Розовые слоны-вертолеты. Часть 2. Зима

 * * *

Я
 розовый слон-вертолет. Я сплю, и мне часто снится лето. Но я просыпаюсь, надеваю человеческую одежду и спешу выйти на улицу, а там, везде, где хватает глаз, мягким саваном распластался белый-белый, чистый-чистый, искристый снег. Я улыбаюсь небу, я иду, и под ногами моими хрустит он, мягко звенит и восторженно скрепит под моей обувью этот снег, который долгожданный всеми слонами-вертолетами. От такой неожиданной белой радости, что-то защемило внутри, заискрилось, переливаясь огнями утреннего, еще не проснувшегося города. Иду, радуюсь, подхожу к остановке и опять радуюсь, сажусь в автобус и радуюсь вдвойне. За окном начали пробегать слайды видов и фасадов, больше всех повезло водителю, - он видит как тонкие полоски огней по краю дороги, ссужаясь, уходят куда-то в даль, делают обледеневшую дорогу взлетной полосой. Возникает оно, чувство полета, сейчас расчехлю лопасти крыльев ушей, и пойду по этой полосе на взлет, я буду растворяться в состоянии этого моего полета, пока добрая тетя не накинет на меня лассо действительности и не стянет с моих облаков, урча свою ежедневную песню: «Что у вас, за проезд». В окна бьются снежинки, им вероятно холодно на ветру, и они хотят в тепло человеческих лиц, нежно прижать свою пушистость к вытянутой на встречу небу ладони и в этой нежности растопить свою сущность, навсегда забыв о себе.
Хоть и промозгло, но счастливо мне. В ушах трезвонит музыка, и тело плывет на волнах ее. Чистота валит с небес, видимо создатель своей большой, натруженной, волосатой рукой берет из мешка с полуфабрикатом снега пригоршни и не жалея ссыпает с неба, берет и опять ссыпает, задорно хохоча как наш слонячий добрый Дед Мороз.
Думаешь, завтра вместо взлетной полосы будет грязная дорога, вместо белого снега – противный, моросящий дождь, но ведь это будет завтра, а сегодня с переполненным собой я еду и уже подъезжаю и готовлюсь выходить, поглубже зарываться в куртку.
Так бывает, вроде я слон, зима должна загнать мой инстинкт до кровавого пота, а он должен спрятать меня подальше отсюда, поближе к теплу, но я с улыбкой выхожу на встречу с морозцем и только больше раззадориваюсь; наоборот хочется выпрыгнуть где-нибудь, в занесенном снегом поле из одежд, и, голышом бежать до простой банки, где в жаре русских традиций в тело одновременно вопьются миллионы тонких, невидимых иголок, - тогда можно урчать от удовольствия и захлебываться от своей самости.
Добрался до места, разделся и опять потускнел, поблек и пожух. Мне стало не хватать морозного раннего утра и снега. Я стал делать то, что привык за много лет: главное отключить мозг и работать, - что бы другие слоны ни тыкали на тебя пальцем; не бросали призрительного взгляда; и не думали о тебе плохо, считали тебя своим и поэтому перестали бы замечать, а не заметным можно внутри себя, делать все, что угодно, все, что твоя капризная душонка пожелает.
Теперь придется ждать другого утра и другого дня. Сейчас же я смотрю из окна четвертого этажа на пролетающий снег, и мыслю себя частью этого зимнего танца, этой зимней карусели. По всей видимости, это нагнетает во мне разные чувство, но такие моменты заставляют забыть о розовом цвете моей шкуры, которая к холодам покрылась густотой меха, из-под жесткой щетины которого перестало солнце в своем зените видеть меня.
Сейчас я дома, в тепле. За стеной шумит ветер, пытаясь в своем бессилии достать хотя бы одного человека, снести крышу, но временами утихает, задумавшись о дальнейших действиях. Докипает чайник. В тепле и в темноте дома моего, зарыто удовольствие, я изредка его отрываю и достаю и примериваю на свою голову, ведь правда, оно мне идет и делает меня счастливым. Но вскоре мне надоест угнетающее тихое удовольствие. Надену шапку с большими ушами; отварю дверь; в дом ворвется холодными потоками пара, зима, и я выйду в эту зиму и пройдусь под звездным, высоким небом; млечный путь улыбнется мне, а луна заботливо будет сопровождать меня, что бы ни чего не случилось в дороге.
Я розовый слон-вертолет, я иду по зимней дороге и понимаю, что единственное место, куда я приду, это место, где меня будет ждать старушка, приятно улыбающаяся мне и предлагающая каждый раз сухарики, которые специально для меня насушила, предложит выпить чая, и мы с ней молча усядемся смотреть кино, где буду я. В этом фильме Я буду сидеть, и писать эти строки…

Продолжение следует