Знаки судьбы. Сборник. Томск, 2004

Александр Панов
Знаки судьбы
Стихи
Томск - 2004

От автора
Имена. Названия. События. Даты. Это знаки судьбы, знаки времени. Хочется, чтобы попытка их поэтической интерпретации вызвала интерес читателя, заставила его задуматься о прошлом и настоящем нашего края, нашего города, о своей личной истории.

Примечание.
в 2004 году исполнилось 400 лет городу Томску.



1.

Я еще на заречном лугу
Собираю упавшие звезды
И зорю, уподобясь врагу,
На деревьях сорочьи гнезда.
Я еще не оставил себя,
Не покинул отцовского дома,
И с ватагой соседских ребят
Разбиваю Мамая у Дона.
Слышу шелест летящей стрелы.
Зов тяжелой, встревоженной меди.
Я еще у засохшей ветлы
Не подумал о жизни и смерти.
И звучанье миров надо мной
Растворяется в зарослях мыса.
Я еще восхищаюсь войной
Не поняв ее страшного смысла.

 


2.

Идет Левонская война.
Дела на западе хреновы.
И Русь тревогою полна,
И плачут матери и вдовы.

Царь Иоан сидит в Кремле -
Глаза суровы и усталы,
И проступают на челе
Забот холодные кристаллы.

Землею прирастет земля.
Разбиты снова будут шведы.
И злоба жалит как змея,
И время исцеляет беды.

И деловито словно псарь,
Он мыслит сдержанно и строго:
О царстве должен думать царь -
Когда он царь и царь от бога.


 


3.

Жигулевские горы угрюмы.
Заточили казаки багры -
И судам будут вспороты трюмы
Ради желтой и звонкой икры.
Им далек интерес государства.
За разбоем разбой - жизнь проста:
Интересы Московского царства
Не преемлют они ни черта.
У ватаги законы суровы.
У ватажников правда своя.
Но крепко государево слово,
Покорившего эти края.
И Ермак хмуро думает думы,
Сила силе смиряет сердца...
Жигулевские горы угрюмы,
Предвещая начало конца.

 


4.

Древесный уголь углежоги,
Жгли не жалея живота,
Жгли, ощущая боль тревоги,
Жгли, веря в черта и Христа.
Дымили хмуро солеварни,
Дышали домны, плавя медь,
И изнывали наковальни,
И ветер взвизгивал как плеть.
И власть царя, крепя на Каме,
Трудились русские рабы,
Где Русь с Ордой вели веками
Вражду как общий знак судьбы.
И степь дышала зло и ярко,
Скрывая друга и врага.
И время обжигало жарко,
И соль хрустела как снега.

 


5.

Скрипело время словно оси
Давно рассохшихся колес
И шли величественно лоси
Сквозь мглу мгновений и берез.
И хвощ, ломая в суходолах,
Паслись прошедшие века.
И в волны темного Тобола
Ныряли струги Ермака.
И раздавался голос рога,
И был протяжен каждый плёс,
И всяк своё просил у Бога
Под скрип уключин, как колес.

 


6.

Плывут дощанники и кочи
Вниз по Тоболу, вглубь Югры,
И кровожадно щурят очи
Из мглы татарские миры.
Глядят глазами Чингисхана
На бывших данников орды
И день, дымящийся как рана,
Наполнен запахом беды.
Где сила хищного Мамая?
Где Тахтамыша зоркий ум?
Но безысходность понимая,
Спокоен сумрачный Кучум.
Он знает - переменны в мире:
Цари, границы, облака...
Качнулось время словно гири
И вспять решила течь река.

 


7.

Живет спокойствием разлива
Во мне великая река,
И слышу я неторопливый,
Знакомый голос Ермака.
Возможно, там в глубинах были,
Мы вместе плыли по реке,
И за Сибирь с Сибирью бились,
И спали рядом на песке.
Строгали солнечные струги,
Рубили избы на века –
Вершили плотницкие руки
Большое дело Ермака.
И пожилой сибирский ветер
Меня столетия кружил…
И потому живу на свете,
Все время чувствуя, что – жил.

