Лампочка Ильича

Поздно вечером, когда все соседки возьмут всю соль и весь лаврик,
когда все хозяева приведут всех псов терпеть до утра,
когда все колыбельные песенки допоют до конца все матери,
когда все книги лягут рядом, куда достанет вытянутая рука,
в коридоре раздастся шамканье тапок,
кухонная дверь шевельнется пища,
оголтелым шепотом заговорит на конфорке чайник,
из-под двери полоской засветится лампочка Ильича…
И слышно, как с одержимостью клятв
вырывается в пустоту окружающей темноты
Мосты, телефон, телеграф!
Телеграф, телефон, мосты!
Сбрендил старик, ставит диагноз водитель Геннадий
из комнаты, что у туалета,
двенадцать скоро, поспать бы,
а у него собрание Политсовета!
Сдал бедняга, сокрушается баба Настя,
по бессонной кровати ерзая,
История это борьба классов?
Пойти разве налить морсу ему?
Довольно, возмутились супруги Орловы
из комнаты, что около входной двери,
заткните ему глотку, не то мы
сообщим куда следует –
за милую душу
молодчики с мускулами
устроят психушку
или кутузку ему!
А из кухни слышалось грозное
пророчество Ильича
Завтра может быть поздно!
Пора начинать!
Пока Орлов под покровом халата
жены выбирает между ноль-два и ноль-три,
я первый оказываюсь у аппарата
Погоди! Не гони!
По кухне, заложив руки за спину,
нервно ходит Ильич.
Заметил меня: Что-то ты, батенька, заспанный,
а бродишь, не спишь?
Чайку? Э-э-э, не отвертишься, уважаемый!
Для полуночника чай – первое дело.
Присаживайся, сейчас заварим
и… Что, жить стало кисло? Ведь верно?
Беспросветно, хоть в ванну и вены
вскрывать бритвой, остро отточенной?
Бросить бы все, как помои, как хлам ничей?
Послушай меня, мир надо отдать рабочим,
отобрав у грабителей-богачей!
Ильич сверкнул глазами. У старика удивительно живые глаза,
ироничный взгляд и что-то дьявольское в лице.
Он покрыт морщинами, но излучает азарт,
даже если вслух цитирует «Манифест»!
Он взором умеет пронзать насквозь
и ласкать, как будто котеночка по пушку.
Он неприметен, не вышел ростом,
но статен, как и положено мужику.
Я так рад, когда он кладет ладонь
но мое плечо, как будто мы друзья,
как будто заглянул брат родной
на полоску огня.
Он лысоват. Боже! Как он трогательно лысоват!
Он некрасив. Красавец пестовал бы себя извне.
Он неугомонен. Он ходит вперед-назад,
в то время как я уселся на табурет.
В Европе завелся призрак?
Это суеверие или метафора!
Суть в другом: между верхом и низом
нет больше согласия.
Одни не хотят, другие не могут.
Алексей! Зарождается зарево.
Слишком много шапок слетает с холопов.
Слишком много легло на плечи пролетариев!
Старое слово? Возьмет разбег –
такого навытворяет.
Жучка собака, но Иван – человек!
Всякое слово уже обещает…
Пускай нас двое – но мы на старте!
Мы вместе, а это, считай, партия –
партия нового времени!
Ильич отхлебнул чайку, заглянул в холодильник.
По-холостяцки: сосиски, пельмени.
Плохо без Константиновны!
У меня, однако, осталась селедка под шубой,
чуть-чуть оливье (думал, на завтрак себе, но выложил деду),
маринованные лисички, полшкалика водки – на случай простуды,
но можно сейчас, коли такое дело.
Ильич уплетает за обе щеки,
даже притих с лозунгами:
нахваливает, причмокивает.
По рюмашечке? Вздрогнули!
Рад тишине дом.
Соседи не злятся.
Под одеялом пыхтят Орловы.
Храпит Геннадий. Ерзает баба Настя.
Рабочий класс унижен! Я давно ждал тебя, батенька.
Идеологи мелких лавочников не всегда мелкие лавочники.
Те, кто раздроблен, нуждаются в агитаторах.
Должны быть свободны те, которые долго батрачили!
Мы объединим массы:
Собирайтесь
все пролетарии
в единую армию!
Умный старик, и не то чтобы старый – энергичный и шумный.
Я рядом, и мы как будто на равных.
Раньше только здоровались – теперь, наверное, дружим.
Он откровенен. Молодой человек, я поджидал вас.
В мои годы нельзя оставаться скрытным.
