Заставляя себя торопить...

Заставляя себя торопить свои кровные сорок,
Он ушел от женщины, как был - в трехдневной щетине,
Отыскал электричку, чтобы загнанно лязгала в морок,
И нахлестывал чахлую, и гремел по молочной лощине.

Он впервые за годы постригся у нищего парикмахера.
Растирая седые бугры не руками, а мокрым снегом,-
Все месил дымящие пашни в городке последнего пахаря,
И ему не было страшно - он вообще не был.

А когда перед утром в мутной прозелени подмосковной равнины
Он проснулся в поту средь лубочных пейзажей по стенам -
Сразу вспомнил все, подошел к окну, раздернул гардины
И наполнил тепло разрухи ветром, морозным и постепенным.

...В этом желтом, коротком письме его сна
карандашные тихие тоны
Оказались мудры и нежны - безнадежно веселая рана:
Было там, как зовут ее, и чужое число телефона,
Даже фото, смятое скрепкой, он увидел,
растворив облезлую раму.

И внезапно - глотнул вина воспаленной, сумасшедшей свободы:
Оттого, что счастливой кончается ночь, и век, и разлука,
И качаются ставни, и мчатся составы, истончаются воды,
Корабли кренятся,- и еще любят два мертвых друга,
Потому, что - любят.
И ты, которой нет, и не было вовсе,
Бережешь обрыдлую душу в краю, где хладные, смрадные зимы,
Позабыв, что лето иссякло, остыла скупая осень,
С невозможным, темным лицом ты давно иззябла у магазина.

А потом в вереницах небыли просто зайдешь погреться,
И дождешься меня, и чуть улыбнешься, пожав плечами,
И протянешь фантом телефона на истертой бумажке детства,
Чтобы я эту ложь хранил, и звонил в опоздавшем начале.