Многая лета -3. Крошечка-хаврошечка

Глава вторая. Крошечка-Хаврошечка


Бросить взгляд не дано
Вглубь ее родословной.
Точно знаем одно:
Вряд ли были ей ровней

Те, кто чванства полны:
Дескать, род наш древнее...
Предков Ривы должны
В той искать Иудее,

Где Божественный храм
Возведен Соломоном
В назидание нам
Над священным Сионом...

По нечеткой канве
Пальцем в небо потыкай...
Может, Рива в родстве
С легендарным владыкой?

Может, вещий Моше –
Моисей Ривин предок?
Отложилась в душе
Песнь о давних победах...

Представляется нам:
Вывод вроде законный:
Праотец Авраам –
Ривин предок исконный.

Мойша – искажено
В окруженье безбожном
Имя то, что должно
Возглашаться, как должно.

Оба деда ее
В этом имени жили,
Книге книг житие
До конца посвятили...

В уваженье тону –
Нет превыше занятья:
Изучали Тору...
Все вокруг без изъятья

Почитанья полны...
Первым делом – супруги
Ибо обе должны,
Умножая потуги,

И детишек растить,
И мужей обиходить,
И друзей угостить...
А откуда доходы?

Майя, мама отца,
Держит лавку мясную,
Пашет в поте лица...
Муж, мол, в Книгу святую

День-деньской погружен,
Он – ученый, мыслитель,
Весь в Учении он...
-- Ребятня, не шалите!

Шейндл, мамина мать –
В бакалейной лавчонке
Стала соль продавать,
Чтоб супружник ученый

Пялил зенки в Тору,
Открывая глубины...
Было так, не совру:
Шейндл:
 -- Мойша, любимый,

Я схожу на базар,
Присмотри-ка за лавкой!
-- Ладно, -- Мойша сказал,
Взяв из банки украдкой

От жены леденец....
И, в ученом экстазе,
На плечах в пледе, не
Опускаясь до «грязи

Матерьяльных забот»,
Над Торою склонялся...
Кто-то в с полки возьмет
Нечто... Чтобы убрался


Визитер из дверей,
Шепелявил невнятно:
-- Ну-ка, тут же скорей
Положите обратно!

Кто сюда положил,
Тот возьмет. Вы не клали –
Не касайтесь! – Блажил
Реб Рашковский в запале...

-- Что ж, посмейтесь над ним,
Чудаком, хоть сто раз, пан!...
Был с рожденья родным
Всем им город Тирасполь...

Только жаль, не сошлись
Их пути в мире с Ривой
Истрепала их жизнь
Раньше срока глумливо.

Только бабушка Шейндл
Задержалась для встречи
С внучкой, Барух Ашем!*...
Поминальные свечи

* Слава Богу! Дословно: да святится Имя Его! (ивр.).

В честь ушедших родных,
Пусть горят, не сгорая...
Светом память о них
Вновь и вновь озаряя...

У евреев в чести
Изначально ученье...
Пацанам лет с шести
Прививают уменье

Справа – влево читать
Для Торы -- алеф с бетом
Да деньжата считать –
И довольно на этом...

Мотл был озорник,
Шебутной непоседа,
Уставая от книг,
Досидеть до обеда

Не умел без проказ...
-- Накажу! – Лейб грозился...
Добрый Лейб... Хоть бы раз,
Хоть слегка приложился?

Никогда – лишь грозил,
Да и то – только шутка...
Он детишек любил
До потери рассудка...

Дядя Берл, мамин брат
Был жестянщик и слесарь.
Он племянников рад
Взять к себе... Интереса

У ребят – до небес:
Чинят велосипеды,
Режут жесть, лудят... Без
Платы – лишь за обеды...

Лет уже с четырех
Рива тоже в заботе:
Приучают ее
В играх – к женской работе.

Все пока до поры
Как бы в шутку: играя,
Рива моет полы...
-- Вот хозяйка какая! –

Щедро хвалят ее –
И «хозяйка» довольна...
Учат штопать белье...
Укололась...
 -- Не больно!

Дай подую – пройдет! –
Ей внушают терпенье.
Мама Риве дает
Сверх всего порученье.

И, встречая шабат*,
Та подсвечники чистит.
Пусть, как солнце, блестят!
Крыльца кур вместо кисти,

* Суббота (ивр.)

Чтобы пыль обмести
И в любом уголочке
Чистоту навести...
-- Славно! – матушка – дочке...

Отмечали шабат,
На Него уповая,
Но три года подряд
Шла война мировая.

И румынский король
В ней – союзник России,
Что опасней порой
Неприятельской силы...

