Ода Варшаве

Ты прости мне, Москва. Из России я. Должен хвалить бы своё.
Твой Арбат, эту улицу старых и новых Московских искусств.
Но, в Варшаву попав, понимаешь, где центр всего:
Доброты и простых человеческих чувств.

Тут почти непонятно, с пришипом, лопочет толпа.
Слышишь: «Проше, Панове» и «бардзо дзенкую»…
Понимаешь, туда ты попал,
С настоящих святых где картины рисуют.

На квадратной на площади вместе слепились дома.
Черепица на крыше на солнце закатном сверкает.
Каждый дом – иллюстрация к книге «Варшава сама»
Каждый чем-то её от себя дополняет.

А мансарды на крышах наводят на мысли о том,
Что вдруг Карлсон вприщур поглядит озорно из окошка.
Город польский , Варшава, конечно, не шведский Стокгольм.
Но меня все равно тянет этому верить, хотя бы немножко.

В этих домиках могут расти лишь отменные люди.
Эти старые стены в наш мир так и лучат добром.
И пусть сказка про нас, про больших, я прошу, не забудет.
Ведь так мало её в этом мире испорченном, злом.

В центре площади круг лошадей, лошадиная снежность.
И извозчики важно сидят на своих облучках.
А когда по брусчатке подковы зацокают нежно
Дамы тихо стоят на своих каблучках.

Вот картина, портрет, натюрморт - и триптих.
На картинах тех лица людей, их глаза… И пейзажи…
Ах, поэты мазка… Портретисты рисуют портреты и даже
Просветленные творчеством лица у них.

Да, парад мастеров! Прохожу я чуть дальше и вижу
Ту работу резца, что исходит из пальцев творца.
Деревянные люди, своим мастерством исполненья,
По замыслу, духу мне ближе,
Чем безликие толпы, снующие здесь без конца.

Вот квартет музыкантов – усталые скорбные лица
Понимаешь, каким же трудом добывается хлеб…
 Но чуть в сторону взгляд и тотчас понимаешь:
Ни с кем ничего не случится
Пока эти танцоры танцуют взахлеб.

Вот распятый Христос. И святой, и страдалец .
Мастер смог передать боль за нас, за людей.
А вот старче сидит – это вечный скиталец,
И от глаз его стало нас сердце светлей.

Вот рыбачка стоит, цепко щуку сжимая,
Вся фигура дрожит в напряжении сил.
И так ясно видна эта радость немая…
Эту радость в своем сердце я уносил.

Вот сидит человек, положив пред собой рукописные ноты,
Так тихонько, с гитарою чудо творя…
Слушал я и смотрел,
как укладывал мастер в гармонии соты
То творенье свое… Плакал через улыбку,
Плакал, слез не тая.

Мастер с чуткой душой… «Хцешь пограть?»
- «Не рискую».
И опять полилась чуть знакомая речь:
«Проше бардзо, пограй, проше…» – «Бардзо дзенкую»
Взял гитару, запел, да и как не запеть.

Пели песни мы с ним: он по-польски,
Я, ясно, по-русски.
Люди слушали наш интернацдиалог…
Этот праздник обычный старых улочек узких
Был так нов для меня, необычен и дорог…

Снова дальше пошел…Услыхал
Африканские звуки тамтамов,
Выбивающих ритм, не дающий на месте стоять.
Исполинская мощь тех громоздких ручных барабанов
Подарила мне то, что никто уж не в силах отнять.

Ну а дальше квартет: две пищалки, гитара и скрипка .
Незнакомый язык, но такая знакомая речь.
Глянь, вот их озорство у людей вызывает улыбки…
А сменился мотив и , глядишь, начинают грустить.

Бой часов, звук трубы возвестил наступление вечера
И начало всех служб (Сколь костелов окрест рождено).
Скоро и уезжать, но конечно, конечно,
В Старо Място вернусь – это мной решено.