Отражение

А-а-а, это ты… Привет…Очередная утренняя встреча? Нну-ну.…Опять ты неважно выглядишь. Что? Болит? Да-да, конечно. Возраст. Не мальчик уже. Да, ты ведь постарше меня будешь. Слушай, а ведь ты – ближе всех мне, пожалуй, а?! Ты ведь обо мне знаешь все. Больше, чем я о себе, а, Отражение? Ты ведь появился на свет раньше меня. Выглядел ты иначе, но это уже были мы с тобой. Только я еще не родился. И ты наблюдал. Наблюдал, как я расту, как радуются этому мои ро-дители, как слегка боится мама.…А я рос. Рос, абсолютно не подозревая о твоем существовании. А, может, не подозревая, а именно зная, что ты есть. Мне ведь было абсолютно начхать на все эти заумные басни о параллельных мирах, о зазеркалье. У младенцев совсем другая логика. Или нет ее вообще… Странно, но люди всегда задумываются о будущем, о смерти. Говорят о том, что никто оттуда не возвращался, рассказывать, мол, некому. А есть, кому рассказать о том, что в начале было? Кто помнит? Ты. Ты, конечно, помнишь. Помнишь, в отличие от меня, как мы с тобой встретились. Нет, ты, конечно, раньше меня увидел. А, увидев, осознал, что мы с тобой связаны навек. На весь наш недолгий нелегкий век. До моего понимания пройдет еще немало времени, а пока… Ты наблюдал. Ты рос вместе со мной. Ты менялся. Ты старательно показывал мне, на кого я похож. На родителей, на артистов. Ты показывал мне, как я выгляжу. Ты вместе со мной переживал появление первых юношеских прыщей, и мы вместе выдавливали их, стоя перед зеркалом. А как мы с тобой были горды появлением первых волос на теле? Да, ты помнишь и это. И начинающийся комплекс по поводу тех самых, важных для подростка размеров. И уж конечно, ты помнишь наши первые свидания. Ты бессовестно подсматривал за мной из зеркал в фойе кинотеатров, из зеркальных витрин магазинов, также неуклюже ведя под руку свою девушку, светясь от счастья и тая, как прошлогоднее мороженное только от одной мысли о возможности поцеловать это драгоценное сокровище. Кстати, одно из таких сокровищ все чаще появлялось рядом с тобой, помнишь? А что ты потом хотел с ним сделать, тоже помнишь? Не развестись, нет. Просто поступить с ним так, как поступали со своими сокровищами пираты из наших книжек – зарыть поглубже где-нибудь на необитаемом острове, чтобы, не дай Б-г, никто не нашел. Но это будет потом. Когда будни достаточно протрезвят и снимут с глаз розовую пелену. А пока.… Пока мы вышагивали этакими павлинами, я – по асфальту, ты – по витринам. А потом.… Потом мы с тобой надели зеленую форму. И через боль и унижения мы стали самостоятельными людьми, достаточно озверевшими, чтобы рвать глотки за что-нибудь, что мы сочтем для себя необходимым, и недостаточно хитрыми, чтобы не связываться с теми, кто сильнее. Да. Ты помнишь. Ты помнишь все мои радости. Ты помнишь мою гордость, когда меня приняли в пионеры, в комсомол. И все мое разочарование, когда оказалось, что меня, «комсомольца с активной жизненной позицией», никак невозможно принять в партию, потому что я интеллигент с явно нерусской фамилией. А как мы с тобой в нее поверили, в партию! Это сейчас мы с тобой грамотные, битые, циничные. А тогда нам, романтикам, воспитанным на принципах морального кодекса строителя коммунизма (сиречь на десяти заповедях), и представить было невозможно, насколько все вокруг было гнилым, продажным и подлым, и что смотрели на нас те, кто наплевал на эти самые принципы, как на законченных придурков. Или как на недочеловеков, предназначенных им, «великим», в рабы. Мм-да.…Всяко было. И все время ты со мной был. У нас даже шрамы одинаковые. Вот этот, на пальце, от бритвы. А вот этот, на брови – от колонны в столовой. И все это веселье жизни оставило на нас с тобой одинаковые следы. Седина, лысина, боль в глазах. А вот радоваться нам, похоже, нужно опять учиться, заново. Даже в светлые, радостные моменты в глазах грусть и тоска. Видно, таки больно мы с тобой биты. Бо-о-ольно. И много. И, как говорится, по паспорту, и по лицу. А, помнишь, как мы с тобой напились впервые? Ох, и «весело» же нам с тобой было. Впрочем, не знаю, как тебе, а мне этого раза хватило на всю жизнь, чтобы, не то чтобы совсем не пить, но дозы соизмерять. Уж кто-кто, а мы с тобой хорошо знаем, что это за зебра – жизнь. Почему-то черные полосы у этого бешено скачущего, брыкающегося животного намного шире белых. Да и белые не совсем белые. Скорей, сероватые. И хорошо знаем, с какой скоростью скатываемся к ближайшему концу. Чтобы уйти. Соскользнуть. Потом – неважно. Потом - тело в одну сторону, я – в другую. А тебя просто задрапируют черным. Но ты не перестанешь существовать. Ты останешься. Неподвижный, застывший в каждом мгновении, схваченном фотографией, беспомощно наблюдающий, как постепенно стираются детали, меняются факты, а потом и вовсе исчезает память о том, чьим отражением ты был. А, может, ты и нужен только для этого? Может быть, ты и есть тот протокол жизни, который будет прочитан в свое время Великим? Протокол, впитавший посмертные суждения близких, далеких, родных, равнодушных? Не знаю. Б-г с тобой, живи. Живи долго, как только сможешь. Выполняй свое, возможно, даже известное тебе, предназначение. А я просто буду жить дальше. Понял, болван стеклянный? То-то же. Ну, будь здоров, не забудь пену для бритья с ушей смыть, аккуратист. До вечера…