А на фронте – разброд:
Отступленья, потери...
И семнадцатый год
Революции двери

К пораженью страны
Открывает с цинизмом
Язвы века полны
Вшей траншей с большевизмом...

А союзник – слабак –
И уже – в Бухаресте
Немцы... Дело – табак:
Пораженье, бесчестье...

В декабре крайсовет
Бессарабии принял
Судьбоносный декрет:
«Романешти» отринул,

Лихо провозгласил
Учрежденье Молдавской
Нар. Республики... Взвыл
С камарильнй боярской

Неудачник-король
Фердинанд вероломный
И, как тать, «наколол»
Вмиг Россию... Погромный

Ввод румынских полков
Бессарабец запомнит
И моральных оков
Душу тяжесть заполнит.

Были злые бои
И восстанья случались
Персонажи мои
В гуще бед оказались.

Шлет Тирасполь отряд
Оккупантам в погибель.
Превращен город-сад
В смертью дышащий тигель.

В нем все тысячи бед
Выпадают евреям.
И спасения нет,
Хоть надежды лелеем.

По соседству живут
Сестры Саша и Паша...
-- Вновь погромы грядут,
Уезжайте, а ваша
 
Под присмотром у нас
Сохранится квартира...
От беды скройтесь с глаз,
От кровавого пира

Людоедов-румын
И молдавских бандитов...
-- Ну, а вам-то самим...
-- Мы же русские. Мы-то

Отморозкам страшны:
Ведь за нами – Россия.
Им евреи нужны...
Уезжайте, -- просила

Леву с Сурой сестра,
То ли Саша, то ль Паша...
-- От румын ждать добра?...
-- А коровы? А наша...

-- Мы за всем приглядим,
Уезжайте скорее...
Торопитесь!
 -- Летим
В Кучерганы...
 Евреи,

Кто совету не внял,
Пострадали изрядно...
Пыл грабителей спал –
Возвратились обратно.

Лейб хотел уплатить
За заботу соседям...
-- Бросьте, Лейб. Надо быть
Человечными... С этим

Не поспоришь... Потом
Распродали хозяйство,
Взяли собственный дом,
Но не ради зазнайства.

Дом кирпичный, большой,
Под осиновой дранкой...
В нем согрелись душой.
В нем просторно. Однако

Есть четыре еще
В нем на сдачу квартиры...
Пол в квартире вощен,
Окна выше и шире...

Дом приносит доход...
Лейб, понятно, рискует...
Год, как день, день, как год,
А душа-то тоскует...

По соседству в огне
Украина под немцем...
На гражданской войне
Как не быть интервентам?...

Всё с надеждою вдаль
Смотрит город днестровский.
Год двадцатый, февраль...
Вновь Григорий Котовский

Сто румынских преград
В жаркой схватке сметает,
Возвращает отряд,
Город освобождает...

Romania… (Король
Примеряется к ...mare*) --
Жжет тираспольцев боль...
Как о жутком кошмаре,

* Великая (рум.)

Помнит Рива о тех
Двух годах интервентских...
На Румынии – грех
Грабежей людоедских.

Но встает из руин
Постепенно Тирасполь
В напряжении спин
Стал красивей гораздо...

Риве только-то семь,
Но помощницей маме
Стала главной совсем.
Понимаете сами:

Вышла замуж сестра –
И уехала с мужем
От семьи, от Днестра...
Ривин труд в доме нужен.

Шлет сестра иногда
Из Захарьевки письма:
«Дни длинны, как года,
Здесь уже прижились мы...»

Додик Штейн, муж сестры
Стал служить в магазине.
Жизнь скупа на дары...
Все на Риве отныне.

Поручает ей мать,
Не взирая на возраст
Убирать и стирать...
Не успеешь – разнос даст...

Мать жалела б ее,
Да судьба не жалеет.
Все труднее житье:
Большевизмом болеет

Наравне со страной
Исстрадавшийся город.
Не прошел стороной,
Жрет тираспольцев голод...

Умирает народ –
Где картошка и крупы?
Лишь шагнешь из ворот,
А на улицах – трупы...

И семью обойти
Горе не пожелало:
Лейб, простывший в пути
Под дождем – до финала

Трудной жизни дошел –
Пневмония сгубила...
Как с отцом – хорошо,
Без него – трудно было...

Мотл вместо отца
Взял профессии бремя...
Обжигало сердца,
Остужало их время...

Выживал, кто как мог...
Все спасались в работе.
Захудалый шинок
Был их дома напротив.

Стала бабушка там
Что-то печь в лихолетье...
 Как закуску к «сто грамм»...
Приходили к ней дети...


Выдавала тайком
По кусочку малая*
Пресноватым комком,
Ребятишек спасая...

* Пирог бедных из кукурузной муки...