Книга юмора

 


 
ТОСТ
А теперь я бы хотел поднять бокал или хотя бы свободную рюмку, передайте, пожалуйста, сюда, вот спасибо, за самого дорогого на свете человека, самого достойного, самого мудрого, прозорливого, справедливого, щедрого, внимательного, неподкупного много раз, сам проверял, за нежного отца и счастливую мать нашего коллектива, за начальника моего отдела, вы все его знаете, потому что вы все из других отделов, а я его знаю ещё больше, потому что нас в отделе только двое и есть: он да я - его верный ординарец, его Санчо Панса, его Петька, его зам, его дыхание, его хлеб и вода, его адъютант, его Арина Родионовна и его мозги, в конце-то концов, - в одной кучке. Мужчины пьют стоя, гусары - с локтя! Но прежде, если мне позволит Всевышний, я бы хотел собраться духом и сказать несколько слов для каждого, кто его до сих пор почему-то не знает, не пойму откуда такие берутся…
Вот он (показывает пальцем) сидит тут напротив меня и жует постоянно, посмотрите все! Дружно посмотрели на него все! Не бойтесь смотреть, когда ест – он не слышит. Говорят, кто как ест, тот так и работает. Обратили внимание? Вот он всегда такой: орёл, лев, настоящий разбойник нашего пищеблока! Если бы не он: встала бы пищевая промышленность, Но не даст он заснуть никому, никто не захиреет, не ослабеет, не потеряет контроль. Потому что он всегда у руля и плывёт на всех парусах из своего незамутнённого прошлого в будущее, покрытое мраком для остальных! Но только не для него. Звоните, спрашивайте, ответит всем, помянет каждого!
Вот он, волооокий, взгляд свой мутный поднял от тарелки на нас, здесь столпившихся! Как выразительны эти глаза, эти брови, как они впечатляют! Вам и в голову-то не придёт, что он подумал сейчас, разглядев нас и, может быть, что-то услышав! Да, он слышит, наверное, видите, как насторожился! Вот такого его и люблю даже чрезмерно, по-моему. Нет, он ничего не сказал, это просто отрыжка такая. Мне ли не знать этот запах…
Как он скромен сейчас! Восхищайтесь, друзья, восхищайтесь, здесь есть чему поучиться и чего никогда не достигнуть. Говорят, его голос на планёрках грому подобен, если он хоть что-нибудь там произносит, ведь скромности перед начальством ему не занимать, там он - просто виртуоз скромности, не то, что со мной...Правда ли это, не знаю, на планерки он меня не пускает, боится, наверно, а зря. А уж мне-то известно, каков его голос бывает, этот тембр, когда он произносит «войдите». И входят же люди!
Он мог бы руководить везде, всем пространством бы мог, даже там, в министерстве далёком, вот бы порадовался я за него наконец-то! И вздохнул бы спокойно за нашу страну и себя, одно лишь тревожит: заедешь случайно в Москву, а там он… Что за пропасть такая! Куда ни ткнёшься – он всюду. У него каждое слово – истина, особенно, когда всем обещает что-нибудь, я сам наблюдал: как скажет, так и будет, даже если на неделе семь пятниц – он для каждой отдельное слово найдёт. И попробуй не верить, что сбудется. Сам не захочешь. А раз не хочешь, то значит, исполнилось что он сказал.
Вот он, тостуемый, лежит головой на тарелке, не знает, как я его тут поздравляю. Спи спокойно, родной, никому не позволю прерывать этот праведный сон! Выпьем же молча, друзья, за такое грех не выпить теперь, пользуясь тем, что так повезло мне сегодня… А о тосте таком можете рассказывать ему сколько угодно, он ведь всё равно не поверит, рассмеётся в лицо или даже похуже того. Не пытайтесь меня заложить, дайте быть человеку счастливым оттого, что у него есть начальник, и сегодня он – мой.
ПОРЯДОК ИСПОЛНЕНИЯ СРОЧНО ПОСТАВЛЕННЫХ ЗАДАНИЙ
Получив указание начальника, не спеши выполнять его немедленно: возможны корректировки и уточнения.
Получив корректировки и уточнения начальника, не спеши выполнять их немедленно: возможно изменение решения, и задача в целом будет решаться иначе.
Получив распоряжение об изменении решения начальника, не спеши выполнять его немедленно: возможна отмена задачи.
Получив указание начальника об отмене задачи, не спеши выполнять его немедленно: задача может быть восстановлена.
Получив указание начальника о восстановленной задаче, не спеши выполнять его немедленно: задачу могут всё-таки отменить окончательно.
Получив указание начальника о том, что задача окончательно отменена, сразу же доложи о немедленном исполнении: это подчеркнет твою исключительную оперативность и значимость в части неукоснительного исполнения указаний руководства.
