Родные просторы - родная земля

 СОСНОВАЯ
 ПРОВИНЦИЯ МОЯ

300 лет поселенью на Кии,
Годы мчались своим чередом –
Город вырос в глубинке России,
Назван был Мариинском потом.
Кедрачи здесь, сосновые боры —
Край дремучий — тайга и тайга.
Здесь Сибирь.
Здесь такие просторы,
Что не всюду ступала нога.
И привык я немножко гордиться
Краем отчим — лесной стороной.
Не сменяю его на столицы
И на берег жемчужный морской.
Не хочу лишь, чтоб город одежды
Поменял бы с древес на бетон.
Пусть он будет в веках, как и прежде,
Раскрывать деревянный бутон.
300 лет поселенью на Кии.
300 лет — срок совсем не седой.
И минуют столетья другие,
Город будет всегда молодой.
 1999г.


МАРИИНСК ХРАНИТ
 ЛЕГЕНДЫ

Как, когда и в кои веки
Кию выбрал человек?
Нам остались только вехи
От столетий дальних тех.

Мариинск хранит легенды,
Пишет летопись свою.
И читая, изначально
Край свой милый узнаю.

Знаю точно, что на Кии,
На брегах ее крутых,
Были стойбища селькупов –
Малорослых и худых.

Часто в поисках поживы,
Кодлы злобные татар,
Прозываемых "киргизцы",
Наносили им удар.

Успокоится селенье,
А киргизы снова тут.
Вновь "ошкурят", словно липку,
Женщин в полон уведут.

Как-то летом, к кийским брегам
Прибыл русский караван.
Тот отряд вел грек-ученый
Александр Левандиан.

Путь лежал их в глубь таежки,
Берчикуль синеет где.
Но ни стежки, ни дорожки
Нет к серебряной руде.

И сказал начальник людям:
-Мы поступим, братцы, так –
Изготовим плот и лодки,
Чтоб добраться на Каштак.

И запели дружно пилы,
Застучали топоры,
Огласились сучкотресьем
Все окрестные боры.

Настороженно селькупы
Принимали чужаков,
Сторонились боязливо
Бородатых мужиков.

Мужики делились снедью,
Подновили чум вождя,
Понастроили землянок
От ветров и от дождя.

И сломалось недоверье
У хозяев к чужакам.
Мир и дружбу закрепили,
Ударяя по рукам.

Так сказал Левандианис:
 -Дружбе нашей нет цены!-
И направились по Кии
Вверх кондовые челны.

Так прошли зима и лето,
И еще одна зима,
Экспедиция вернулась,
Недовольная весьма.

Оказалось дюже мало
Серебра на Каштаке,
И челны теперь спустились
Вниз по Киюшке-реке.

Кто-то в Томск пошел обратно,
Кто на Обь иль Енисей,
А иные здесь осели –
В поселенье, у друзей.

Огляделись поначалу,
Жить, не просто поживать,
И поселок тот, селькупский,
Стали Кийским называть.

Стародавние легенды
И такое говорят:
Бабы местные рожали
Златовласых чалдонят.

Годы шли. И воды Кии
Уносили их с собой.
Так в Сибири зарождался
Славный город – город мой.

