Он стоит у дверей синагоги,
Обездоленный, жалкий старик –
Стёрты в кровь обнажённые ноги,
Взор тускнеющий в землю поник.
Мимо важные дамы проходят,
От причала бредут рыбаки,
Ах, зачем они взгляды отводят
От протянутой тощей руки!
Ничего не осталось у Шлойме,
Хоть дожил он до древних седин.
В девятнадцатом, в буйном погроме
Был зарезан единственный сын.
Помнит он разбитных конвоиров,
Под регланами блеск портупей…
Боже! Нет справедливости в мире!
И за что? А за то, что еврей!
А жену его, мудрую Дору,
Сшиб налётчик прикладом в висок.
Не измерить бездонного горя.
Бедный старец шесть лет одинок.
Двадцать пятый. Сияет Одесса
В пёстрой гамме весёлой толпы,
И ему лишь под солнцем нет места
На подворье жестокой судьбы.
Нет страшнее сего эпизода,
И на скорбном лице старика –
Бесконечная драма народа,
Что мучительно длится века.
Старый Шлойме
© Copyright: Екатерина Вадзинская, 2005
Свидетельство о публикации №105120601741
Свидетельство о публикации №105120601741
Рецензии
