Призрак сгоревшего дома

Нас пятеро сидело в темноте,
Мы вызывали духов для общения.
Но то ли заклинания не те,
А может дело было в помещении.
И вот тогда то ль Ленка, то ли Верка ли,
Когда затихли звуки все в ночи,
Заметила из трещины на зеркале
Светящиеся в темноте лучи.
И даже Зинка – скептица упертая, -
Вдруг перестала широко зевать,
А Ленка, та со страху словно мертвая,
В испуге повалилась на кровать.
Я закричала: - Рома, свет включи! –
Но это сделать что-то не давало.
А Верка крикнула: - Зинуль, скорей стащи
С окошка шерстяное одеяло!
И за окном увидели мы все
Прозрачно-призрачный старинный дом,
Который раньше был на этом пустыре,
А нынче от него остался только холм.
И я не понимала, что со мной,
А свет из зеркала выталкивал наружу,
Туда, где бестелесною толпой
Бродили призраки и ждали мою душу.
Но я молитву вспомнила одну,
Что перед смертью бабка мне сказала.
Ей черта изгоняли в старину,
И я слова её заветные шептала.

Довольно страха было уж в ту ночку,
И вдруг передо мной явился парень.
Он золотую в руки мне вложил цепочку
Холодную, тяжелую как камень,
Скатилась капля страха по спине,
В висках стучало, и дыханье было сбито,
И тут раздался голос в тишине,
Звучавший чуть устало, но сердито:
- Вы увлеклись, увы, не той игрой,
И разбудили души убиенных,
И разозлили их, нарушив их покой,
Теперь не избежать событий скверных.
Ты хочешь знать, кто эти духи и кто я?
Ну, что же, расскажу тебе, пожалуй.
Ты видишь дом? (дом всё еще стоял)
Он приносил хозяину доход немалый.
В нем было всё: бордель и казино,
Гостиница и ювелира лавка.
Хозяина именовали Славиньо,
Но меж друзьями он был просто Славка.
И я частенько к Славке заходил,
В картишки, иль попить вина на славу,
Ну, в общем, развлекался, что есть сил,
Поскольку был веселого я нраву.
Однажды вечером сидели мы втроем,
Хозяин, я и некий Даниил.
Наполнив чарки до краев вином,
Хозяин поиграть нам предложил.
Мне почему-то крупно не везло,
И вскоре я все деньги просадил.
Хозяин стал подмигивать хитро,
И странно улыбнулся Даниил.
И тут я понял их намек простой,
Уразумел, на что они косятся,
Нашейною цепочкой золотой
Рискнув, я попытался отыграться.
Удача отвернулась от меня,
Напрасно я колоду тасовал,
Браслетами червонными звеня,
Цепочку с кона Даниил забрал.
Я встал, убитый горечью потерь,
В который раз решив от карт заречься,
И вышел прочь, закрыв входную дверь,
Не мысля, как от проигрыша отвлечься.
И только я собрался сделать шаг
В густую ночь, чтоб в мраке раствориться,
Тихонько кто-то дернул за кушак
И попросил меня не торопиться.
«Не оборачивайся только, я прошу, -
Промолвил нежный голос за спиной. –
Я кое-что тебе сейчас скажу,
А дальше действуй уж своею головой.
Тот парень, что зовется Даниил,
Он ловко прячет карты в рукавах,
Тебя дурил он, ты и просадил
Все деньги и остался в дураках».
- И тут же торопливые шаги,
И за спиною больше нет её,
А я решил, пора вернуть долги,
Вернее получить назад своё.
Я возвратился, гневом одержим,
Как кошка был и ловок, и ретив,
И в сердце нож движением одним
Ему вонзил, возмездие свершив.
И он упал. Она была права,
И я со злости пнул его картуз,
Когда увидел, как из рукава
На грязный пол бубновый выпал туз.
Я наклонился, цепь свою забрал,
В руке зажал и тут же отвернулся,
Ногами ватными наружу пошагал,
Но круг людей вокруг меня сомкнулся.
Они стояли, я стоял, молчал,
Я понимал, не выйти мне отсюда.
Ну, разве только в лапы палача,
Иль вдруг произойдет какое чудо.
И чудо в тот же миг произошло,
Мне кто-то в спину острый нож вонзил,
И лезвие насквозь меня прошло,
Я обернулся. Кто же? Даниил…
Я четко видел нож в его груди,
Упал он вновь, задев рукою свечи.
А я шепчу, мол, Господи, прости,
Жаль, искупить вину мне будет нечем.
И падаю… всё, больше мне не жить,
Душа рвет с телом всякие союзы,
Перетирается судьбы пропащей нить,
Державшая собою жизни бусы…
Он замолчал, наверное, ему
Такое позабыть теперь едва ли,
Но я спросила всё же: - Почему
Все вместе с домом призраками стали?
- Так был пожар тогда от тех свечей,
Которые мы, падая, задели.
А окна заперты, к тому ж полно людей,
Бордель же был… И многие сгорели.
Храни цепочку, что тебе я дал,
Теперь она одна твоё спасенье.
И может быть за этот скромный дар
Смогу и я добыть себе прощенье…
Теперь скажу насчет друзей твоих,
Жаль, им помочь уже никто не сможет.
Из четверых лишишься ты троих,
Так платят те, кто призраков тревожит…