 


8.

Алей (Али) – сын Кучума

Алей задумчив и суров.
Он сын Кучума, хан по крови.
Он ценит силу, краткость слов
И кровожадно хмурит брови.
Рожден для власти и за власть
Готов убить и быть убитым:
Его удел владеть и красть,
Как и присуще чингисидам.
Он полон злобы и любви.
Не в силах силе покориться.
Горит огонь в его крови
И озаряет дни и лица.

 


9.

Маметкул - племянник хана Кучума

Кривая сабля Маметкула
Скользнет по горлу Иртыша
И зябко вздрогнет тень вогула,
И сонный сумрак камыша.
И в дебрях ухнет филин глухо
Сквозь мглу событий и века
И вздрогнет небо, словно ухо,
Услышав голос Ермака.
И над землей свернет красиво
Холодный месяц топора…
И покориться силе сила,
И Русью прирастет Югра.

 


10.

Смотрю в глубь веков не спеша.
Смотрю, напрягая суставы,
И прячется в теле душа,
Как птица в тревожные травы.
Господствует сила и ум.
Законы подписаны кровью.
Владеет Сибирью Кучум -
Свирепо, жестоко, с любовью.
Селькупы по-детски слепы.
Вогулы наивны как дети.
И я оставляю следы
На мху, как реликтовый Йети.

 


11.

Сузге - одна из 8-ми жен Кучума

Сузге - любимая жена.
Кучум задумчив и тревожен.
И нежно возлежит она
На золотом атласном ложе.

Она прохладна словно снег
И горяча как жар бархана,
И рождена для сладких нег,
И ласк безжалостного хана.

Но щуря узкие глаза
Он ждет не ласки - пониманья
И тихо катится слеза
В глухую пропасть мирозданья.

И, вспоминая жизнь свою,
Кучум задумчив и спокоен:
Он молодость прожил в бою
И старость принял словно воин.

 


12.

В Ишимские степи кочует Кучум -
Разбито Сибирское ханство.
Слабеют глаза, но свирепствует ум,
Теряющий власть и богатство.
В бессилии силы сжимают персты
Упругие груди наложниц
И в свиток свивается лист бересты
От жжения огненных ножниц.
И ветер пронзает верблюжьи шатры
Как кожу змеиное жало.
И думы Кучума как сабля остры,
Хоть слабое тело устало.
И грозен Кучум словно раненый зверь,
Идущий по следу погони,
И ломится время в открытую дверь,
И ржут быстроногие кони.

 


13.

Истощена, пуста казна.
Царь Иоан угрюм и страшен.
Оцепенела тишина,
И Кремль, насупив брови башен.
Но вот на царское крыльцо
От Ермака гонцы с дарами,
А впереди Иван Кольцо,
Что вором был и жил с ворами.
Он говорит - разбит Кучум.
Что пал Искер - столица ханства.
Что нужен властный, сильный ум
И сила, покорить пространства...
Беседа. Взоры как ножи.
Кучум. Искер. Сибирь. Просторы.
И нет по существу межи
Меж ними - оба воры.
Один Иоан, другой - Ивашка.
Масштаб. Но разве в этом соль?
Одна и та же в кубках бражка,
Одна и та же душах боль.

 


14.

Холодное золото мига
Навек осветило века,
Монголо-татарское иго
Добито мечем Ермака.
Захвачены новые земли
В долине Обдоры-реки.
И селятся русские семьи,
Где жили всегда остяки.
Где ханты как дети наивны,
Храня деревянных богов,
Сгибают покорные спины
Пред силой друзей и врагов.
И так происходит издревле:
Свободен кто сам покорил...
И в плен попадают деревья,
И люди, и реки, и ил.

 


15.

Тоян - Ауштинский татарский князец.
В 1604 году зимой Таян был принят
Борисом Годуновым в Грановитой палате
в Кремле.


