Великоржавая социалистическая поэма

 1. Вы лжёте в глаза
Бесстыдно, несмело.
Смеётся слеза –
Свидетель расстрела.

Вы бьёте в лицо,
Вы плачете кровью,
Сминая борцов
В седом изголовье.

Вы пьёте огонь,
И, жизнь проклиная,
Целуете вонь
Несчастного рая.

Вы дышите болью
И гибнете вслед,
Сражённые солью
Свалившихся лет.
Вы лжёте в глаза
Бесстыдно, несмело.
Смеётся слеза –
Свидетель расстрела.

Вы бьёте в лицо,
Вы плачете кровью,
Сминая борцов
В седом изголовье.

Вы пьёте огонь,
И, жизнь проклиная,
Целуете вонь
Несчастного рая.

Вы дышите болью
И гибнете вслед,
Сражённые солью
Свалившихся лет.




 2. Я человек без мысли,
Я человек без тени.
Другие меня грызли
В моём безрассудном плене.

Я бы смерился с этим,
Мерзостью быть не жалко.
В нашем ленивом свете –
Я болтик на общей свалке.

Ржою покрыто тело.
Ржавчина ест сознанье.
Урбанизации стрелы…
Реет бесцветное знамя.

Где-то вон там был город,
Где-то я был любимым.
Был черезмерный голод
В вечности деспотимой…

Пусть я теперь железка,
Пусть окровавлено веко,
Я – неуместная фреска,
Я – имя для человека.

Только путы терзает
Гибель на нашей свалке.
Только безногие знают
Смысл великой рыбалки.


 3. Я сегодня выпускник,
Выполз из ямины.
Был когда-то озорник -
Ласковый, любимый.

Я продал злачёный крест
За бутылку водки.
Я окончил манифест,
Сбил свои колодки.

Я разрушил круг страстей
Странно, неумело…
Я восстал среди людей -
Глупый, желтотелый.

Я воскликнул в эту высь:
Встать. Коснуться света,
Сторож рявкнул грязно: «Брысь»,
Эта песня спета…

Я сегодня выпускник
В грязи и мокрицах.
Пусть я немощный старик –
Слюни в сукровицах…

Так поздравьте, я пришёл.
Здрасьте, моё племя…
На свободе хорошо
Рухнет это время.

 4. Охватил сумрак павшего города
Тыщи крыш, сто домов, семь печей.
Из объятий кующего холода
Вырывая осколки плечей.

По дороге смешной, неказистой
Шёл маньяк и фанатик войны.
Средь деревьев, обманом нечистых,
Погружённых в зелёные сны,

Город спал до весны беспробудно,
Люди шли, а Властитель решал:
«Жить в борьбе бесполезно и трудно…
Мозг во плоти тупел и ветшал.

А во дрёме нечистых сознаний
 Замолкал кровеносный поток.
Во глуби всех разумных созданий
Дьявол делал пьянящий глоток.

По дороге синеюще-белой,
Спотыкаясь о пыль бытия,
Шёл властитель и целью несмелой
Рвал на части покров забытья.

А на складах закончилась пища,
Люди-трупы, из кожи - ремни.
Ветер правдою в комнаты свищет,
Город в стенах нелепо звонит.

Безмятежно забытый Властитель
Полз к сознанию светлых святых.
Замолчал его ангел-хранитель.
Он коснулся проспекта слепых.

Долго люди виновника рвали,
Жрали свежую мягкую плоть.
Так на небе, забытый в подвале,
Был растерзан однажды Господь.

 5. Как мечтали порой оказаться
За шнуром закулисных терзаний,
Как желали на сцене остаться,
Воплотить гибель плотских желаний.

А артисты, смешные артисты,
Закрывая зелёные шторы,
Как болты заливалися свистом,
И скрипели несчастные хоры.

Пол дрожал, низвергаясь под залы,
А Они, отыграв своё действо,
Хохотали, смеялись, рыдали
Как воронее чорно семейство.

