Два перевода великой баллады

 
 ДВА ПЕРЕВОДА ВЕЛИКОЙ БАЛЛАДЫ

 ТЕРН (А.СЕРГЕЕВ)
 ТЕРНОВНИК (И.МЕЛАМЕД)


 «The Thorn» – одна из знаменитейших и прекраснейших баллад анлийского поэта-романтика, представителя так называемой «озерной школы» У.ВОРДСВОРТА, шедевр мировой поэзии. Она была впервые опубликована в совместной книге У.Вордсворта и С.Т.Кольриджа «Лирические баллады» в 1798 году.


 Перевод А.Сергеева широко известен по изданию «Поэзия английского романтизма» (М. «Худ. лит», 1975, серия БВЛ). Впоследствии воспроизведен в первом русском собрании произведений У. Вордсворта «Избранная лирика» (М. «Радуга», 2001).

 Перевод И. Меламеда воспроизводится по книге
 У.  Вордсворт, С. Т.  Кольридж, Лирические баллады и другие стихотворения, Издательский центр РГГУ, 2011 (книга полностью переведена Игорем Меламедом)
 

 перевод
 АНДРЕЯ СЕРГЕЕВА


 I
 
 – Ты набредешь на старый Терн
 И ощутишь могильный холод:
 Кто, кто теперь вообразит,
 Что Терн был свеж и молод!
 Старик, он ростом невелик,
 С двухгодовалого младенца.
 Ни листьев, даже не шипов –
 Одни узлы кривых сучков
 Венчают отщепенца.
 И, как стоячий камень, мхом
 Отживший Терн оброс кругом.

 II
 
 Обросший, словно камень, мхом
 Терновый куст неузнаваем:
 С ветвей свисают космы мха
 Унылым урожаем,
 И от корней взобрался мох
 К вершине бедного растенья,
 И навалился на него,
 И не скрывает своего
 Упорного стремленья –
 Несчастный Терн к земле склонить
 И в ней навек похоронить.

 III

 Тропою горной ты взойдешь
 Туда, где буря точит кручи,
 Откуда в мирный дол она
 Свергается сквозь тучи.
 Там от тропы шагах в пяти
 Заметишь Терн седой и мрачный,
 И в трех шагах за ним видна
 Ложбинка, что всегда полна
 Водою непрозрачной:
 Ей нипочем и суховей,
 И жадность солнечных лучей.

 IV

 Но возле дряхлого куста
 Ты встретишь зрелище иное:
 Покрытый мхом прелестный холм
 В полфута вышиною.
 Он всеми красками цветет,
 Какие есть под небесами,
 И мнится, что его покров
 Сплетен из разноцветных мхов
 Девичьими руками.
 Он зеленеет, как тростник,
 И пышет пламенем гвоздик.

 V

 О Боже, что за кружева,
 Какие звезды, ветви, стрелы!
 Там – изумрудный завиток,
 Там – луч жемчужно-белый.
 И как все блещет и живет!
 Зачем же рядом Терн унылый?
 Что ж, может быть, и ты найдешь,
 Что этот холм чертами схож
 С младенческой могилой.
 Но как бы ты ни рассудил,
 На свете краше нет могил.

 VI

 Ты рвешься к Терну, к озерку,
 К холму в таинственном цветенье?
 Спешить нельзя, остерегись,
 Умерь на время рвенье:
 Там часто Женщина сидит,
 И алый плащ ее пылает;
 Она сидит меж озерком
 И ярким маленьким холмом
 И скорбно причитает:
 «О, горе мне! О, горе мне!
 О, горе, горе, горе мне!»

 VII

 Несчастная туда бредет
 В любое время дня и ночи;
 Там ветры дуют на нее
 И звезд взирают очи;
 Близ Терна Женщина сидит
 И в час, когда лазурь блистает,
 И в час, когда из льдистых стран
 Над ней проносится буран, –
 Сидит и причитает:
 «О, горе мне! О, горе мне!
 О, горе, горе, горе мне!»

 VIII

 – Молю, скажи, зачем она
 При свете дня, в ночную пору,
 Сквозь дождь и снег, и ураган
 Взбирается на гору?
 Зачем близ Терна там сидит
 И в час, когда лазурь блистает,
 И в час, когда из льдистых стран
 Над ней проносится буран, –
 Сидит и причитает?
 Молю, открой мне, чем рожден
 Ее унылый долгий стон?

 IX

 – Не знаю; никому у нас
 Загадка эта не под силу.
 Ты убедишься: холм похож
 На детскую могилу,
 И мутен пруд, и мрачен Терн.
 Но прежде на краю селенья
 Взгляни в ее убогий дом,
 И ежели хозяйка в нем,
 Тогда лови мгновенье:
 При ней никто еще не смел
 Войти в печальный тот предел.

