Уже не боятся прыщавые мальчики

Уже не боятся
прыщавые мальчики
ни взглядов моих, ни речей.

И с наглою рожею
сальные пальчики
загадят последний ручей.

Воспитан я тонко.
Ужасны последствия.
Людская толпа – ни чета.

Божественный взмах
лёгкокрылого лезвия.
- Для жизни не гож ни черта!

Ах, если бы прямо ходить,
с толстой кожею.
Молиться, плевать и храпеть.

Трясти небу сумкой,
добытыми грошами.
Работать. Легко помереть.

Однако – изыскан, болезнен,
со вкусами.
Люблю голубей и окно.

Однако – хирею.
С пупырчатой трусостью
за шторой сдружился давно.

О, жалкий ручей,
вытекающий с озера.
Неужто он пользу несёт?

Весёлым калекам,
глупцам стоеросовым,
которых ничто не гнетёт.

И я обхожу
грязных луж окаймления.
Штиблеты свои берегу.

В костюме и шляпе,
подобно Есенину,
на топком болотном лугу.

Уже не боятся
прыщавые мальчики
ни взглядов моих, ни речей.

Я знаю: в безумстве,
в холере им маяться.
В клешнях толстокожих врачей.

Холодные ветры
февральского острова.
Секущая крошка – под драп.

Когда фонари,
в чёрной саже погостовой,
как Души, идут на этап.


24 февраля 2001 г.
г. С-Петербург