 ***
Сенатский указ тридцать третьего года
Скрепил своей визою сам государь.
А в храме Христа при стеченье народа,
Той стройке "Во славу" пропели тропарь.
Намечен маршрут.
Закипела работа.
Трудились до пота и биты плетьми,
Врубались в чащобы, гатили болота,
Весь путь, устилая своими костьми.
До финиша путь тяжелен был и долог,
Так было на стройках великих везде,
И тракт прошагал через Кийский поселок,
На двести плюс пятой от Томска версте.
Затем повернул на Иркутск и на Нерчинск,
Чтоб там подвели ему полный итог.
Великий Сибирский сковал их навечно –
Московскую Русь и Сибирь, и Восток.
Великий Московский.
Великий Сибирский.
Ожил он.
И звездный пробил его час.
Но стал новый тракт далеко не туристский,
Был многими проклят сенатский указ.
Шагали и ехали торной дорогой:
И беглый крестьянин, и шустрый маклак,
И сборщик налогов – мытарь жестокий,
И переселенец на тощих волах.
А вот, обдавая колодников пылью,
Под звон бубенцов мчится тройкой купец.
Ямщик понукает, лошадки уж в мыле,
А купчик кричит, знай: "Давай, удалец!"
Московскому тракту предстало увидеть
Великой России великих сынов:
Увы – декабристов, с конвойными в свите,
И тех, что считались из разных чинов.
Тащились колодники в цепях гремучих,
Делая отдых чрез двадцать пять верст.
Этап продвигался лесов меж дремучих,
От зноя страдал и от холода мерз.
Порою "гуляли" разбойничьи шайки.
Ограбят любого, хоть конный, хоть пеш.
Еще и сейчас ходят страшные байки
Про лог Овсяной и какую-то Плешь.
С приходом "чугунки" – железной дороги, -
Нужда в нем, считалось, отпала навек.
Но корни его оказались глубоки,
И долго продлится еще его бег.




ГИМН СИБИРСКОЙ ТАЙГЕ

Мой край родной:
 леса и перелески,
 глаза озер, синь неба
 и река.
Златой сентябрь
 раздвинул занавески –
 зовет он нас на праздник
 лесника.

Сосновый бор,
 в сентябрьском уборе,
 принес дары –
 лишь только
 собирай.
Святее место,
 разве что в соборе.
 но… для души. А здесь –
 для сердца рай.

Природы кисть
 весь мир преобразила:
 багрянцем крася,
 золотом творя.
И третье
 воскресенье сентября
 над всей страной
 величаво взмыло.



 ***

Вечер в клубе огни зажигает,
И ведут в легком вальсе подруг
Те, кто лесу расти помогает,
Кому лес - и работа, и друг.

Мы под своды могучих столетий
Входим в лес, как в торжественный храм,
Белых пятен не станет на свете,
Лес доверится полностью нам.

Лесоводы, как в песне поется,
От любимых подруг вдалеке,
И порою невольно взгрустнется
Об уютном родном огоньке.

мы приложим немало усилий,
Малахитом украсим простор,
И в лесах ненаглядной России
Не погаснет наш юный задор.

Вечер в клубе огни зажигает
И ведут в легком танце подруг
Те, кто лесу расти помогает,
Кому лес – и работа, и друг.

 
 ЛЕСНИК

Наступает минута рассвета:
Оживают луга и леса,
И рассыпались звонкой монетой
На окрест ранних птиц голоса.

И звенят рассыпаясь "монетки",
Лучик солнца вплетается в них,
Расклонив изумрудные ветки,
В лес ступил вместе с утром лесник.

Он идет чуть приметною тропкой,
Он заглянет во все уголки.
Скрыт в походке его неторопкой
Добрый страж и хозяин тайги.

Ему рады кусты и травинки,
Деревца и хрустальный родник…
Как речушке нужны заводинки,
Так же лесу он нужен – лесник.



 ЗЕЛЕНОЕ ЧУДО ЗЕМЛИ

По селеньям пройдись и по весям,
Всюду истину знает народ:
Нет прекрасней средь мирных профессий –
Имя коей звучит – ЛЕСОВОД.

Сладка песнь над просторами льется,
Прославляя чудесный наш лес!
В ней зеленым он храмом зовется –
Его купол достигнул небес.

Ароматом лесного настоя
Пропитались ветра и дожди
И купается в запахе зноя
Весь окрест на таежной груди.

В глухомани визжат бензопилы –
Ни чета старикам-топорам –
Был участок до этого милым,
А остался один та-ра-рам!

В лесосеку придут лесоводы
И вольют сюда новую кровь –
Пусть пройдут еще годы и годы –
Голубая тайга встанет вновь.

Зашумят темноиглые кроны
Возродившегося кедрача,
Залечила все раны-уроны
Здесь рука лесовода-врача.