 X

 – Но как случилось, что она
 На это место год от году
 Приходит под любой звездой,
 В любую непогоду?
 – Лет двадцать минуло с поры,
 Как другу Марта Рэй вручила
 Свои мечты и всю себя,
 Вручила, страстно полюбя
 Лихого Стива Хилла.
 Как беззаботна, весела,
 Как счастлива она была!

 XI

 Родня благословила их
 И объявила день венчанья;
 Но Стив другой подруге дал
 Другое обещанье;
 С другой подругой под венец
 Пошел, ликуя, Стив беспечный.
 А Марта, – от несчастных дум
 В ней скоро помрачился ум,
 И вспыхнул уголь вечный,
 Что тайно пепелит сердца,
 Но не сжигает до конца.

 XII

 Так полугода не прошло,
 Еще листва не пожелтела,
 А Марта в горы повлеклась,
 Как будто что хотела
 Там отыскать – иль, может, скрыть.
 Все замечали поневоле,
 Что в ней дитя, а разум дик
 И чуть светлеет лишь на миг
 От непосильной боли.
 Уж лучше б умер подлый Стив,
 Ее любви не оскорбив!

 XIII

 О, что за грусть! Вообрази,
 Как помутненный ум томится,
 Когда под сердцем все сильней
 Младенец шевелится!
 Седой Джером под Рождество
 Нас удивил таким рассказом:
 Что, в матери набравшись сил,
 Младенец чудо сотворил,
 И к ней вернулся разум,
 И очи глянули светло;
 А там и время подошло.

 XIV

 Что было дальше – знает Бог,
 А из людей никто не знает;
 В селенье нашем до сих пор
 Толкуют и гадают,
 Что было – или быть могло:
 Родился ли ребенок бедный,
 И коль родился, то каким,
 Лишенным жизни иль живым,
 И как исчез бесследно.
 Но только с тех осенних дней
 Уходит в горы Марта Рэй.

 XV

 Еще я слышал, что зимой
 При вьюге, любопытства ради,
 В ночи стекались смельчаки
 К кладбищенской ограде:
 Туда по ветру с горных круч
 Слетали горькие рыданья,
 А может, это из гробов
 Рвались наружу мертвецов
 Невнятные стенанья.
 Но вряд ли был полночный стон
 К несчастной Марте обращен.

 XVI

 Одно известно: каждый день
 Наверх бредет она упорно
 И там в пылающем плаще
 Тоскует возле Терна.
 Когда я прибыл в этот край
 И ничего не знал, то вскоре
 С моей подзорною трубой
 Я поспешил крутой тропой
 Взглянуть с горы на море.
 Но смерклось так, что я не мог
 Увидеть собственных сапог.

 XVII

 Пополз туман, полился дождь,
 Мне не было пути обратно,
 Тем более что ветер вдруг
 Окреп десятикратно.
 Я озирался, я спешил
 Найти убежище от шквала,
 И, что-то смутно увидав,
 Я бросился туда стремглав,
 И предо мной предстала –
 Нет, не расселина в скале,
 Но Женщина в пустынной мгле.

 XVIII

 Я онемел – я прочитал
 Такую боль в погасшем взоре,
 Что прочь бежал, а вслед неслось:
 «О, горе мне! О, горе!»
 Мне объяснили, что в горах
 Она сидит безгласной тенью,
 Но лишь луна взойдет в зенит
 И воды озерка взрябит
 Ночное дуновенье,
 Как раздается в вышине:
 «О, горе, горе, горе мне!»

 XIX

 – И ты не знаешь до сих пор,
 Как связаны с ее судьбою
 И Терн, и холм, и мутный пруд,
 И веянье ночное?
 – Не знаю; люди говорят,
 Что мать младенца удавила,
 Повесив на кривом сучке;
 И говорят, что в озерке
 Под полночь утопила.
 Но все сойдутся на одном:
 Дитя лежит под ярким мхом.

 XX

 Еще я слышал, будто холм
 От крови пролитой багрится –
 Но так с ребенком обойтись
 Навряд ли мать решится.
 И будто – если постоять
 Над той ложбинкою нагорной,
 На дне дитя увидишь ты,
 И различишь его черты,
 И встретишь взгляд упорный:
 Какой бы в небе ни был час,
 Дитя с тебя не сводит глаз.

 XXI

 И кто-то гневом воспылал
 И стал взывать о правосудье;
 И вот с лопатами в руках
 К холму явились люди.
 Но в тот же миг перед толпой
 Цветные мхи зашевелились,
 И на полста шагов вокруг
 Трава затрепетала вдруг,
 И люди отступились.
 Но все уверены в одном:
 Дитя зарыто под холмом.

