Лишние люди

 В годину бедствия и дикости всесильной,
 Под властью мрака, покорившего сердца,
 Когда писали на плите могильной:
 «Погиб по Божьей воле от греха», -
 Когда народ, волнуемый чумою,
 Не в силах слабости своей признать,
 Свои грехи несчастною душою
 Подальше скрыл, никто не смел чтоб знать.


 Но Божий промысел решился без сомненья,
 Постыдным страхом трепеща,
 Безумный люд искал во вне спасенья,
 Искал виновников: и ведьм, и колдуна.
 Кипят языческие страсти.
 Кто Бог, что требует он жертв?
 Все было в дъявола лукавой власти,
 И славен тот, кто был лишь плотью мертв.


 О, страшно время безрассудной веры,
 Как и безверья час не сладок нам.
 В том гибели найдем примеры,
 Ведь верить Богу – знать не верить колдунам.
 И вот уже призрев к морали,
 Но боле Церкви вняв святой
 И запасяся факелами
 Стучат уж в двери жертвы чередной.


 Кто жертва безрассудства, ослепленья?
 Я опишу его вам с вашего веленья.
 Сей раб несчастных – юноша младой,
 Воспитанный, от рода знатный, но скупой.
 Скупой на речи и на ласковое слово,
 Скупой на буйной юности порыв,
 И сердца пыл не ведая младого,
 Он словно строгой зрелостью свой ум покрыл.


 Он мрачен, нелюдим казался с виду,
 Беспечных слов на ветер не бросал,
 Свое же имя не давал в обиду
 И честь свою дуэлью защищал.
 Однако ж гордая брезгливость к свету
 Врагов не мало придала ему.
 Самненья в этом верно нету
 Он первым был – стать братом колдуну.


 Священный приговор таков был:
 «В глухую башню заточить его,
 Покуда б беса своего не выгнал,
 Покуда не смириться гордое чело».
 Так годы шли, уже чума минула,
 И снова жизнь вертелась колесом,
 Как ветхая древнейшая машина,
 Скрипя забывшись, новым подалась путем.


А бедный узник в заточенье,
Невольный лишний человек,
Обед принявший отреченья,
С трудом тянул свой скорбный век.
И проходила буря мыслей,
Как ветр находит на поля,
И уносила вдали чистый,
Невинный взор его в далекие края.


И грезил он и днем и ночью,
Мешая сон с своей мечтой,
О теплой под ногами почве
И о земле промокшей и сырой.
И видел он себя как птицу,
Парящим вольно в вышине,
Затем своей мечты столицу –
Прекрасный город на реке.


Он видел жизнь какой-то новой,
Той, что доселе он не знал.
Тогда он зрил ее суровой,
В проклятье тьмы ее заклал.
От недостатков и лишенья
Он усыхал – теперь скелет
Он помышлял о возвращенье,
Готовясь сбросить свой обет.


Он помышлял о новой жизни,
Теперь столь явной для него,
О новой помышлял отчизне,
Что примет сына своего.
И вот минута наступила.
Среди ночи во мраке вдруг
Сквозь щель в тьму солнце засветило,
Обрисовав черты вокруг.




Но вот черты уж исчезают,
Но свет таинственный растет.
И вот уж стены словно тают,
Вот – вот уж свет весь мир зальет.
И видит – он бежит по снегу –
Младой беспечный мальчуган.
Теперь идя по тому следу,
Он плачет от душевных ран.


Затем все сгинуло виденье
И темной дымкой занесло
Игру его воображенья :
«Что ж все обман, хоть увлекло».
Он задремал, но вдруг проснулся,
Сквозь темноту услышал звук,
И кто-то плеч его коснулся,
И захватил его испуг.



И снова грезы охватили:
Себя узнал он в городе родном.
Глаза безумцу мигом осветили
Каналы рек, сверкавшие огнем.
Он подошел и видит отраженье,
Чрез столько лет себя узнал он в нем,
Но тут же посетило изумленье –
Не может быть, чтобы таким был он.


Бродил по улицам в сем новом свете,
А странный ветер дул ему в лицо,
Он не спешил уж никуда на свете,
Ничто его уж боле не влекло.
Когда на утро отворили двери,
Его уж мертвым у окна нашли:
Седой старик лежал на сене,
Лишь жалкий прах для матушки- земли.