Очнулась утром, съежившись в углу,
Приподнялась, еще все в доме спят.
Я повернулась, рядом на полу
Осколки зеркала разбитого лежат.
И тут же, словно в полной темноте
Нечайно кто-то яркий свет зажег,
Я вспомнила про дом на пустыре
И призрака, и то, что он изрек.
Друзей своих из лона сна изъяв,
Поведала, что ночью приключилось.
Они меня незлобно осмеяв,
Сказали, что всё это мне приснилось.
Я подошла к открытому окну.
Приснилось или нет, стою, гадая,
И тут я вижу, боже! Ну и ну!
Ведь это ж та цепочка золотая…

Случалось вам в сей жизни непростой
Два разных чувства совместить в коллаже,
Где вы гордитесь вашей правотой,
И тут же страх за будущее ваше?
Смесь этих чувств закралась в сердце мне.
Теперь я знала, всё, что было – правда,
И кара призраков из дома на холме
Через неделю, месяц или завтра
Троих друзей заставит схоронить,
И не топтать троим земные тверди,
И остается только слёзы лить,
Когда придёт за ними ангел смерти…

Цепочку положила я в карман,
И только отвернулась от окна,
Как тут же подошел ко мне Роман
И в руку мне вложил бокал вина.
- Вот, выпей, на тебе же нет лица,
И я тебе, подруга, скажу так:
Ночной кошмар? Прими чуть-чуть винца,
И он похож на маленький пустяк.
Вот умница, а мне пора идти,
Дела мои не терпят канители,
Но постараюсь время я найти,
Чтобы к тебе зайти в конце недели.
Потом он попрощался и ушел,
А я решила чайник вскипятить.
Едва успели мы накрыть на стол,
Как за окном сирены стали выть…

На улицу сквозь арку, через парк,
Забыв про чай, одевшись на ходу,
И видя впереди толпу зевак,
Бежала я, предчувствуя беду.
Преодолев людей гудящих ком,
Не знаю, как тогда не поседела,
Увидевши накрытое плащом,
Лежащее на тротуаре тело.
За то, что я тогда не разревелась,
Спасибо вам мои стальные нервы,
Лишь тупо в голове моей вертелось,
Ну почему? Ну почему он – первый?..
Через три дня мы Ромку схоронили,
Но после этого еще неделю
Его друзья звонили, приходили,
И каждый: - Нет! Не может быть! Не верю!..

Тянулись дни своею чередой,
Мы все перебрались в квартиру Зинки,
И в наступивший день сороковой
Устроили, как водится, поминки.
А вечером собрались побродить,
Там, где любил гулять когда-то Рома.
Лишь Зинка не хотела выходить
На улицу, решив остаться дома.
Бродили мы по городу втроём,
Нам оставалось в пару мест зайти,
И вдруг как будто обожгло огнём,
И сердце моё замерло в груди.
Неладное почувствовала я,
Подруг домой скорее потащила,
Издалека увидев столп огня,
Я уже знала, чья горит квартира.
Соседок мы спросили, подбежав,
Не знают ли, где нам найти хозяйку?
Одна из них рукою показав
На под окном желтевшую лужайку,
Сказала: - Там она, - и, зарыдав,
Лицо своё руками заслонила,
А Верка, меня дернув за рукав,
Сказала, что идти туда не в силах.
Туда, где в золотистом сентябре
Накрытая небрежно одеялом,
На желтой, жесткой, чуть живой траве
Зинуля наша милая лежала.
Я подошла и встала рядом с телом,
Тут подошел какой-то бородач,
Сказал: - Ко мне! – двум санитарам в белом,
Тогда я поняла, что это врач.
- Простите, доктор, можно посмотреть?
- Нет, не сестра, но я подруга ей.
- Хотелось образ мне запечатлеть,
Она всегда была красавицей.
Врач санитаров чуть попридержал
(когда его я всё же упросила),
Над телом одеяло приподнял,
И в тот же миг я в ужасе застыла.
Ни глаз отвесть, ни с места сдвинуть ног
Я не могла, и вы меня поймете,
Лежало там не тело, а кусок
До черноты обуглившейся плоти.
- Всё, уносите! – врач команду дал,
И, взяв носилки в руки, санитары
Их понесли, а доктор мне сказал:
- Нет ничего страшнее божьей кары…
- Да знали б вы! – я крикнула ему. –
Что этот бог ваш вовсе ни причем,
Ведь не ему на свете одному
Дозволено людей карать огнем.
Придумали вы сказочку про то,
Что в жизни всё идет по воле божьей,
А где он – Бог? Кто видел его, кто?
Подруга умерла моя, и что ж ей
Не в силах был помочь ваш всемогущий,
Чтоб смерть её была не так ужасна?
Вы думаете, бред несу я сущий?
Напрасно, доктор, право же, напрасно.
Я вам скажу, хотя катитесь к черту!
Для вас, конечно, Бог на свете есть…
О, духи-мстители, я даже мертвой
Вам не забуду эту вашу месть…