А когда, средь погибшего акта,
Цокот тьмы нашептал тихий голос,
Словно звук восемнадцати актов,
Прикасался к минориям волос.

И мечтой всех погибших артистов –
Навсегда, навсегда оказаться
За стеной черно-белой кулисы,
И ходить по рядам и брататься

И кричать: «Не скрипите, родные,
Роль пружинная дана нам Богом…»
Никогда. Никогда он не снимет
Маску лжи пред святым некрологом…

 6. Сотни ниточек льются иголкой
По главам обезумевших дней.
И стежком черный блеск кривотолков
Рвёт с людишек осколки корней.

И они, как погибшее древо,
Полыхают в страстях языков.
Мысли дна пред последним посевом
Подкупают слепых дураков.

Между ними порхает ненастье
На земле. Молотком под землёй
Ад куёт свои новые страсти,
Страсти льются прозрачной змеёй.

Механизмы, болты, ржа и плесень.
Ржавый Ад – наша жизнь навсегда.
Здесь горланит загробные песни
Своим криком хмельная руда.

Если видеть среди толп людского
Суету, адский гам, крик и спор
Не понять никогда дорогого,
Не понять до погибельных пор.

И когда вы коснётесь порога,
И станок станет вашей рукой,
Вы поймёте, что было убого
Жить над этой проклятой землёй.

 
 7. Шут светящихся арен
Стал на суд людской.
В мёртвом стуке чутких вен
С новою тоской.

Город рушится в огне,
Зрелища цветут.
По раскрашенной спине
Дьяволы ползут.

Спой, милёнок, не серчай –
Ты один из них.
-Дай сначала мне на чай.
Гул нелепый стих.

-Подавись. Но не молчи.
Спой, немой огонь.
В погребах златой свечи
Морок, грязь и вонь.

Только голос шутовства
Скажет: есть и те…
Кто не признаёт родства
Для хмельных утех.

Но молчит весёлый шут.
В сумрачной толпе
Тянет волю Чёртный спрут
Глазом на столпе;

Видит всё проклятый чёрт,
Видит и молчит.
Но их ропот среди морд
Встал звездой ночи.

-Говори, развесели,
А не то – убьём.
Где-то в сумрачной дали
Тяжек на подъём.

Движет ворон перемен –
Палачей отряд.
Тихо всё. И в стуке вен
Шут хмельной распят.


 8. Слава, позорная слава,
Слава труду человека!
Главы, главы и главы
На травах измятого века.

Кровию, чашею крови,
Кровью замыть исступленье.
Кара всему поголовью.
Кровью добиться спасенья.

Дыбою, дыбою вздыбить
Мысли на мёртвом кургане,
Бить триумфаторский выбор,
Жрать испражненья обмана.

Сталью, весёлою сталью
Резать упавшее тело.
Звуком святой пасторали
Озвучить калёные стрелы.

 9. Над полем чёрным вороном
Звенела наша рожь.
Огонь стоял над городом
Мантилею Святош.

Огни сумЕрек праведных
Объяли небосклон,
И сонмы мыслей каменных
Сливались в тихий стон.

На чернозёмной пустоши,
Хранимой от невзгод,
Взращённой нашей грубостью,
Открыв поганый рот,

Росла под небом выбритых,
Вбирая кислоту
Ослепшая и битая,
Утратив наготу,

Ветвистая и тёмная
С отметиной веков,
Проклятая, зелёная,
Незрелая любовь.

И пусть истерзан городом
Плацдарм её страстей,
Так радостно и здорово
Во плене новостей:

- Без пламени селекции
- Без лжи и клеветы
- В означенной z секции
Без вируса любви

Немножко неказистая,
И с гноем на корню,
А всё же наша, чистая,
На злобу краха дню.

Во ржи взошла любовная
Трава. Наверно, сор.
Никчёмная и вздорная –
С каких бы это пор?

Кому нужна ты, дурочка,
На проклятых полях.
Другое дело – курочка
В папрИке и солях.

И смог стоял над городом,
А в поле на корню,
Гнилая нашим холодом
Шептала ты: «Люблю».