В Сибирь народ Руси идет.
В Сибирь идут народы Юга.
Чтоб сохранит Эушту, род
Тояну надо выбрать друга.
Жизнь - воплощенье вечных схем:
Убей врага себе в угоду,
Но если ты один, ни с кем -
Тебе беда, беда народу.
Тоян в раздумье – мысли йод.
Он ищет брод, не зная брода:
С каким народом свой народ,
Вести, чтоб сохранить свободу.

 


16.


Крут обрыв Воскресенской горы,
Зло острога надежное тело,
И за Томском иные миры,
И великое царево дело.
И отвага во имя царя,
И ватажная бражная удаль,
И манящие души моря,
И Сибирь, словно сказачный Суздаль.
И года - яко звенья цепи,
И свершения - яко побеги.
И с великой горячей степи
Степняки совершают набеги.

 


17.

Я город. Я Томск. Я ваш, Томичи.
Я служу Вам издревле и строго.
И хочу, чтобы вечно стучало в ночи,
Словно колокол, сердце острога.
Я по-прежнему славен, как ранее горд.
Я живу напряженно и жадно.
И проходят века, словно призраки орд,
Перед взором моим кровожадно.
Я спокоен, и чувства, как корни, крепки.
Я так молод и полон отваги.
И волнует меня, долетая с реки,
Голос вольный казацкой ватаги.

 


18.

Я выкликанец. Путь за Камень мой.
Ищу свободы, пашенной землицы.
И я иду в жестокий зимний зной
Навстречу солнцу, веря в небылицы.
И я несу тысячелетний груз
Своей судьбы, надеясь на удачу,
В чужую мне и не мою Югру,
И значу все и ничего не значу.
Я средство покорения земли
И должен здесь пустить как древо корни,
И я иду, где до меня прошли
Казацкие, выносливые кони.
И я иду, чтоб покорить Югру.
И я иду - ее освободитель.
И чтобы выжить, навсегда умру,
Как коренной, сибирский, местный житель.

 


19.

В 1871 году П.И. Макушиным
была открыта городская публичная
библиотека.


Баловство говорили одни.
Свет и знанье другие считали.
Горожане к Макушину шли
И серьезные книги читали.
Книга истину людям несла.
Жар сердец просвещенье питало.
И светлела сибирская мгла,
И свободу Сибирь обретала.
Становились свободней умы
Возникли крамольные мысли
И в тюрьме не бывает тюрьмы,
Если веришь в величие смысла.


 


20.

Ибрагим Ганнибал - «арап Петра
Великого» в 1729 году два месяца
жил в Томске.

В сибирскую ссылку арапа сослали.
Впервые по Томску проходит арап.
В тулупе, закутанный в теплые шали,
Ступает как будто мифический краб.
Шарахнулись кони, храпя боязливо.
Пугаются бабы, как страшной беды.
Проходит арап как великое диво
На белому снегу, оставляя следы.
И глядя с горы Воскресенской на город
Он вспомнил снега африканских песков...
И Санкт-Петербурга сжигающий холод,
И рабство свободы, и волю оков.

 


21.

Подводы. Постоялый двор.
Шум кабаков, вертепов пляска.
И вечный смрад и пьяный спор,
И золотая лихорадка.
И метрополия вдали
За глыбой гордого Урала
Взимает дань с моей земли
За веком век и все ей мало.
И покорённая Сибирь
Как будто добрая рабыня
И время тянет тяжесть гирь,
И солнце зреет словно дыня.
И тишина как будто вор,
И мгла густа как шкура волчья.
Тобольский тракт. Гряда озёр.
Татарский остров – Заисточье.
Уржатка. Ближние ключи.
Каштак за гранью крутояра.
И годы словно палачи
Топор достали из футляра.

 


22.

Течёт на север плавная вода.
Светла печаль на лицах старожилов.
Их красотой природы и труда
Сибирская земля заворожила.
Рубили лес и выжигали пни.
Им не забыть сопротивленье дёрна.
Бросали в жирный чернозём они
Тяжёлые сверкающие зёрна.
Им не забыть, как рыба в сети шла,
Как полыхало пламя краснотала,
И Обь на север медленно текла,
И на песок за валом вал катала.