 XXII

 Не знаю, так оно иль нет;
 Но только Терн по произволу
 Тяжелых злобных гроздьев мха
 Все время гнется долу;
 И сам я слышал с горных круч
 Несчастной Марты причитанья;
 И днем, и в тишине ночной
 Под ясной блещущей луной
 Проносятся рыданья:
 «О, горе мне! О, горе мне!
 О, горе, горе, горе мне!»


 ТЕРНОВНИК

 перевод
 ИГОРЯ МЕЛАМЕДА


 I

 Терновник этот стар, да так,
 Что и представить мудрено,
 Как он в былое время цвел, –
 Он поседел давно.
 Он ростом с малое дитя,
 Но все не гнется, ветхий куст.
 Листвы лишен, шипов лишен,
 Упорством цепких сучьев он
 Живет, угрюм и пуст.
 И, словно камень иль утес,
 Он весь лишайником оброс.

 II

 Как камень иль утес, его
 По самый верх покрыл лишай,
 На нем повис тяжелый мох,
 Как скорбный урожай.
 Терновник захватили мхи,
 И он, несчастный, ими сжат
 Так тесно, что тебе ясна
 Их цель, а цель у них одна:
 Они его хотят
 Сровнять с землею поскорей,
 Похоронить навеки в ней.

 III

 На горном гребне, в вышине,
 Где ураган, могуч и зол,
 Со свистом режет облака
 И рушится на дол, –
 Вблизи тропы отыщешь ты
 Терновник старый без труда,
 И мутный карликовый пруд
 Ты тотчас обнаружишь тут –
 Всегда в нем есть вода.
 Я пруд легко измерить смог:
 Три фута вдоль, два – поперек.

 IV

 И за терновником седым
 Шагах примерно в четырех,
 Перед тобой предстанет холм,
 Одетый в яркий мох.
 Все краски мира, все цвета,
 Какие только любит взор,
 Увидишь на клочке земли,
 Как будто руки фей сплели
 Божественный узор.
 Тот холм в полфута высотой
 Сияет дивной красотой.

 V

 Ах, как приятны глазу здесь
 Оливковый и алый цвет! –
 Таких ветвей, колосьев, звезд
 В природе больше нет.
 Терновник в старости своей
 Непривлекателен и сер,
 А холм, который так хорош,
 С могилою ребенка схож –
 Столь мал его размер.
 Но я прекраснее могил
 Еще нигде не находил.

 VI

 Но если б ты на ветхий куст,
 На чудный холм хотел взглянуть,
 Будь осторожен: не всегда
 Пуститься можешь в путь.
 Там часто женщина одна,
 Закутанная в алый плащ,
 Сидит меж маленьким холмом,
 С могилой схожим, и прудом,
 И раздается плач,
 И слышен громкий стон ее:
 «О, горе горькое мое!»

 VII

 И в ясный день, и в час ночной
 Спешит страдалица туда.
 Ее там знают все ветра
 И каждая звезда.
 Там, близ терновника, одна
 Сидит она на вышине,
 Когда чиста небес лазурь,
 При грохоте свирепых бурь,
 В морозной тишине.
 И слышен, слышен плач ее:
 «О, горе горькое мое!»

 VIII

 «Но объясни, зачем она
 И в ясный день, и в час ночной
 Взбирается на мрачный пик, –
 И в дождь, и в снег, и в зной?
 Зачем у дряхлого куста
 Сидит она на вышине,
 Когда чиста небес лазурь,
 При грохоте свирепых бурь,
 В морозной тишине?
 Чем вызван этот скорбный стон?
 Зачем не утихает он?»

 IX

 Не знаю: истина темна
 И не известна никому.
 Но если хочешь ты пойти
 К чудесному холму,
 Что с детскою могилой схож,
 И посмотреть на куст, на пруд –
 Удостоверься прежде в том,
 Что женщина вернулась в дом,
 А не тоскует тут,
 Где ни единый человек
 К ней не приблизится вовек.

 X

 «Но почему она сюда
 И в ясный день, и в час ночной,
 При всяком ветре держит путь,
 Под всякою звездой?»
 Я всё, что знаю, расскажу,
 Но это будет тщетный труд,
 Коль сам ты в горы не пойдешь
 И тот терновник не найдешь,
 И карликовый пруд.
 Ты там верней отыщешь след
 Трагедии минувших лет.

 XI

 Пока же ты не побывал
 На этой мрачной вышине,
 Тебе готов я рассказать
 Всё, что известно мне.
 Уж двадцать лет прошло с тех пор,
 Как полюбила Марта Рэй,
 Как сердце девичье пленил
 Ее приятель Стивен Хилл
 И стал ей всех милей,
 Как Марта счастлива была,
 И веселилась, и цвела.

