Юля и Луна

ХРАНИТЕЛЮ ОГНЯ НАШИХ СЕРДЕЦ,
ГЕРЦОГИНЕ ЮЛЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ

В каждом из нас есть доля Vaness’ы

Юля и Луна

Ю
ля смотрела на себя в зеркало и удивлялась себе, она экспериментировала с ракурсами, искала подходящий, находила нужные положения и сама себе улыбалась, она получилась.
«Какой ты сегодня неласковый!» - недовольно произнесла тощая девушка в каракулевой шубе, прижимаясь к своему жениху. Эту пару уже приметила вся мерзнущая остановка. Парень был откровенно пьян, он устал выговаривать слова, и поэтому ограничивался тягучими звуками и беспорядочными жестами. Он отпихивал обеими руками девушку, а та все льнула и льнула к этой пьяной бездуховности.
Бывало, что сильные руки, привыкшие к мясистым целюллитным филейным частям бесчисленных верениц женщин его жизни, чувствовали возмущение от ровности ее обнаженного тела. Бывало, что Люля заглядывала на отростки его тела с явным негодованием, голос при этом срывался и проваливался в тонкий девичий визг, далее звучал звон удара руки о щеку. Бывало, что Луна видела из окна эту неловкость, и казалось, ехидно посмеивалась, тайно радуясь тому, что с ней такое ни в коем случае не сможет произойти, учитывая, конечно, ее гладкий темперамент и безупречное воспитание. Однако в какие-то моменты Луне мечталось прыгнуть выше головы, заверещать по-заячьи и упасть на припорошенную землю.
Сегодня удивительный день. Сегодня ей хочется убивать, но не бездумно и просто так, а чтобы всенепременно прийти к определенному результату: кто-то из нас троих обязан умереть.
Хххх… очнулся труп в склепе, прохрипел протяжную песню и распался на части тела. Этого трупа, как не силилась похоронить Юля, он то и дело резко делал Хххх… и разваливался, для того, что бы вспомнить о ней и не дать забыть о себе. Перекрестки сознания, уголки мозга думали сейчас о нем или о ней, хотя давно уже происходила эта путаница в полах в головке Люли. Если даже она видела таких же людей, она не замечала в них искры, которая давно теплится и дымит где-то внутри. Она даже содрогнулась, когда представила, какое пламя может распалиться от этих бледных и чуть живых угольев; могут пострадать невинные люди; мама опять будет расстраиваться и пить корвалол. И вообще... ну разгорится этот нелепый пожар, ну осуществит она свое мерзкое правосудие и что будет? Останется горстка пепла асимметричной формы, останется тлен. А уж кому как не ей знать, насколько трудно создавать что-либо из пепла сызнова. И она снова поймала себя на мысли о том, как мало она придает значения процессу, всецело вдумываясь в результат.
Этот костюм шел к его природной льстивости и угодливости, он, как будь-то был сшит на заказ у знаменитых мастеров, он подходил как матросу тельняшка и все же не нравился ей, ей хотелось легкого запаха живого тела, ей смотрелось за горизонт событий ночи и мечталось о раскрепощенной Сливе, а не о этом костюме. Ударило в лицо прохладой и жизнь распустилась цветами, Юля легко, по детски, с комплексами, мотнула головой, что бы придать прическе сообразный вид и набрать по больше воздуха в отравленные легкие, ведь ей предстоял решающий выбор, сейчас на весы были брошены два желания: сигануть или посмотреть, во что вырастет Слива. Может станет порядочной женщиной, найдет себе мужа поприличнее, обучится домоводству и вот – человек состоялся! Она сладко улыбнулась и вздохнула. Дожить бы до того, мечтала она, посмотреть на сливино потомство, провести бы вместе хоть один вечер за неторопливой беседой в маленькой уютной кухоньке за чашкой душистого чая. А потом и умирать не страшно. Страшно только оставлять всех остальных живыми, не задумывающихся о девочке Юле, страшно было думать, что чего-то не останется после нее, но умиляла мысль легкого, дешевого мщения близким этим диковинным фарсом. Будут лежать куски тела, рассыпанный мозг, жидкости организма на асфальте возле распластанного тела, но уже не будет ее поблизости, - это забавляло и смешило во сне, вызывало приступы дикого хохота наяву и последующее пустое лицо и такие же пустые глаза, глаза – бездонные колодцы, в которые можно крикнуть и слышать долгий отголосок своих слов.


Хроники от 25 ноября 2005 г.
Редкие в то утро прохожие могли видеть на перекрестке странную девушку: распущенные волосы, порванная на локте куртка, голова плотно вжата в плечи и немое отчаяние в глазах. Девушка стояла посреди главной дороги, мешала пройти спешащим людям, они толкали ее, хмуря брови и негромко ворча. А она стояла, видно ждала кого-то уже давно, замерзла, бедняжка, в капроновых колготках.
Придет лето, птицы защебечут в саду, и тогда закрадется шальная мысль, разорвать паутину жизни и бросится на встречу ветру с севера и махать руками по простором моря радостей простых и не очень, наслаждаться миром в себе, миром вокруг и собой в этом мире, уже, по всей видимости, не придется растрачивать себя по мелочам, разменивать на деньги, придется думать о глобальном и неосуществимом. Но опять обрыв, опять Vanessa скребется на сердце и тихая, тихая, прозрачная, зимняя, лунная ночь. Юля смотрела на себя из зеркала искала ракурсы, но совсем сбилась, не находя нужного, теперь можно и нож к горлу и прощальную записку человечеству. Хотя можно ограничиться клочком мятой бумаги с десятком звонких слов в адрес того бездушного негодяя, который привел ее к этому порогу.
Пусть светит месяц, - ночь темна; пусть жизнь приносит людям счастье В моей душе любви весна не сменит бурного ненастья!

FIN