За охряной жарой прорвались невода...

За охряной жарой прорвались невода,
Обожженную зелень вдохнули...
Дождь любил ее так, как никто никогда,
А тем более в детском июле,
Где глаза отрастают, уйдя в небеса,-
В них нищает и радость, и горе...
Он любил ее всю, как пожар - паруса.
А она понемногу - но море.

И тогда он явился с грозой - доволок,
Надорвался, по пояс зарылся...
Вялый дождь обронился в угрюмый цветок
И волной одарил,- но заметить не смог
Бестолковые пестики-рыльца.

Славный ливень объелся в хлеву белены
И стеклянно двоился,- о Боже,-
Взгляд его -
ибо что мы запомнить вольны -
Восходящую кровь первозданной луны,
Или теплую плоть после дрожи?

И на что мы должны, соловея, смотреть?
После молний безумья - на мокрую твердь
Горних врат, почернелых как гривна...

Старый ключник ржавеющей связкой бренчит,
И под радугой боли, объятий, обид
"Все пройдет - и огонь, и вода",- говорит,
И с улыбкой глядит неотрывно.

...Он желал ее так, что не смел отдыхать,-
Память моря горчила сквозь мороси гладь,
Серый дождик сочился безглазо...

Перемелется бабочка в белую крапь.
Он сумел ее выкрасть - но смерть не украсть
Как лозу возле райского лаза.