Не подивится злоба милости

КалИка под плачущей ивой,
осиной, берёзой, ольхой,
а может, совсем не калИка,
не дряхлый, больной и слепой, –
горнист молодой и ретивый,
в галстуке цвета гранат,
в шортах, с коленкой разбитой,
сигналит натужно парад,
нет, не парад – отступленье,
бой в окруженьи, разгром…
Куда он зовёт поколенье –
на бой, на разбой, на погром?
Напутали, видно, наврали
взначай – невзначай, сгоряча.
Теперь разберёшься едва ли,
кто бился, а кто стрекача
пускал наутёк, врассыпную,
от страха зубами стуча,
бегло по белому свету
в копейку лупил наскоку,
или взывал с минарета,
пророчеством бил по врагу,
с амвона грозился распятьем –
спасётся лишь тот, кто вместит
всю боль и страдание братьев
и будет безвинно убит…
Мёртвым самим предоставьте
своих мертвецов погребать,
костюмчик кобеднишний справьте,
чтоб службу по ним отстоять,
и отправляйтесь на площадь
торжественно всё забывать.
И только калика под ивой,
осиной, берёзкой, ольхой,
слёзно, протяжно, уныло,
дряхлый, слепой и рябой,
вспомнит о славных походах,
на гуслях на ржавых бренча,
о людях нездешней породы,
что звёздами лбы очертя,
восход на закат обратили…