На самом дне зеленой бутылки

Октябрь.
На кленах лещи
висят головАми вниз,
со скрежетом проезжающий
по тротуару лист.
В припадке корчится вечер,
и с ним заодно
фотобумагой засвеченной
синеет окно.

Наступит, да и отпрянет
Ласковая моя смерть:
- А не пора тебе, парень,
взять и умереть?
Ты посмотри: я, что надо -
мягкая, как свеча,
волосы водопадом
струятся
по белым плечам.
Грудь, посмотри, какая
свободная, без оков,
её острие венчают
спелые вишни сосков.
Коснись меня осторожно,
нежно,
поверх белья,
и кобылицей стреноженной
в дрожи рассыплюсь я.

- Ты, безусловно, красива, -
молвил я смерти в ответ, -
только есть еще сила,
которую не одолеть.
Каждую осень упрямо,
сорвавшись с земной оси,
с апрелями и октябрями
она во мне голосит.
Корёжит,
гнет и ломает,
горстями швыряя в лицо,
то крики вороньей стаи,
рассевшейся над крыльцом,
то терпкие запахи моря,
то звездную пыль из-под ног
девчонки,
улыбку которой
я так позабыть и не смог.
И если б не сладость укусов,
что рАнят от сих
и до сих,
я сам бы улиткой свернулся
в холодных объятьях твоих.

- Про эту силу я знаю, -
сказала смерть мне печально, -
сама от нее изнываю
октябрьскими ночами.
Да так, что вошла бы в Лету,
до дна её выпив однажды…
Я знаю про силу эту -
она называется
жаждой.