Восьмой день

К восьмому дню недели заколосилась слоновая мышь. Раздольно, широко пошла! Слоны мышиные жужжат над ней, так и радуются: «Ку-вырк! Ку-вырк!» Взошла мышь слоновая над полями да над лесами. Да и над горами взошла бы она, то есть почти уже.
Но как раз тут вжикнуло что-то по-над ухом её островерхим, закоулистым, - будто эхо осеннее разнеслось, подзинькивая. И заненастилось. И кругом пошло, по древесам небесным растекаясь. Заколготились в мышиной головушке мысли странные, непонятные. Совестью запахло вокруг – о делах её прежних, неправедных…
Спешились мышиные слоны, по углам распряглись и хлынули, забурлили возле мыши-то слоновой. А та уже едва вздрагивает: по бочинам ажно свистунчики кудрявятся. Прыгают свистунчики, шебуршат ножонками, мышь родную щекочут.
Захохотала сова пучеглазая, по кусточкам проламываясь, к мыши слоновой подбираючись: трёх или даже четырёх мышиных слонов, не глядя, насмерть почти затоптала пока добрела. Вот уж и впрямь верно говорят: охота пуще неволи! Запыхалась, дышит тяжело, а от своего не отступает. «Ну, что, слоновая? Доигралася?» - говорит ей пучеглазое чудище, а само лает озорно так.
Закручинилась мышь слоновая. А куда деваться-то? И полезла она сама прямо в пасть чудищу лесному ненасытному. Идёт она, идёт по пасти-то, углубляется. А там темнотища несусветная, не прибрано толком. Она и запнулась с размаху да как грохнется! Хорошо, что на мягкое шлёпнулась, а то бы беды не миновать. Зашевелилось мягкое-то под ней и как откинет её назад. Чихнула сова пучеглазая не знамо с чего: инда мышь слоновая наружу вылетела. А совища-то языком еле ворочает: оно и не мудрено, когда такая громадина посередь языка шлёпнется.
Подлетели слонишки к мышеньке, зачирикали наперебой: гляди, мол, прежде ты нас терзала, тиранила, а теперь вот тебе, матушка, досталося.
Ай-яй-яй! А ещё при хоботах и ушах!.. Нехорошо-то как над чужой напастью смеяться…
Сова пучеглазая оклемалась маленько, помыкалась да и утекла куда-то не солоно хлебавши. Так и не поняла, видать, что стряслось с её агромадной пастью: первый раз та её подвела, от живой пищи сама отказалась. Вот ведь что может случиться с теми, кто прибираться не любит.
А слоновая мышь в себя долго ещё приходила. Постоит, постоит и опять присядет ошеломлённая. Стыдно ей стало за себя! Никогда стыдно не было, а тут – нате: видать, за всю прежнюю жизнь стыд в ней накапливался, и вот – как прорвало его.
Разнеслась мышь слоновая во все края, по всем путям-дорожкам. А потом опять собралась в одном месте и как давай сразу со всеми слонами мышиными дружить! Те поначалу загоготали, закрякали с перепугу, ну, а потом – ничего, привыкли даже, дружат себе со слоновой-то мышью. А куда деваться? И мир кругом, и покой не тронут, и день никак не кончается – особенный день, восьмой.