два прозо-наброска

 Часто забываешь о гранях. Тяжело. Думаешь, что ты Бог для них, но ты ошибаешься. Ты пешка в умелых руках. Они и ты никогда не найдут общий язык, они не плохие, они не расчетливые, они просто другие. Родись ты на два-три столетия раньше, в твоих глазах было бы намного меньше боли и слёз. Детская непосредственность и искренность уместна ЗДЕСЬ только в детстве.
 Когда случается то, чего ты не ждешь, ты как-то по-своему, по-особенному поднимаешь брови вверх, отчего и без того длинная челка практически совсем надвигается на глаза, лучащиеся удивлением. В эти минуты мне становится стыдно за них за всех, за их пошлый юмор, глупые шутки, за их глупые поступки и ужасающе фальшивый смех. Я начинаю ненавидеть их.
 Но… ты прости меня!… я ничего не могу сделать, чтобы облегчить твою боль!..
Меня слишком мало...
* * *
 Так сложилось, что когда от меня уходили любимые люди, они не оставляли о себе ничего на память кроме самой памяти. Бывало, что начиная их вспоминать, я невольно пытался найти какую -нибудь вещь, которая заменила бы мне самого человека. И каждый раз моя рука тянулась к полке с фотоальбомом. Снова и снова я открывал старые, потрёпанные, блеклые фотографии, искал, перелистывал и… не находил ничего. Нет, конечно, на фотографиях были лица, люди- весёлые, смешные и счастливые, задумчивые и грустные. Это были друзья, знакомые, какие- то родственники, дальние и не очень. Не было одного- любимых глаз.
 К слову сказать, любил я в жизни не так уж и часто. Хотя это кому как. Для некоторых любовь в двадцать восемь лет- это пустой звук и пустая трата времени, для других - это волшебные грёзы и непознанное счастье; есть и такие, кто «отлюбил» за эти годы на всю оставшуюся жизнь. О себе могу сказать, что ярлык Дон Жуана мне никто не вешал, да и вряд ли повесит. Думаю, к моей любви подойдет определение «романтически- трагическая». Хотя сам я больше реалист по жизни.
 Я не объединяю моих любимых людей в одну большую и трагическую любовь. Совершенно определенно я могу говорить о каждом из них, чётко, до малейших деталей воспроизвести манеры разговора, жесты. Это моя память. Но я не могу прикоснуться к ним, почувствовать их аромат, запах волос. У меня нет ничего, что можно было бы держать в руках и думать о том, что когда - то этот предмет был в руках любимого человека. В такие моменты я становлюсь бессилен и слаб, у меня опускаются руки, закрываются глаза и я пытаюсь не думать о человеке. В первые дни, недели, месяцы после ухода любимых мне очень сложно было не думать, не вспоминать. Но, видимо, время действительно лечит, и в последнее время у меня это получается всё легче и быстрее.
 Двадцать восемь лет- не конец жизни, но я знаю, что всё самое лучшее и светлое у меня уже было, и я горд осознанием этого. Я не претендую ни на сочувствие, ни на сострадание.
 Я просто живу и не ищу в толпе любимых глаз.