 


23.

Храня былую красоту,
Словно усталые мадонны,
Стоят ростральные колонны
На сером, каменном мосту.
Проходят дни, года, века,
Таща котомки, сумки, ранцы -
Военнопленные германцы
Соединили берега.
Соединили явь и сон.
Соединили север с югом.
И время движется за плугом,
И всходит колокольный звон.
И мост парит как облака,
И жизнь спокойна и сурова:
В России немцы строят снова
Мосты и зданья на века.

 


24.

Из мглы веков восходит свет.
Слова раскачивает ветер.
И я хочу найти ответ,
Зачем нас познакомил вечер.
Зачем проспекты, улиц стон,
Любовь распахнутая настежь,
И колоколен тихий сон,
И поцелуй, упавший наспех.
И радость встречи на мосту,
И шепот Лагерного сада,
И Томск как воин на посту,
И колоннада звездопада.
И чудо утренней росы,
Испуг и радость и тревога -
Зачем мир брошен на весы
И дьявол искушает бога?

 


25.

Шёл в низовья отряд Колчака,
Опьянённый кровавым разгулом -
И за «баржею смерти» река
Несла трупы с испуганным гулом.
В трюмах сырость стояла и вонь,
Были люди, как север, угрюмы -
И суровая музыка волн
Проникала в холодные трюмы.
Чёрный ворон над баржей кружил.
Умирающих слышались стоны.
Их живыми бросали на ил
В молодые, обские затоны.
И сегодня, сквозь времени пласт,
Вдруг охватит озноб, обжигая,
Что любая, реальная власть
Утверждает себя, убивая.

 


26.

Дед корчевал. Хрустела вага.
Жевало пламя корни пней.
Из родника струилась влага
И бабка бегала за ней.
Работа шла. Разгоряченный
Дед воду пил суров и строг –
Работал, словно обреченный,
Себя в пылу работы жег.
Корней тяжелые охапки
Бросал в смолистые костры,
И молча собирала бабка
Остатки содранной коры.
Зачем рвать жилы, если скоро
Идти в колхозную артель?
Но дед не ведая укоров,
На поле будущем потел.
А за увалом праздник лапал
Ядреный воздух тишины.
Дед корчевал и молча плакал,
Как виноватый без вины.

 


27.

Разрушен Благовещенский собор.
Низложен крест. Похищены святыни.
Кто этот варвар? Этот вечный вор,
Который жил, и жив ещё поныне.
Кто выбирает правильную масть?
Кто сам собой преступно узаконен?
Кто этот варвар? Этот варвар власть,
Живущая, как будто, как вор в законе.
И так всегда. Иного не дано.
Мы только спицы в колеснице века.
Ведь испокон веков заведено -
Власть для себя… во имя человека.

 


28.

Лагерный сад

Откос к воде. Тревожен лес.
Печальны мраморные плиты.
И память обретает вес,
И стел застыли сталактиты.
И траур музыки, и страх,
И шелест пламени, и вздохи,
И ветер дней разносит прах
Моей страны, моей эпохи.
И я читаю имена,
И вспоминаю дни и лица, -
И продолжается война,
Чтоб никогда не повториться.

 


29.

Очарован навеки тобой я.
Ты как жемчуга белая мгла.
Белокаменный кремль Тобольска -
Ты не зло – лишь орудия зла.
Ты в Югре возведен на века.
Символ власти царя и опора.
Но текут над тобой облака,
Как безжалостный текст приговора.
Чья земля пред тобою легла?
Для кого твой дурманящий ладан?
Ты не зло, ты орудия зла:
Без вины обвинен и оправдан.

 


30.

Мне Томск за веком век родней.
Оград знакомые вериги.
Читаю улицы как книги
И прохожу проспектом дней.
Мой город мой и я при нём.
И все былое повториться,
И всех влюбленных лица,
И герб, с встревоженным конём.
И площадей немая мгла,
И ожиданье новой встречи,
И появление Предтечи,
И вечный спор добра и зла.
И только ты, забыв меня,
Накинув ветер дня на плечи,
Ушла, оставив жар огня,
И слов, оплавленные, свечи.

