Ушедшая любовь...

***
Ушедшая любовь для многих боль...
Смирение - тетка... Из- текста Трансцендо Хаос...

Сегодня (В Покров) ушла из этой жизни
моя тетка, Анна, лет эдак пятнадцать страдавшая
болезнью Паркинсона. Красавица, смелая, дерзкая, вольная,
она болезнью расплачивалась за пристрастие к алкоголю.
Думаю, Богородица сегодня ей и подарила избавление от мук,
в которых сосредоточена была вся ее судьба, все злосчастные потери,а потеряла она и мужа, и двух сыновей, не реализовавших свою природу.Через нее, через Анну, я и ощутила мощь, выносливость и древнюю силу нашей породы, гиперборейный дар, русскость в простодушии и вместе с тем
в глубинном приятии мудрой цикличности земных забот и страстей.
Было в Анее нечто самодостаточное, волевое настолько, что она не нуждалась ни в обрядности, ни в исповеди, ни в покаянии, - она трудилась, дай Бог каждому, сама себе строила дом, сама выхаживала скупую тверскую землю, сама взращивала прокорм всей своей семье, а мужчины, и муж, и сыновья, были у нее на подхвате.
Муж был красавец, легкий, чистый, сильный физически и сентиментальный душой, он подчинился ей вполне и на всю жизнь. Самогон был на столе как право на свободу в сознании Анны. Самогон, плохо очищенный, содержащий синильную кислоту, постепенно и одурачивал всю семью, и приводил к необратимым болезням, и укладывал в могилы мужчин
нашей многочисленной тверской родни. Жили, жались друг к другу, много и горячо спорили о судьбах России, так, что вокруг закипало пространство, у Анны, буквально -
несколько раз занимался в доме пожар, но слава Богу, все стихало, укладывалось в закрома памяти и освобождалось от обид. От обид освобождались часто на могилах ближних,
которых хоронили тут же, под березами мирного погоста, под крестами, от которых никогда никто не отрекался. Земля была крест. Земля всегда кормила моих родных, отказаться от нее было невозможно.
 Бабушка Аграфена, так и не вступившая ни в какой колхоз, мать героиня, высокая, сухощавая, по негритянски кудрявая, зыркавшая всегда горевшими глазами так, что никто и пикнуть не смел, не то, что зря пожаловаться, поскольку любые жалобы и лени были неприличны и неуместны в ее присутствии, младшую Анну любила больше других, так в ней - в Анне - русский дух плескался через край огнем сноровки и удали. Дедушка Матвей в ней тоже души не чаял, поэтому и росла Анна на вольных лугах среднего Поволжья как королевна Сида древней кельтской крови - в клевере, васильках и ромашках.
Ясные серые глаза ее видели далеко и зорко. Знакомый орел, пролетая, махал ей крыльями и норовил выхватить из подола ее цыпленка. Анна дразнила орла, а цыпленка не отдавала.
Когда мы приезжали в Борисовку, то спали с Анной на печи или на полатях, слушая ее веселые истории и прибаутки. До чего же радостно было вприпрыжку носиться вместе с ней по лесам-по долам российской поволжской вольницы, и это было детское мое счастье.
Анна спасла мне жизнь, вынеся меня махонькую из занявшейся огнем избы. Думаю, Анна девочкой прислушивалась к моему сердцу еще в чреве моей мамы, тоже Анны, с которой они были схожи и умом самостоятельным, и характером независимым и гордым.
 Смирение было то, что само собой разумеется, перед Богом и жизнью, и означало преданность своей крови, своим родныи и Господу Богу. Сколько бы не калечили жизнь вокруг
пришлые идеи о переустройстве русском, - корова в стадо, овечки в отару, гуси, утки и куры во двор, зелень и овощи на огород, яблони, вишни и сливы в сад, малина и смородина
вдоль забора, мальва, георгины и астра в палисадник, блины и пирооги в печку, и детей под звездами сияющей будущим матери-Ночи - вот были ценности ума и сердца Анны.

Любовь не превращается в боль. Любовь переходит в крылатость.
 То, что мы ощущаем как боль, это наши виноватости, наши жадности, наши амбиции, которые мы демонстрировали любимым и любящим нас, и которые от нас отпугивали
и отдаляли. А мы не умеем их распознать, мы думаем, тот, кто кинул нас, не прав, мы не замечали в общении с ним ни нашей глупости, ни самоуверенности, ни бестактности нашей.
Но если мы были смиренны и если были великодушны, значит, мы были слишком хороши, и тот, другой, не выдержал этой хорошести, потому что это слишком тяжело и ответственно -
делить свою жизнь с хорошим человеком. Как правило, в игре любовной - женское начало внешне стремится демонстрировать свою хорошесть, а мужское - свой плохизм, поддразнивая
этим плохизмом и нарываясь на воспитательные разборки. А внутренне женщина прячет вечную свою виноватость, которую несет в храм или в могилу, виноватость перед Богом - Отцом,
Творцом Неба и Земли, за то, что не сумела сберечь и развить Его совершенство Бытия.
Но, если женщина ропщет и жалуется, не замечая свой виноватости, вокруг становится черным-черно от неблагодарности, и начинает свое разрушение хаос. Мужчина внутренне всегда знает, что такое хорошо, всегда нацелен на благородство мысли. Но если он начинает спекулировать своим
благородством, своим превосходством силы и нравственного права, к нему в сердце вселяется дух разрушения хаос.
 Смирение не тетка. Смирение - София, Сама Мудрость, та неизменная составляющая Мысли Божьей,которая родилась прежде всех век, но никак не укладыватся в Троицу Живоначальную, такую, какой ее исповедует дух русский. Смирение - то качество Божье, которым терпит Творец наше своеволье ради красоты и радости Жизни.