Зимние ноктюрны

-1-

Дымком потянуло с вокзала,
на снежное олово медь
небесная словно стекала,
и таяла, и умирала
не в силах никак умереть.

А, может быть, просто меняли
свой полюс магнитный на два
два ангела медной печали,
на две одинокие дали,
на некогда и никогда.

А, может быть, души-сиамцы
на мокром распались снегу,
змеились в полуночном танце
на чёрно-виниловом глянце,
и слышалось «жить не смогу».

Маэстро Леонкавалло…
Нелепая грустная твердь
в ту пору «Паяцев» давала,
и словно любовь умирала,
не в силах никак умереть.

-2-

Февраль.
Как холодно, как грустно
позёмка нежит тротуар!
Всё обретённое по Прусту –
войдёт в прокрустов будуар.

А там коса, резец былого,
событий косы отсечёт.
«Уйду, любимая!» – два слова,
да на двоих отдельный счёт.

Но смерти нет, как нет забвенья.
Есть одиночество и Бог,
и сфер неангельское пенье,
и звёзд ночной чертополох.

«Прости, любимая!» – два слова.
Линейка кончилась. Поля,
где всяких слов – первооснова,
да горше прежнего земля.

-3-

Покрылась Лавра снежною золою.
Ещё дышу. Зачем?
Пытаюсь вспомнить.
Души котёнок просится на волю,
как плод, толкаясь, в материнском лоне.

И, изучив природу вероломства,
мне изменяет ангел мой, хранитель.
А всё, чем жил я
(Господи, как просто!),
голодной губкой впитывает Питер.

Ноктюрн Шопена. До-диез-минорный.
Дополз до дома.
Вспомнилось о лете.
Растёт стишок, воистину, из сора...
И кровью рвёт на кафель, в туалете.

-4-

На трассе минус десять да метель.
Боюсь, беду уже не обойти.
Вливает в уши белая свирель
расплавленное олово пути.

Спешу подставить левую щеку:
«Давай, метель!
Волчонок!
Травести!
Завьюжь мой храм, отдай зеленщику,
коль скоро здесь поэты не в чести.

Отдай любовь, отдай ему потир –
пусть пьёт твоё полынное «прости»,
пусть разорённый, выстуженный мир,
дотла сгорит в заснеженной горсти.

Души, метель!
Душа – Лаокоон.
Мои - сметай, свои мосты – мости.
Играй свирель для всех, кто обречён
лечь под колёса времени костьми.

-5-

Не дозовусь - договорюсь с рассудком.
Опять предаст, опять отбросит вспять.
Не дозовусь, не дозвонюсь опять.
Зима до слёз. И память-незабудка.
Не докричусь. И сердце не унять.

Лишь снегу сыть, скриплю - листок капустный.
Жить тяжелее, нежели не жить.
Ни небесам свеча, ни чёрту сныть*,
пока живу (хотя смертельно пусто!),
чтоб смертью никого не обвинить.

Тьму напролёт среди фонарных пятен,
ревнуя словно к каждому столбу,
мелок февральский, скуп и безвозвратен,
по граффити морщин течёт на лбу.

Душой навзрыд отмыл любовь от сажи,
кормил, поил и грел, что было сил.
Потом волчонок вырос мой однажды
и вместе с хлебом руку откусил.

Прости меня…что я не докричался.
Нет никого.
Нигде.
Лишь снег остался...
____________________________

*Сныть – здесь в значении «сорняк»

-6-

А душе не вернуться из странствий.
Что за дятел ей выдолбил струг?!
Суесловят в астральных пространствах
подневольные птицы разлук.

Мол, из сущей своей колыбели
не заняться рассвету пока
от любви у его Амалфеи
не достанет в сосцах молока.

Ах, вы, птички смешные! Хворобы!
Всё мечтаете выправить путь,
поражённые яблоком в нёбо
и дамасским отчаяньем в грудь.

Видно, мало вам было обузы.
Что по мне – лучше чтиво в кровать
да на случай винишка для музы,
ведь не хлебом единым встречать...