Бог и Падла

Бог и Падла

 Бог был похож на быка или на тибетского ламу с затылком в три ступеньки. Он любил пожрать, выпить, под хорошую горилку не брезговал и богинями, которых почему-то называл русалками. Откуда на небе русалки - одному Богу известно, впрочем, как и многое другое. Откуда вообще ему было известно столько занятного и полезного, совершенно непонятно: за книжкой, медитацией или левитацией Бога никто никогда не видел.
 Левитация вряд ли представлялась возможной, так как весил Бог порядка ста килограмм; читать ему было просто лениво, а медитацию Бог считал занятием, достойным эстетствующих извозчиков-дармоедов. Эстетствующие дармоеды возили его по небу на колеснице, как Зевса. К Зевсу, и Сталину Бог относился с живым интересом. Он уважал четкую организацию процесса, а эти господа умели строить империи и гоблинов. И тот, и другой, правда в процессе энное количество этих гоблинов подзаеб, но к этому ж надо относиться по-философски… Как говорится, Богу Богово, а гоблину гоблиново…
 С утра Бог объезжал своих гоблинов, смотрел, как каждый из них окучивает свой участок, и раздавал ЦУ (иногда ЦУ сопровождались оглушительным ревом и фразой «Я щас Вас всех на куски порву!!!»). Но рев был беззлобный и исключительно по делу, ничего личного, и привыкшие гоблины особо не пугались.
 Никто уже не помнит откуда у Бога появился Падла. Падла был самым маленьким и тихим гоблином в Боговой епархии; хорошеньким, но удивительно бестолковым.
 Имя Падле Бог придумал сам. Случайно. Просто однажды он не сдержался и в сердцах возопил: «Что ж мне с тобой, падла, делать?!». И заплакал от досады.
 Некоторые гоблины считали Падлу умственно иным, большинство тихим идиотом. Бог тоже не питал особых иллюзий относительно Падлы, но все-таки надеялся: вырастет, авось выровняется. Хотел даже коррекционной педагогикой с ним заняться. На досуге. Дескать, «и ему на пользу, и мне забавно, развеюсь хоть». Но маленький Падла отверг это лестное и со всех точек зрения выгодное предложение. Почему непонятно. То ли из упрямства, то ли из своей падлиной глупости, а может быть просто жопой чувствовал, что до добра это не доведет.
 Чувствовал Падла всегда жопой. Думал тоже. Поэтому мысли были короткие и кривые, впрочем, как и все, что он делал. Нетрудно догадаться, что жопа у падлы была неоднократно поротая, и поэтому чувствовал Падла всегда гораздо острее и чаще, чем думал. Обычно Падла и жопа чувствовали панику. Небезосновательную. Паника всегда предшествовала порке. Поэтому Падла и жопа ходили по райскому саду смурные и хмурые.
 Время шло. Падла рос, но не выравнивался, и с редким постоянством продолжал делать свои маленькие кривые гадости. Зная падлину сущность, серьезных дел ему никто не доверял. Падла, правда, особо не расстраивался, он оказался на редкость неприхотливым и охотно довольствовался тем, что давали.
 Иногда на Падлу снисходило озарение и в такие моменты у него сверкали мысли и получались дела. Редкие проблески разумного поддерживали у Бога надежду скорректировать падлу. Надежда всегда умирает последней, а Боги, на падлино счастье, всегда бессмертны.
 Однажды Бог, то ли окрыленный надеждой, то ли просто с бодуна доверил-таки Падле серьезное дело…
 Гадость оказалось особо крупной и кривой (пропорционально порученному делу).
 «Надо было жопой назвать!» - с ужасом подумал Бог и почувствовал, как на его трехступенчатом затылке зашевелились редкие волосы. Однако сдержался, и, вздохнувши, тихо сказал:
 «Падлушка, милый, а не западло ли тебе будет сбегать за сигаретами… Я тебе коробочку дам, чтобы ты название не перепутал. Если не перепутаешь, будешь молодца…»
Падла смотрел на Бога косым и мутным взглядом. И тут у него сверкнула мысль.
Он поправил съехавшую ушанку, вытер соплю, свисающую до подбородка, и выдал:
Ну, это, типа…
Не пойду я…
Не нравишься ты мне…