 XII

 И был назначен свадьбы день,
 Но для нее не наступил:
 Дал клятву верности другой
 Бездумный Стивен Хилл.
 Пошел изменник под венец
 С другой избранницей своей.
 И, говорят, что этим днем
 Жестоким вспыхнуло огнем
 Сознанье Марты Рэй.
 И, словно испепелена,
 От горя высохла она.

 XIII

 Прошло полгода, лес еще
 Шумел зеленою листвой,
 А Марту потянуло ввысь
 На гребень роковой.
 Все видели, что в ней дитя,
 Но тьмой был мозг ее объят,
 Хотя от нестерпимых мук
 Разумным становился вдруг
 Ее печальный взгляд.
 А тот, кто мог бы стать отцом,
 Уж лучше был бы мертвецом!

 XIV

 Здесь до сих пор ведется спор,
 Как бы могла воспринимать
 В себе движенья малыша
 Помешанная мать.
 Еще прошедшим Рождеством
 Нас уверял один старик,
 Что Марта, ощутив дитя,
 Как бы очнулась, обретя
 Рассудок в тот же миг,
 И Бог покой ее берег,
 Покуда приближался срок.

 XV

 И это всё, что знаю я,
 И ничего не скрыл, поверь.
 Что стало с бедным малышом –
 Загадка и теперь.
 Да и родился он иль нет –
 Сего не ведает никто,
 И не узнать, живым ли он,
 Иль мертвым был на свет рожден,
 Известно только то,
 Что Марта чаще с тех времен
 Взбирается на горный склон.

 XVI

 А той зимою по ночам
 Обрушивался ветер с гор
 И доносил на наш погост
 Какой-то дикий хор.
 Один расслышал в хоре том
 Живых созданий голоса,
 Другой ручался головой,
 Что раздавался мертвых вой,
 Но эти чудеса
 И странный плач в тиши ночей
 Не связывали с Мартой Рэй.

 XVII

 Наверх к терновнику спешит
 И долго там сидит она,
 Закутанная в алый плащ,
 Страдания полна.
 Я знать не знал о ней, когда
 Впервые этих гор достиг.
 Взглянуть с вершины на прибой
 Я шел с подзорною трубой
 И поднялся на пик.
 Но буря грянула, и мгла
 Мои глаза заволокла.

 XVIII

 Густой туман и сильный дождь
 Мне тотчас преградили путь.
 И ветер в десять раз мощней
 Внезапно начал дуть.
 Мой взгляд сквозь пелену дождя
 Скалистый выступ отыскал,
 Который мог меня укрыть,
 И я во всю пустился прыть,
 Но вместо мнимых скал
 Увидел женщину во мгле:
 Она сидела на земле.

 XIX

 Мне стало ясно всё, едва
 Я разглядел лицо ее.
 Отворотясь, я услыхал:
 «О, горе горькое мое!»
 И я узнал, что там она
 Сидит часами, а когда
 Луна зальет небесный свод
 И легкий ветер всколыхнет
 Муть мрачного пруда, –
 В селенье слышен плач ее:
 «О, горе горькое мое!»

 XX

 «Но что терновник ей, и пруд,
 И этот легкий ветерок?
 Зачем к цветущему холму
 Ее приводит рок?»
 Толкуют, будто на суку
 Повешен ею был малыш
 Или утоплен в том пруду,
 Когда была она в бреду,
 Но все согласны лишь
 С тем, что лежит он под холмом,
 Усеянным чудесным мхом.

 XXI

 И ходит слух, что красный мох
 Как раз от крови детской ал,
 Но обвинять в таком грехе
 Я Марту бы не стал.
 И если пристально смотреть
 На дно пруда, то, говорят,
 Тебе покажет озерцо
 Ребенка бедного лицо,
 Его недвижный взгляд.
 И от тебя ребенок тот
 Печальных глаз не отведет.

 XXII

 И были те, что поклялись
 Изобличить в злодействе мать,
 И только собрались они
 Могилу раскопать –
 К их изумленью, пестрый мох
 Зашевелился, как живой,
 И задрожала вдруг трава
 Вокруг холма – твердит молва,
 Но все в деревне той
 Стоят, как прежде, на своем:
 Дитя лежит под чудным мхом.

 XXIII

 И вижу я, как душат мхи
 Терновник ветхий и седой,
 И книзу клонят, и хотят
 Сровнять его с землей.
 И всякий раз, как Марта Рэй
 Сидит на горной вышине,
 И в ясный полдень, и в ночи,
 Когда прекрасных звезд лучи
 Сияют в тишине, –
 Мне слышен, слышен плач ее:
 «О, горе горькое мое!»