 ***

Соскучился по Родине изрядно,
Что стал не мил мне даже белый свет,
И пригоршнями, пригоршнями жадно,
Я пью прохладный, ласковый рассвет.

Рассвет, с которым в детстве повстречался.
И в юности, и в зрелые года,
Я уезжал и снова возвращался,
Хотя бы на денёк-другой сюда.

Сюда, где веют вьюги и метели,
Где так и бьют прозрачные ключи,
Где в полудреме вековые ели,
Где сыч глазастый ухает в ночи.

Я приезжаю, чтобы раствориться
В озоне, речке, запахе грозы,
А умирая, сердце будет биться
И растворится в капельке росы.


 ***

Неужели мне это приснилось?
Это было.
 Все было.
 Давно.
Время, время, зачем торопилось –
И как будто ушло стороной.

Вспомнить детство, наверное, проще,
Если видишь, как вьются стрижи,
Как танцуют зеленые рощи,
Подпоясав передники ржи,
Как раскинулась радуга-мостик
Крася крышу на дряхлой избе,
И застрял тонкий дождикин хвостик
Там, в кривой водосточной трубе,
Как играют два рыжих котенка
мягким Жучкиным длинным хвостом
Да по грядке несется сестренка,
А бабуся грозит ей прутом.





 ЗИМОЙ СОРОК
 ПЯТОГО ГОДА

 Светлой памяти
 Героя Советского Союза
 Петра Филипповича
 Торгунакова

Январь сорок пятого года
И где-то Берлин впереди,
Но надо форсировать Одер,
Чтоб к стенам его подойти.

-Гвардейцы, даю вам заданье,
Пробраться в десятый квадрат,
В атаку пойдем утром ранним, -
Сказал добровольцам комбат.-

А вы окопайтесь и ждите
У дамбы, в фашистском тылу.
Сигнал я подам – вы палите
По вражьему справа крылу.

Идете на гибель, я знаю,
И сам посылать вас не рад…
Гвардейцы, браточки, взываю:
"Лишь только ни шагу назад!"

Одели бойцы маскхалаты
И тихо скользнули к реке.
Сейчас для них координаты –
Два дерева на бугорке.

Звенящую стынь животами
В ночи пропахали бойцы.
У дамбы высокой кротами
В грунт вгрызлись бойцы-храбрецы.

Затишье на береге левом,
На береге правом – покой.
Но утро морозное зевом
Сглотнуло покой над рекой.

Брега опоясали взрывы,
Ружейная трель разлилась,
Вскрывались речные нарывы,
А в небе заря занялась.

Враг яростно сопротивлялся
И было в атаку пошел,
Но сзади "максим" засмеялся,
Поставив болючий укол.

И ощетинились фрицы,
Задумали выбить десант,
Который сумел притаиться,
И встал за спиной, как гигант.

-Ну, что же, держитесь, ребята!
Держитесь! Ни шагу назад! –
Кричит старшина Торгунаков,
И рвется из рук автомат.

Отбита атака, но вскоре
Враг снова попрет напролом.
Он знает, что горстка – не море,
Сноровкой не взять, так числом.

Плацдарм обработан ретиво
Огнем минометным густым,
И фрицы походкой кичливой
Пошли, лишь рассеялся дым.

Зашелся в чахотке "максимка"
В старшинских умелых руках,
Сказалась тотчас недоимка
Во вражеских четких рядах.

Опять захлебнулась атака.
Залёг враг зализывать кровь.
Поднялся. И новая драка.
Такая, что в глаз, а не в бровь.

Патроны уже на исходе,
Замолкнет "максим" у Петра.
Иль сон, иль послышалось, вроде,
Доносятся крики: "Ура!"

Не выдержал немец напора –
На новых ищи адресах.
"Победа!" – как выстрел Авроры,
Звучало в солдатских сердцах.

И мимо уставшего взвода,
По берегу вражьей реки,
Зимой сорок пятого года
В колоннах шагали полки.