Надевал я...

будет люд Тебе в храмах служить,
на Тебя молясь, на паскуду.

А. Вознесенский



Надевал я стихарь – тёмной ноченькой
Проходил к алтарю, где цветы
Полыхали, синели конфорками.
И где лик твой светился из тьмы…

Я шептал тебе строки заветныя,
Умолял тебя: не исчезай…
Воспевал твои локоны светлыя
И реку под названием Ай,
Что бежит через лес околдованный –
Сколько раз на ея берегу
Мыл слова и крупинки золОтые
Собирал, отливая в мечту…

Что поднимется Храмом невиданным,
Засверкает, в века, над тайгой!
И Петрарка вздохнет: ай, да Ирек Дин…
Сукин сын! – да ты наш, ты крутой.

Но достал я мечтой окружающих,
И семья разлетелася, в хлам...
И с друзьями засев на пожарище,
Я устроил Великий Бедлам.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


вы прошлой Любви не гоните,
вы с ней поступите гуманно,
как лошадь ее пристрелите.
Не выжить. Не надо обмана.

А.Вознесенский



Прочитав, вдругорядь, Вознесенского,
Понял я, что спасенье в одном –
Пристрелить тебя в памяти, мерзкую,
И молитву прочесть над холмом.

Я затвор оттянул осторожненько –
Притулился маслёнок к зрачку,
И «калашников» ахнул надежненько:
Двадцать лет полегло на траву…

Я за холмиком долго ухаживал,
Приносил и цветы, и венки
Расправлял аккуратно, прилаживал
Ленты черные – златом стихи.

Вновь тебя из могилы выкапывал!
Некрофилом прослыть не боясь…
К твоим персям холодным прикладывал
Все, что можно – не можно, сердясь
На фригидность твою непонятную:
Двадцать лет – ни звонка, ничего.
Холодея сам, понял – обратною
Вдруг дорогой меня понесло...

Я таскал динамит, надрываяся.
Два вагона сложил, в аккурат.
Побежал – от Любови спасаяся... 
Эх, рвануло! и сам был не рад.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но теперь, наконец, я свободен – так
Накатаю экспромт, поспеша
К стихирянке той, что и спросонок-то
Не поймет поначалу меня :)