 


31.

Город зяб и притопывал тополь
И в оковах грядущей судьбы
Нашей встречи печальный акрополь,
Мы возводим как будто рабы.

Мы кладем равнодушные камни
В стены жизни, безмолвно скорбя,
И во власти безжалостной кармы
Любим всех никого не любя.

Все хотим, ничего не желая.
Мы как город все время в пути.
И находим, друг друга теряя,
И теряем, чтоб вновь обрести.

 


32.

Как карфагенская галера
На крыльях весел, сквозь века
Летит махина Универа,
Пронзая дни и облака.

Глядит бессонница устало.
Тихи студенты как рабы.
И роща дел тревожно встала,
И профессура хмурит лбы.

И стынут мраморные ели.
Вдали Сицилия светла.
И мир как вечные качели -
Огня и мглы, добра и зла.

И только каменные бабы
Из Горной Шории немы,
Словно простуженные барды
На жарком холоде зимы.



 


33.

Я люблю тебя город, не знаю за что.
Я люблю тебя город и в прошлое верю.
Я люблю тебя город, как цирк шапито,
И тебе покланяюсь, как мудрому зверю.
Я иду по канату проспекта, спеша.
Я последние деньги на пиво потрачу.
Я люблю тебя город, и плачет душа.
И уже не могу, и не смею иначе.
Я жонглирую днями сгоревших годов.
Я зверей вывожу на арену урмана.
Я люблю тебя город средь всех городов,
Словно цирк шапито, как обман без обмана.

 


34.

Что скажет время мне в глаза,
Спустя грядущие столетья,
Взмахнув жестоко, как мурза,
Воспоминаний жесткой плетью?
Что я скажу ему в ответ,
Припомнив прошлое тревожно, -
И тяжело идя на свет,
Когда всё истинное ложно.
Когда сместились полюса,
Когда в душе засилье хлама,
И разделяет полоса
Меня с высоким смыслом Храма.
Когда мой город - мудрый врач
Со мной беседует спокойно -
Но память, словно римский пращ,
Швыряет камни зло и больно.


 


35.

Новособорная площадь

Как призрак Троицкий собор
Исчез, чтобы возникнуть снова,
И глаз твоих немой укор,
Завис как шепот приговора.
И вновь испугана листва,
И возникнет ниоткуда
Собор как символ естества,
Собор как взорванное чудо.
И слышен звон колоколов,
И времени слышна прохлада,
И нам не надо лишних слов,
В тиши задумчивого сада.
И только память о былом,
И только мысли о грядущем,
И каждый в сердце строит дом,
Сверяя с вечным всё, и сущем.

 


36.

Мы встретились как впредь у Политеха.
Ты выбрала, чтоб мы пошли ко мне,
Где нам не будет петь Едита Пьеха,
Где будем я и ты - наедине.
Где, не спеша, нальем в бокалы пиво.
Окорачка пожарим на плите
И будешь ты сурова и красива,
Как девка при Иване Калите.
А я тобою буду любоваться
И, обалдев от запаха волос,
Полезу, как мальчишка, целоваться, -
Восторженно, взволнованно, всерьез.

 


37.

Съедает ветви улиц тля.
Краснеют крыши словно перцы.
А у меня есть три рубля
И остывающее сердце.
А у меня развал в стране,
А у меня в душе потемки,
Что будут думать обо мне
Мои далёкие потомки?
Развал проходит и пройдет.
Мы завоеваны незримо.
И сердце жжет свободы йод,
Как римлянам паденье Рима.

 


38.

Тени ветра, как вены на теле проспекта,
Никуда не уйти нам от нашей судьбы -
И разложено лето на линии спектра
Беспощадною призмой беды.
Как надломленный свет, ты вошла
в мою душу,
Все за нас решено в этом мире уже, -
И убитой любви неподвижная туша
Между мной и тобою лежит на меже.

