верните!

Верните!
Сердце крикнуло
и смолкло;
не обернуться и не продолжать...

Верните!
Эхо жалуется
колко,
как острие у финского ножа.

Верните!
Гул ночей
тысячекратно
торопится в беспамятные сны.

Верните!
Это очень
неприятно -
жить вечным ожиданием весны.

На этот город, не лишенный благодати,
на город, клянчащий у ангела еще, -
безмерной влаги, - сразу ставшей кстати,
алтарных портиков и мачтовых распятий,
и белой мглы, взамен болотистых чащоб.

На город, стиснутый улыбкой люцифера,
нисходит жизнь - как было страшно осознать,
что в хрустале застыли бархатные сферы,
что даже здесь никто ни в чем не знает меры,

что даже памятники могут оживать...

Уходит все. Разлука - остается;
разлука - та же старая медаль,
которая когда-нибудь сомнется,

и в новую уже не отольется, -

как глаз твоих таинственный миндаль...

Спасти, не раздавив одной надежды -
оставшееся - вырвать и смешать;

висят в шкафу ненужные одежды,
висят средь нафталина, как и прежде,

и, как и прежде ходики спешат...

...Когда кассиопеев свет наставлен,
и лунный диск щербато прокажен,
и ночь глядит в распахнутые ставни,
и ветер дышит чем-то стародавним, -
что мост последний, видимо, сожжен...

И твой портрет на выцветших обоях,
похожий на гравюрную тесьму, -
так тихо проклинает нас обоих -

отступников, нарушивших устои, -

теперь я понимаю, почему...

Я понимаю - поздно заступиться,
я понимаю - поздно пере-
жить,

а по ночам - затерянная птица
кружится во дворе. И не боится,
что бесконечны эти
этажи...

И, поглощая марево под утро
остывших улиц, видно, как вдали
хохочет солнце в лужах перламутра,
как где-то начинает биться утварь,
и где-то в порт заходят корабли...

Верните!

Еле слышимы
осколки
мирков; прошу лишь ими дорожа -

верните!..

Эхо жалуется
колко,
как острие
у финского
ножа.

1993