Дух – ложь. Это мы знаем.
Плоть с каждым годом все больше и больше попахивает могилой.
А делу, мой мальчик, требуется продолжатель.
Должен кто-то, рукой указав,
наметить правильные пути:
Мосты, телефон, телеграф…
Телеграф, телефон, мосты…
История идет вкруговую,
доказали еще до Маркса.
Опять серых будней
через край у рабочего класса.
Он сегодня в бараках не мерзнет,
по пятнадцать часов не кует в кузнице.
Но у кого шевроле и ландроверы?
Кого сегодня массирует джакузи?
Да тут еще звезды… Какие звезды? Звезды? Это так, к слову…
Эти прибиты насмерть – те ползают по небосводу.
Одним свободу, другим плен…
А нам: радоваться постоянству или требовать перемен?
Эх, отсиживаться в тени срамно, Алексей – в ногу!
Где еще находится смысл, как не в борьбе?
Тот, кто зажмуривает глаза, никогда не увидит дорогу!
Быть честным – значит не предавать себя, не изменять себе.
Даже если барчук, вышел ты из народа.
Что же стесняться, любезный, своей семьи трудовой?
Если совесть лежит в сундуке, где свобода?
Слушай, товарищ! Трубы трубят марш боевой!
И встал Ильич, руки кверху подняв,
говорить не молитву, а лозунг мечты:
Мосты, телефон, телеграф…
Телеграф, телефон, мосты…
И вправду, Ильич, я давно не замечал кратеров заводских труб.
Музыка молота для меня замолчала.
Где эти люди, которые рано утром идут
вожделенно смотреть на красоту расплавленного металла?
Я давно не верил в человека труда
(он куда-то пропал, схоронился под корешок),
но ведь правда, Ильич, кто-то дает ток поездам,
кочующим с запада на восток,
с юга на север… Ага, батенька,
ты, кажется, вычислил движущую силу,
которой назначено перелопатить
нашу гаденькую действительность? Какой милый!
Все съел и хлебушком тарелочку дочиста!
Об стакан греет руки, как будто октябрь на дворе.
Говорит о рабочих, а у самого с переносицы
сползают очки, круглые, как пенсне!
Друг мой, смотреть вперед – великое дело.
Видеть вперед – великое благо.
Собрался идти – не надо медлить.
Ведешь за собой – торопиться не надо.
Грядущее рядится грозно:
столкнет – оступишься – в грязь.
Вчера было рано, завтра – поздно,
сегодня как раз.
Место выбрать… Рыбачите сами?
Абы где кинуть удочку – улов невелик.
Требуется расчет, куда будем ставить
теперь наш броневик,
чтобы влезть на него и с поднятьем руки
провозгласить со всей силы:
ТО, О ЧЕМ НАСТОЙЧИВО ПРЕДУПРЕЖДАЛИ БОЛЬШЕВИКИ,
СВЕРШИЛОСЬ!
Слышу шум. Из своего логова
тараканами выползают Орловы.
Топает, как на параде
башмаками водитель Геннадий.
Что за напасти,
охает баба Настя.
Нас засекли. Явки провалены. Уходим по одному.
Белая косынка. Лишних вопросов не задавать.
Запомните, Константин Петрович, у вас болит зуб,
вы идете к врачу в квартиру под номером пять.
За меня не пугайтесь, я увертлив и чист.
Заходите. Три стука. Пароль:
Простите, здесь принимает дантист? –
Отзыв: Что вас, уважаемый, беспокоит?
Свет от лампочки Ильича потух.
Тихо, чтоб не скрипел деревянный пол,
выхожу в коридорную пустоту…
Кажется, никого.
Будь спокоен, Ильич, я прикрою.
Если что – вызываю огонь не себя.
Мы теперь вместе. Мы – двое.
И если кто-то из нас больше другого достоин
пострадать за общее дело – им буду я!
Кто у стены там стоит, трепеща?
Лунатики? Призраки? Воры?
Или тот, кто задумал извести Ильича?
Ба! Я узнал! Вы – супруги Орловы.
Что, всё в неведенье? Заблуждаетесь, будто завелся смутьян,
буянит, пьянствует допоздна?
Да как можно терпеть? Да не стало житья?
Да меры! Да жалобы! Да пора!
Или дом за три дня разнесет в пух и прах он!
А с нашего этажа не спасешься прыгать в окно!
Или повозится в водопроводных кранах,
за хочешь умыть лицо, а там не вода – вино!
Сам плюгавый – а возомнил.
