Драм бир и гуд

ВСЕМ ТРАХЛЯНДЦЕМ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Драм бир и гуд

Драм бри гуд ин фиренс Бог ин здравия ин ту ю. Энд Год блес зе Куингю, Энд ол боди би ин гуд филлингс эвери овн. Звери долго стояли вкруг поляны и лепетали эти непонятные слова и все ждали своего бога, который на днях обещался, но все не приходил! Сгущался сумрак, белели звезды, звери начинали расходиться, Волки остались, но начали выть на луну, фрукты смотрели печально со своих грядок на землю, лемуры плакали, а Бог так и не пришел. Вот так зовешь Его, зовешь, простаиваешь на коленях часами, а Боженьки все нет и нет – Боженька занят, у Него есть дела поважнее твоих детских проблем. Так что вытри слезы, выползи из окровавленной ванны и действуй сам. Или, в крайнем случае, позвони человеку из Кемерова. Он пусть и не Бог да что-нибудь посоветует. Да, в самом деле, стоит ли сводить счеты с жизнью из-за дюжины ублюдков?! Может стоит вывести большую огненную цифру семь, что бы ее можно было видеть с высоты птичьего полета, а может, стоит забыть про почву у себя под ногами, выбить эту почву сильным ударом из под ног. Может замыслить дерзкий план убийства самого главного человека в этом лесу, тем самым, поставив на колени весь мир. Может, стоит заморить себя голодом и тихо, где-то из под себя наблюдать за реакцией организма, или заморозить себя во льдах, потом проснуться через столетию и удивляться: «как все вокруг изменилось!». Все эти бесчисленные «Может» разбудят внутреннего зверя, и он пойдет крушить все в этом лесу и бить волков, все эти «Может» не принесут успокоения на ладонях тысячеглавой зверицы! Все вокруг уснут и не проснутся.
Да пребудут они в сладком забытьи! А мы пока перенесемся на крыльях восторга в родной и постылый мир настоящего. Здесь все по-прежнему пустынно. Стоит ей на короткое время остаться наедине с собой и тяжким грузом набегает рой навязчивых кадров кинопленки событий недавнего прошлого, возникают образы предателей, обидчиков, лжецов и изменников. Она ложится в постель, прячется под одеялом, зажмуривает глаза в надежде заснуть, но бесполезно – смертоносные думы выволакивают несчастную из покоев Морфея, и уже бледные призраки убиенных ею предателей терзают бедную девочку. Серебреная нить паутины обволакивала ноги, грудь, руки, лицо, попадала в рот, забиралась в нос, прилипала к волосам и не пускала, изо всех сил тянула куда-то в самую чащу, звала в болото, подремать предлагала, но не в силах справиться с человеком, отступала, как обесточенная отрывалась от тела. Атмосферный столб не давал летать, не позволял расправить крылья и взмыть в воздух, там, где можно в мыльном пузыре лететь над землей и смеяться от того, что ты в безопасности, но все пузыри лопаются с приятным глухим шлепком, а все мечтатели падают и убиваются о землю.
«Смотрите», - крикнул кто-то из зверей или овощей или людей, - «смотрите, он движется сюда, он вот-вот будет здесь». «Значит все наши ожидания не напрасны, значит, мы дождались его», – верещала Слива на своей грядке. Волки опять начали выть, но радостно уже, уже от счастья плакали лемуры. Но к поляне всего лишь приближался верховой лесной пожар и вместо спасительного Бога приехала смерть на забавной колеснице из огня. Прикатила бестолковая, бесшабашная октябрьская дура, навела шума и торопливой суматохи, да не одна приехала, - с толпой гробовщиков, плакальщиц, незнакомых до сего дня родственников, оркестрантов с блистающими на солнце литаврами.
«Я не пойду на похороны в любом случае» - написала она в своем дневнике. Встала, вытянулась во весь рост, подошла к образам. Она крепилась еще с полминуты и закричала истошно, и сорвала иконы со стены, бросила лампадку на истерзанную постель. А крохотный карминный огонек, долгие годы теплившийся в лампаде, вдруг вырос в лютого жаркого зверя и заполонил всю комнату. Она оглянулась, захлопала глазами – сколько огня! И девочке стало невыносимо жарко...
Пепелилось, сгорало на глазах. Растворялось, смотрело на тебя из глубины горной речки с крутыми порогами. Пело «Вечную память», читало молитву, но все же уходило и ускользало от нас это время, время, когда все были счастливы и любили друг друга, когда на столе были яства, а на устах прекрасные речи о далеком, но неразрывно связанным с нами. Перестали бурить скважины до самого ада, перестали слышать голоса из самого ада, перестали слушать себя и сгорели на большой, когда-то дивной поляне. Остались сухофрукты, паленые шкуры, да лемурьи какашки.
Умерла та девочка с шариком, а сам шарик сдулся.
А ведь раньше были качели и куклы, свечки в торте и цветастые платьица, фантики и карамельки. Были первые звонки, тетрадки в косую линейку, пятерки и походы в зоопарк всем классом. Не было длинных ногтей, сигаретного дыма и спутанных темных волос. Не было ранних морщин и героина. Не было смерти.
Fin