проклято бесчестное злодейство!
Будь проклят мир, что ужас сей создал!
Будь прокляты все палачи, все плахи!
Господь, верни мне милость! Пощади!
Уверую, лишь только не губи!..

Тишина.

Ш у т.
Ну вот и всё. Комедии конец.
Ждёт своего царя торжественный венец.
А если, кто забудет свой предел,
Тому — бесславье и позор удел.

Твоё ж восхожденье, Россия,
С нового часа начнётся,
Ты — нового света Мессия,
Что в душах святых проснётся.
Ты — синтез того, что было,
Начало того, что будет.
Твоя небывалая сила
В сердцах озаренье пробдит.
И в каждой душе наступит
Эпоха добра и мира,
А сила любви в ней будет
Как высшая точка Памира.
Величественная Россия,
Ты — новых людей озаренье,
Ты — новой эпохи мессия,
Ты светлых идей возрожденье.

А я, как прежде, плачу и смеюсь,
Пою, шучу и громко веселюсь.
(Поёт.)
Тирлим-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.
Мы при уме с умом живём.
Кто хитростью одной живёт,
Тот до вершин не доползёт.
А горе от ума лишь в том
(стучит себя по голове),
Кто тринь-бом-бом,
Тирлим-бом-бом.

ЗАНАВЕС