Умчалась скорой помощи машина.
- Пойдемте все ко мне, - сказала Вера. –
Двенадцатого скоро половина,
К тому же у меня ведь есть «Мадера».
Нам нужно выпить, а иначе стресс
Троим нам точно будет обеспечен.
Так что? Идём иль остаемся здесь,
Чтоб завтрашний рассвет был нами встречен?
- А чем тебе не нравится рассвет? –
Спросила Ленка Верку очень грубо.
- Ленок, мне тоже жаль, что Зины нет,
Но и торчать всю ночь здесь просто глупо.
А ночь огней обрушила лавину
На маленький и тихий городок.
Мы молча шли, и только ветер в спину
Пускал осенний первый холодок.

Покинув утром теплую постель
В уютной спальне веркиной квартиры,
И кое-как прогнав вчерашний хмель,
Услышала я громкий лай Багиры.
Видать, она меня и разбудила
(а та меж тем на кухне заливалась
и как обычно у хозяйки есть просила),
И видно ничего не оставалось,
Как мне самой идти на кухню тоже,
Где мне на завтрак Ленкиной рукой
Салат «Мясной» в тарелку был положен,
А Верка хлеб нарезала ржаной.
Сидели мы втроем и молча ели.
Я, собираясь чай себе налить,
Подумала: «Не уж то в самом деле
Проклятие нельзя остановить?»
Позавтракав, из-за стола я встала,
Чтобы тарелку в мойку положить,
А после повернулась и сказала:
- Я вот о чем хотела вас спросить.
Вы всё еще не верите, что той
Ужасной ночью было всё реально?
- Прости, что мы смеялись над тобой, -
Сказала Ленка. «Что ж, уже похвально…»

Теперь я за подруг не волновалась,
Хотя они под страхом смерти жили,
Но чтобы с ними только не случалось,
Они предельно осторожны были.
Но приговор как гильотины нож,
Готовый в раз вам голову снести,
Меня бросал в остервененья дрожь
От мысли той, что не смогу спасти
Одну из них, когда настанут сроки
Последней жертвой приговора стать,
И ангел смерти глупый и жестокий
Придет, чтоб жизнь еще одну забрать.
И нам недолго ждать пришлось его.
Едва лишь за окном зима настала,
Как тут же, ни с того вдруг, ни с сего,
Серьёзно очень Верка захворала.
И с каждым днём всё было хуже ей,
Она уже с постели не вставала.
Напрасны были вызовы врачей,
Вся медицина толком и не знала,
Что за болезнь, и как её лечить,
Ведь Верка и больной-то не казалась,
И многие пытались убедить,
Что у неё обычная усталость.
Но было видно, что её душа
Не в силах искру жизни удержать.
И призраки, свой приговор верша,
Ждут с нетерпеньем, чтоб её забрать.

Терять подругу жутко не хотелось,
Но как суметь, чем вымолить отсрочку,-
Всё время в голове моей вертелось…
Тогда решилась я отдать цепочку.
Ту самую, что мне самой была
Подарена,… которую не смею…
Её я с шеи со своей сняла
И Верке перевесила на шею.
Дней через пять поправилась подруга,
С постели встала, принялась шутить,
И будто не было смертельного недуга,
Врачи который не брались лечить.
Был выбран день для шумного веселья,
Мы с Веркой ждали Ленку на гудеж,
А ей в тот день в попытке ограбленья
Какой-то гад всадил меж рёбер нож.
Когда узнали, было уже поздно
Что-либо сделать, чтоб её спасти.
Я помню, Верка, посмотрев на звезды,
Сказала еле слышное: - Прости…
А у меня ни злости нет, ни боли.
Опустошение, мороз бежит по коже.
Стояла, повторяя против воли:
- Так платят те, кто призраков тревожит…