За стойкой бара

…Он взял еще одну сигарету и молча, не говоря ни слова, закурил. Я смотрел на этого молодого еще человека, и внутри меня все сжималось, стоило только взглянуть в его глаза, полные нечеловеческой грусти и боли.
Он докурил сигарету. Почти автоматическим движением достал из пачки следующую – снова закурил. Он продолжал молчать. Казалось, он забыл уже о моем существовании. Он был где-то далеко, в мире том, которому он больше не принадлежал и к которому больше не вернется. Нелепость. Случайность. Рок.
«А как вы познакомились?» - не выдержал я молчания.
Он действительно был где-то далеко. Я понял это по его взгляду, который был реакцией на мой вопрос: взгляду человека, который как будто заснул на новом месте, а теперь проснулся и в первые секунды после пробуждения никак не может понять, где он и как оказался здесь.
«Благодаря таракану» - наконец медленно проговорил он и откинулся на спинку, подняв голову к потолку бара, где мы сидели, и выпустил в него голубой дым «Житанс».
«Таракану?» - улыбнулся я, приняв его слова за шутку. Я собирался громко рассмеяться, отчасти, чтобы «расшевелить» моего угрюмого соседа. Но, посмотрев на его печально-отрешенный взгляд, я понял, что он не шутит.
«Именно таракану» - сказал он, как бы подтверждая мой мысленный вывод.

***
Вот минут десять уже Гая «читала» одну и ту же страницу в книге. Читать она любила, но сейчас молодой попутчик был ей гораздо интереснее, чем разгадка тайны «Золотого жука».
Гая искусно – как ей казалось – делала вид, что погружена в чтение книги – до кончиков чутких ушей, - а сама в это время очень внимательно рассматривала своего попутчика.
Молодой человек, сидевший напротив, в отличие от Гаи, был полностью поглощен делом: что-то тщательно рисовал в блокноте. Карандаш в его длинных тонких пальцах чувствовал себя преотлично и выписывал непонятной формы пируэты: то трясся, как будто хохоча, то будто кланялся – вперед-назад, вперед-назад…
Внезапно Гая почувствовала, как что-то обжигающе приятное проникло внутрь нее, разлилось по всему телу, и как глоток хорошего крепкого вина согрело желудочную область живота.
Гая улыбнулась – такое это было удовольствие. И вдруг поняла, что ее спутник, не отрываясь, не моргая, смотрит на нее. И она отвечает тем же. Гая с пущей прилежностью уткнулась в книгу. Но читать все равно не получалось: взгляд страстных карих глаз был поистине магнетическим. И, поддавшись соблазну, Гая украдкой взглянула на соседа, но тот снова был поглощен рисованием.
«Интересно, что он рисует?» - подумала Гая и в этот момент решила повременить с поиском сокровищ Золотого жука. Аккуратно заложив нужную страницу открыткой, она тихо закрыла книгу и уже потянулась положить ее на столик, как вдруг увидела нечто, заставившее ее забыть о способности дышать. По столу, как раз по тому месту, куда предположительно должна была лечь книга, медленно, вразвалочку, полз средних размеров рыжий таракан.
Ничего и никого на свете Гая не боялась больше, чем тараканов. Такая фобия для нее самой была загадкой, но она покорно принимала ее и честно впадала в полуобморочное состояние каждый раз при виде кого-либо из семейства тараканьих.
Вот и сейчас глаза Гаи расширились от ужаса, из горла вырвался какой-то предобморочный хрип, и она вскочила с сиденья, готовая, в случае, если обморока по какой-либо причине не случится, бежать как можно быстрее, и как можно дальше.
В этот момент раздался громкий хлопок. От неожиданности Гая зажмурилась. Еще хлопок.
Когда она открыла глаза, ее сосед расправлял помявшуюся газету. Таракан исчез.
«Где он?» - с беспокойством спросила Гая – «Вы убили его?» И она стала внимательно осматривать стол, потом нагнулась к полу…
«А мне показалось, что вы были напуганы, увидев его»,- голос молодого человека оказался низкий, с легкой хрипцой, но очень приятный.
«Да, вы правы», - беспокойство Гаи не проходило – «Но я хочу быть уверенной…»
«Не волнуйтесь» - перебил он ее – «ни живой, ни, тем более, мертвый, он не причинит вам вреда». Говорил он так, будто перед ним стоял плачущий ребенок, который боится засыпать в темноте.
«Я только хочу быть уверена, что он не покалечен, и не умирает мучительной смертью…»
Возникла длинная пауза. Наконец Гая посмотрела на своего соседа: тот, не моргая, смотрел на нее, явно пребывая в некотором шоке.
«Вы это серьезно?» - наконец проговорил он, и, не дожидаясь ответа, громко хихикнул. Гая тоже улыбнулась, и купе потряс дружный хохот.

***
Мне подали «Гролш», а сосед мой попивал «Ред Лэйбл». Я пил, смакуя каждый глоток, а он за раз опустошал рюмку и просил повторить. Он курил и пил, не закусывая, и при этом не хмелея.
«Я не верил своим ушам, - проговорил он. - Я впервые столкнулся с тем, что кто-нибудь заботился о том, мучается ли насекомое, на которое ты покушался, или нет. Обычно мы не задумываемся о смерти другого – не обязательно насекомого или животного, а даже человека. Мы мало ценим тех, кто рядом с нами, но с опозданием восхваляем тех, кто ушел от нас навсегда». И он выпил очередную порцию виски. Тяжело вздохнул… А я никак не мог понять сути его рассказа. Но голос моего рассказчика был пропитан непонятным мне трагизмом.
Я допил «Гролш» и попросил еще. Дождавшись новой порции, я с удовольствием сделал большой глоток; посмотрел в сторону своего соседа – рядом с ним стояла очередная полная рюмка, а он уткнулся в лист белой бумаги и отрешенно смотрел на него.
Я почти допил вторую порцию, а он все сидел с этим листком и был будто вне всей реальности бара, в котором мы оказались.
«А знаете, - наконец сказал он, - я ведь назначил ей свидание. Сегодня. Здесь. Вот на этом самом месте…»
Вдруг я понял, что он сделал мне прямой, недвусмысленный намек. Ну что ж, может и правда, пора идти?
«Прости, парень, - я быстро допил пиво и был готов встать и уйти. – Я не знал, что ты ждешь…»
«Она не придет». – Его голос прозвучал, как приговор. Я посмотрел на него: глаза его блестели от слез, и одна слеза медленно скатывалась по небритой щеке. Я собирался сказать ему…
«Мы переходили улицу… Утро…Все спешат куда-то… А ей так не терпелось посмотреть мой рисунок…»
И вдруг мне стало дурно: то ли слишком много пива выпил, то ли до меня потихоньку стал доходить смысл его рассказа, его грусти. В глазах потемнело, пронзительный звук заполнил всю голову, а в виски барабанила разгоряченная кровь. Я обхватил голову руками. Закрыл глаза и сидел, сидел так минуты две или три.
Внезапно «шторм» в голове прекратился; прекратился так же вдруг, как и начался. Я повернулся к своему соседу, но рядом никого не было. Он будто испарился, оставив, как напоминание о себе, лишь дюжину пустых рюмок и белый лист бумаги. Я взял его. На бумаге смелой рукой художника-любителя была изображена молодая симпатичная девушка; в купе поезда; читающая книгу. Рисунок был выполнен простым карандашом в черно-белых тонах. Единственным цветным пятном, а правильнее сказать цветными пятнышками, было множество горошинок запекшейся крови, рассыпанных мелким бисером по некогда белоснежной бумаге.