Дыры на локтях – такого терпеть.
Умный нашелся: чем других
он лучше, ответь!
Я усмехнулся. Наивные люди!
Им не приходит в голову,
что за ужином можно сидеть и думать,
как там живется Орловым.
Потому что мир, он не из атомов,
населяющих квартиры-молекулы.
Мир – это Орловы, это Косматовы,
это Трошины, это Аверкины.
Вам хочется ваз из горного хрусталя,
блистающих за сервантным стеклом?
А он мечтает, чтоб каждый брал,
сколько хочет, и нес в свой дом.
Вам нравится, когда золотишка не счесть
на пальцах и на груди.
А он к золоту приравняет жесть.
Что любо – в том и ходи!
Он твердит затем, чтобы наполнить шкаф
воплощением вашей мечты:
Мосты, телефон, телеграф…
Телеграф, телефон, мосты…
Кто там еще болтается в темноте,
как язык в беззубой пасти?
Ты, старая? Как тебе
не совестно, баба Настя?
Экая цаца! Клонило ко сну –
разбужена звуками речистого голоса!
А наверно, не хочешь, чтобы твой внук
батрачил на кровососа?
Задумаешь на зиму подсобрать грибков,
на супчик (не все же картошкой да кашей) –
тебе: бабуленька, запрещено.
Сосенки таперича наши!
Чтобы малинку лопать с куста,
чтобы рябчиков – Тюк! – прямо на ветках,
чтоб на рыбалку с водочкой с утреца,
поймаемся ловцом человеков.
Он наш, баба Настя. С ним за круглым столом
как с братом или как с зятем:
чайку – из блюдечка, раз горячо,
не сладко – вприкуску сахар.
Он простой. Он, говорю вам, как все,
глядишь – ничего особенного,
а Землю своротит, что твой Архимед,
только дай точку опоры ему.
Внуков своих не дал бог,
обделен Ильич чадами,
а подумать – вот любили б его…
Всем быть бы ему внучатами!
Чтобы вишневыми косточками на краешек блюдца плевать
от осени до самой весны,
баба Настя, мосты, телефон, телеграф!
Ну же! Телеграф, телефон, мосты!
Коридором иду вглубь и вглубь,
может быть, он бескрайний?
Снова чую, как кто-то таится в углу.
Выходи, водитель Геннадий!
Давай в сторонку – есть разговор.
Разожми кулаки и газовый пистолет спрячь.
Или ты думал, уже начался террор,
а это маленький, лысый – трубач?
Ты подумал, случится, как повелось, ночью,
когда поздно грешки перепрятывать?
Струхнул? Ударило в голову: кончено?
Бежать или первым рвануться в атаку,
ура, мол… Опомнись! Кто с шашкой
придет, сам шашкой получит по полной.
Зачехлим покуда наши калашниковы.
Вооружимся словом.
Слушай, Геннадий, он давно здесь,
пока мы хлопали клювом,
ожидая здорового, метров в шесть,
оголтело-доброго или сугубо-угрюмого.
А он пошел в магазин и на всех купил хлеба,
пол помыл в коридоре, когда не его очередь,
вызвал доктора бабушке, когда она заболела,
суп разогрел на плите дочке супругов Орловых.
Мимозы – к 8 Марта.
Тюльпаны – к 1 Мая.
И елка – на всех – большая.
И детям под ней подарки.
А ночью, с постели встав,
свободный от суеты:
Мосты, телефон, телеграф,
телеграф, телефон, мосты!
Послушай, Геннадий, кого ты возишь? Важного босса,
которому то на сходку, то к бабам, то в ресторан.
Что ни день, он пьян и обоссан.
Что ни ночь, он обоссан и пьян.
Опомнись, Геннадий, ты достойный мужик,
полно унижаться и гнуться!
Айда к Ильичу – возьмешь броневик
и поведешь его в революцию!
Темная ночь клонит в сон.
Но, Господи, сколько поставлено на кон!
Если он просит не спать, не уснем.
Спит тот, кто слаб, или тот, кто предатель.
Хилое тело поддержит дух,
но если и он вздремнул –
мы вместе! – и друга разбудит друг.
Товарищ, будь начеку!
Не спеша, не спеша, не создавая толпы,
заходим в комнату и запираем двери.
Слышно, как постукивают часы,
и трепетом каждый звук отзывается в сердце.
Таинственность возбуждает. Неизвестность томит.
Невесело друг на друга сидеть и молчать.
Но мы вместе и верой крепки:
близок миг, вспыхнет лампочка Ильича!
