И казнь началась...

Холодное солнце проникло в темницу,
И свет его слабый лицо осветил
Несчастного старца, что в клетке томится
И только о смерти мечтает своей.

Но как только солнце в темницу проникло
Услышал он скрежет дверного замка,
И сердце забилось, а тело поникло,
Когда его сжала стальная рука.

И толстый тюремщик с улыбкой зловещей
Поведал ему о решении суда:
Что в полдень сегодня он будет повешен
На площади старой, что возле пруда.

Поведал, что жребий к нему благосклонен,
И смерть его быстро настигнет в петле.
Других двух разбойников смерть будет с болью –
Палач постарается в том ремесле.

И только часы отстучали двенадцать
Процессия смертников вышла вперед,
Старик и два парня лет эдак по двадцать,
На старую площадь держа свой поход.

Глаза их завязаны были повязкой,
В руках каждый смертник держал черный крест.
Тела их измазаны в жидкости вязкой,
На пальце мизинном сверкал яркий перст.

Толпа в них презренно кидала камнями,
Когда к месту казни они подошли,
И стражники сзади их били ремнями,
Покрикивая, чтобы быстрее те шли.

И в ссадинах все, перепачканы кровью
Никто из них слова не вымолвил вслух.
Их жажда терзала, и с адскою болью
Кусала толпа обезумевших мух.

Но только с их лиц были сняты повязки,
Один из разбойников, пряча слезу,
Приобнял другого точь-в-точь как ребенка,
И тот к нему бросился, словно к отцу.

«Что ж, брат, быть может на небе
Спокойствие мы обретем навсегда.
И если б не голод, потребность хоть в хлебе
Разбойником я бы не стал никогда.

Жалею я только, что клятву нарушил,
Отцу обещав присмотреть за тобой,
Но скоро оставят тела наши души,
И ангелы ввысь унесут нас с собой..

Надеюсь, мы встретимся вместе на небе
И снова увидим отца, нашу мать,
А также сестренку и тетю родную,
И будем в покое мы там поживать».

И старцу слова эти ранили душу.
О, если он смог бы помочь им сейчас,
Он отдал бы все, чтобы узы разрушить,
И жизнь их продлить хотя бы на час.

Он старый и много уж пожил на свете,
Любил, ненавидел, боролся, искал,
Но эти уйдут в самом жизни рассвете –
За что же палач их на смерть обрекал?

Толпа все настойчивей жаждала крови,
Кричали о том, что пора начинать.
Тогда вперед вышел, нахмурив чуть брови,
Палач, не заставив себя долго ждать.

И старец молился, чтоб только быть первым,
Не чувствовать этой смертельной тоски,
Смотря за страданием юношей бедных,
Тела чьи разрежут сейчас на куски.

Палач же, однако, решил по-другому:
Взвалив на плечо свой тяжелый топор,
Он медленным шагом, с улыбкой недоброй,
Шел к юноше младшему прямо в упор.

И взглядом последним два брата простились,
И слезы застыли у них на глазах,
Бредя к эшафоту они помолились,
О помощи свыше взывая в мольбах.

И казнь началась…