 


39.

Я ждал. И ты пришла как сон,
И ты нахлынула как лето,
И ты дышала в унисон
С любимым городом поэта.
Ты не боялась тишины,
И пауз в нашем разговоре,
И было столько глубины
В твоем неповторимом взоре.
И вновь рассказывала мне
Свою судьбу, ища ответа,
А я, боясь обидеть лето,
Был осторожнее вдвойне.

 


40.

В горсаду аттракционы,
Развлеченья, шашлыки
И серьезные мильтоны
Ходят словно маньяки.
Все вращается сверкая.
Крик девчонок, тошнота.
Только ты одна такая –
Не боишься ни черта.
Кружит сад как центрифуга.
Люди, словно мураши,
Нет ни севера, ни юга -
Равновесие души.
И сквозь мглу проходит лето
Вновь уснули тополя:
Мой горсад – моя планета,
Где смеюсь и плачу я.

 


41.

На Белом озере печально.
На Белом озере светло.
Тебя я встретил здесь случайно
Холодной осени назло.
Вода дышала осторожно,
Веселье детское храня,
И все, что было невозможно,
Возможно будет у меня.
Возможно скрип катамарана
Разбудит в сердце тишину
И ты проснешься утром рано
В моем задумчивом плену.
И осторожно скажешь слово,
И утечешь как облака,
Чтоб ожидал тебя я снова
На Белом озере века.

 


42.

Прошу тебя, меня не жди.
Прошу тебя, себя не мучай.
Идут осенние дожди
И в нашей жизни правит случай.

Прошу тебя, меня не жди,
Храня тепло воспоминаний,
Ты в глубь пространства не гляди,
Застывши позе заклинаний.

Прошу тебя, меня не жди.
Прошу тебя, забудь навеки.
Как забывает нас вожди,
Как позабыли нас ацтеки.

Прошу тебя, меня не жди.
Все, что прошло, необратимо…
Но посмотри - идут дожди,
Как со времен Афин и Рима.


 


43.

Стоят задумчивые сосны,
В древесной памяти храня,
Седые осени и весны,
Тебя, и время, и меня.
И тишина густа и глухо,
В аллеи слышаться шаги,
И напрягает разум ухо -
Идут друзья или враги?
И только мрамор дышит серо,
И ты забыла про меня,
Но остается в сердце вера,
И холод вечного огня.



 


44.

Когда остановиться время.
Пространство расколет беда.
И в землю упавшее семя
Уже не взойдет никогда.

Когда обреченные реки
Заполнят потоки песка, -
Во всем воцариться навеки
Простая, людская тоска.

Не будет любви и сомнений,
Живое - живое убьёт,
И души людей и растений
Предъявят Всевышнему счёт.


 


45.

В. Антуху


Жизнь тебя, как криница, питала.
Шел к вершинам, ища вершин.
Слог, шлифуя, как грань кристалла,
Был со словом - один на один.

Был угрюмым, читая время,
Зная радость и боль беды -
Прорастали слова, как семя,
Зрели мыслей твоих плоды.

За себя и за всех в ответе
Жил свободно, не зная лжи.
Жил в веках, где событий ветер.
Жил спокойно, как старожил.

Не спешил ты, роняя годы.
С Восресенской смотрел горы:
Как живут и жили народы,
Как горят и горели костры.




 


46.

Город все время рождается вновь.
Город вчера и сегодня и завтра.
Город мой первая в жизни любовь.
Город расчет и безумье азарта.
Город аллеи, проспекты, дома.
Город зима и желанное лето.
Город мой сводит девчонок с ума.
Город вопрос, что не знает ответа.
Город не куча бездушных камней.
Город трудяга и важный вельможа.
Город раздумье над пропастью дней.
Город лицо и пропитая рожа.
Город озноб и дыханье огня.
Город надежда и город тревога.
Город мой есть отрицанье меня.
Город мой спор Люцифера и Бога.