Слу-шай, слу-шай!
Сам обратись в слух!
Ночь, она такая большая.
Скоро ли будет стук?
Сомнение точит, на ропот тянет,
хочется плюнуть и жить, как жили.
Кто мы такие? Мы же маленькие,
чтобы заботы иметь мировые.
Нам бы в чаек для душку трав,
кусочек сахару для полноты,
а тут мосты, телефон, телеграф,
а он телеграф, телефон, мосты…
Камнем с горы в темноту срывается шорох…
Мышь или кто-то бредет полуночничать?
Что тебе дедушка? У нас, вроде, все дома.
Зубки болят, милок. Терпеть мочи нет.
Входит. Озирается. Хочет спросить.
Не бойся, Ильич. Здесь все свои.
Улыбнулся, за руку с каждым,
не хворает ли, нет ли нужды,
жизнь тяжела или что-то менять пора уже?
Блеснул глазами. Распрямился. Попросил в стаканчик воды
и начал Товарищи! Все очень серьезно:
буржуи расставили сети.
Вчера было рано, завтра – поздно!
Промедление равняется смерти!
Бессознательно массы требуют равенства.
Массам если не по потребностям, то хотя б по труду.
Я слышал, как голоса обращались ко мне:
Справедливый и честный, к рулю!
Я вижу: планеты в выси делают знаки
тому, кто с Земли умеет читать:
Довольно терпеть богатеев-эксплуататоров!
Рабочий! Бери власть!
Мы построим свободное: без казино и борделей.
Мы построим счастливое: что работа, что праздник.
Мы построим веселое: Да здравствует звонкое пение
под нашим пестрым лоскутным знаменем.
Теплые улыбки воссияют на лицах прохожих.
Каждый в каждом увидит брата и друга.
Юный старому место предложит.
Старый уступит дорогу юному.
Всем будет радость в труде на общее благо.
Звени, молот! Мы сами выкуем себе счастье.
Режь, плуг, бескрайнюю
ниву – мы сами себе поля вспашем.
Мы превратим деньги в разноцветные фантики.
Мы сделаем золото просто красивым
и отдадим детям: пускай играют
нежные ручонки былым всесилием!
Мир без богатых! Мир без нищих!
Мир без убитых! Мир без тюрем!
Мир молодой, здоровьем пышущий!
Мир добрый! Мир мудрый!
Браво, Ильич! Я давно не слышал таких речей!
На груди рубаху рвану – и айда!
Отечеству – быть! Воплотиться мечте!
Загнивание – нет! Революция – да!
Ильич! Мы построим фонтан, который будет бить даже зимой!
В ярких огнях брызги взметнутся ввысь!
Оркестр грянет марш, и пойдем за тобой
мы, энтузиасты и оптимисты.
Ильич! Мы город воздвигнем под названием Зонненбург
за полгода в вечном снегу или на зыбучем песке.
И сквозь игольное ушко свободно пройдет верблюд,
и не веривший будет осмеян!
Ильич! Я из золота выплавлю кочергу,
чтобы в камине помешивать угли,
и тебе к юбилею ее подарю
с надписью ЧЕЛОВЕКУ, КОТОРЫЙ ВЕРИТ, ЧТО ТАК БУДЕТ!
Браво, Ильич! Разве кто-то откажется жить в городе вселенской мечты,
если он не безумен или злость в его мелкой душе не пустила росток?
Но мы вместе! Стоек наш дух! Крепок наш броневик!
Ахнем-ка холостым, чтобы поняли, кто есть кто!
Слушай, товарищ! Выше винтовок лес!
Четче шаг! Кто там шагает правой?
Грозно смотрит на нас с небес
святой Николай Кровавый!
Бросим вызов ему, как статуе:
Наша возьмет, юли не юли!
Осчастливим одну пятую
отдельно взятую
часть суши земли!
Баба Настя! Мешками заваливай вход!
Супруги Орловы! На оборону к окнам!
Заря занимается. Видишь, встает
солнце кроваво-багровым коконом!
Водитель Геннадий! Сожми кулак,
пока неспокойно в мире,
пока развевается пестрый флаг
в отдельно взятой квартире.
А ты, Ильич, полезай на стул,
чтоб отовсюду видели,
как воплощают мечту
в нашей обители!
И руку кверху подняв,
лозунг провозгласи:
Мосты, телефон, телеграф!
Телеграф, телефон, мосты!
А мы поклянемся все как один,
покуда кровь горяча,
носить на цепочке у самой груди
лампочку Ильича!

2001 год