Под Рождество

Слывут причудой ночи предрождественские,
И необычной атмосферою дурманят вечера.
Живы обряды христианско-деревенские,
Шофёрам только уступили место кучера,

Столбы не верстовые, а таблички с километрами,
Позёмка на асфальте превращает снег в волну,
И та летит из-под колёс, гонима ветрами.
А я смотрю в дороги море, камнем в нём тону,

В красоты с головою окунаюсь первозданные,
Гляжу на золото пяти церковных куполов.
А в лобовое мириады хлопьев разнузданные
Несутся каруселью из нависших облаков.

Ну вот и хуторок. Как веке в девятнадцатом
Стоят избёнки, лентами из труб струится дым.
На речке лёд – эх, мне бы на часок остаться там,
С шоссейного моста спуститься берегом крутым!

Наш «вазик» тормозит перед распахнутой калиточкой.
Во дворике так тихо, что слыхать возню кролей,
Оконца, окаймлённые простой узорной выточкой
Не ведают корыстных эстетических ролей.

А вот она сама, всегда радушная хозяюшка
Из двери в сени радостно приветствует гостей.
А в доме шум, гурьба! В карманы варежки!
И вот уже по комнатам идёт обмен вестей.

Богатый стол со сладостями, жареными утками –
И всё домашнее, всё приготовлено с душой.
Идёт вовсю застолье с разговорами и шутками.
Да, погостить вот так в деревне несравненно хорошо!

Но всё хорошее имеет странную закономерность:
Уж больно скоро покидает по привычке нас оно.
И, подарив хозяйке слово чести в достоверность,
Мы трогаемся в путь, когда вокруг уже темно.

Но к ночи, как известно по людским повериям,
Под рождество бесчинствуют шальные бесы.
Видать, их рук дела: мороз, метели, изобилье ям,
Заглохший двигатель ко прочему в довесок.

Стекло запорошило: отказали напрочь дворники,
И почему-то не включается никак салона печка…
Эх, миновать бы гололёд асфальтовой тектоники,
Добраться поскорее только до родимого крылечка!..

Но Рождество – могущественнее всех праздников,
Метель стихает. Двор, заснеженный порог.
Останусь на ступенях хоть на пару-тройку часиков,
Тебя поздравить первым с днём рожденья, Бог.