Деятельность, отрегулированная подобным образом, безусловно, вызовет одобрение начальства, попадет на заметку и будет способствовать быстрому карьерному росту.
БОЛЬНАЯ ТЕМА…
(читать залпом)
Ах, где бы мне выпить, где выпить, где выпить-то, где? Ах, праздники скоро, а я всё не пьяный, всё негде, всё не с кем и в долг не дают. Ну, и ладно. Какое здоровье? Чего уж смеяться? Зачем оно надо? Где выпить бы, где, а? Вот были бы мысли, умел бы я думать, я думал бы много на разные мысли об этом бы думал… ну, где бы я думать-то мог, если выпить-то негде!!!! Чу, слышу «дынь-дынь» колокольчики где-то звенят! О-о! Она! Дорогая! Она! Чует сердце! А сердце – вещун-вещунидзе-вещунькин! На слюни сейчас изойду! Ну, скорее! Чего же ты медлишь?! Я здесь, Инезилья, с гитарой и шпагой, с огромною шпагой, с малюсенькой шпагой, со шпажкой гранёной в руках! Я твой дембель, фельдфебель я твой, тьфу, вот привязалось! Твой рыцарь, майн гретхен! Дер хабе цвай-драй! Иди же! Иди же скорей в мою глотку сухую! Да так, чтоб продрало! Чтоб было не стыдно ! Чтоб «у-у, как нажрался» шипели бы в спину соседи-собаки такие! О, дай мне нажраться и свинтусом быть и не помнить, не помнить, не помнить старух вездесущих, ментов окаянных и этот бомжатник огромный, холодный, где выпить-то не с кем. Да, где же тут выпьешь?!
Следят отовсюду, доносят, глаза вон какие, глазищи к спине прилепились и смотрят и смотрят, чего-то там шепчут губами своими. Аж, вздрогнул: вот ужас какой! Эти мокрые губы! Опять со спины да на шею! Не надо! Щекотно! Уймитесь! Уймитесь! Ужо вам! Ужо вам сказал! Повторяться не буду! Вот выпью – натерпитесь. Я вам сказал: обещаю! Натерпитесь. Криком реветь вас заставлю. Попрыгать заставлю. Вот то-то же. Уф, присмирели…
Так, где же мне выпить-то нынче? Хоть кто бы попался сказать! Попался бы под руку мне этот самый, который, ух, я бы ему! Чтоб я да не выпил бы с ним! Не подрался бы я бы?! Да, я бы подрался – да, не с кем мне выпить сегодня. Вот и пусть он страдает теперь, что я с ним не дерусь. Не ради меня, хоть его пожалейте, имейте же совесть и стыд! Ему вы конечно нальёте. Ну, да. Он вам ближе. Он вот что, а я? А я почему не такой? Нет, ты только подумай! Каков, а! Шельмец! Он-то выпьет сегодня! Он уже её выпил! Всю кровь мою выпил! Всю душу он мне измотал! Кровопивец! Да, мне б до него дотянуться! Уж я б его сразу! Уж я бы на нем отыгрался! Кто он – а кто я! Ишь, чего, на кого замахнулся! Как смел он чего-то там выпить меня недождавшись?..
Но где мне его отыскать? Он ведь не явится сам, не подскажет. Такой он всегда. Он не я - душа нараспашку: всех выпить зову, идиот. Я трублю об этом на каждом углу, в любой подворотне меня уважают, когда я делаю это. А тут? Никто ничего… Разве ж можно вот так? Друзей бы каких, матерей, дочерей бы хороших, чтоб сразу с утра подносили сто грамм. Для начала. Имел бы я отпрысков кучу. Они б стеклотару сдавали. И был бы я кум королю! Тогда б я уж выпил, конечно.
Но некому в руку подать! Ушли. Испарились. Исчезли. А, может, и не было их. Откуда мне знать? И зачем? И кто они мне после этого, кто? Их нет никого, когда я так хочу выпить... О! Скоро же праздник! Ах, вот почему я так выпить хочу! Это праздник. И это святое. И как тут не выпить? Никак! Он ведь скоро наступит, наступит, уже наступает на горло. Сухое совсем это горло. Позор-то какой! Провалиться сквозь землю – и то будет мало за это! Какой я горячий внутри! Это адское пламя меня пожирает. Горю я, горю, я сгораю у всех на виду. Помогите! Спасите! И боль, и позор, и сквозь землю, и хоть бы налили! Хоть кто! Хоть урод и убийца! Хоть изверг, хоть наш участковый! Плевать.
Так, где же мне выпить сегодня? Последний разочек. Последний. Я почки отдам. И желудок. И сердце в придачу. На кой оно мне – это сердце, если нечего выпить?! Берите-берите. Хватайте.
Да, что я мозги-то всем парю? Я пить-то уже не могу. Ничего не могу. Я лежу и мечтаю на койке. Лежу в коридоре. В палате мне не было места. И нету мне выпить нигде. И не будет. Аминь.

УМНЫЕ ЛЮДИ
Вот как спросят иногда что-нибудь, так и не знаешь куда деваться. Хоть святых выноси. Думаешь: « Ну, блин, приехали! Докатились с учёностью своей, мать-перемать!»
А ведь ни с каким простым обалдуем ничего такого и близко бы не случилось. Например, подкатываю я на своем «запоре» к перекрестку. А там – свет красный. Я плавно торможу. Сбоку от меня тормозит навороченная пожарного цвета «иномарка», а сзади со всего разгону несётся прямиком на мой «запор» жигулёнок-копеечка под управлением глубоко творческого интеллигента с семью пядями во лбу. Задумался человек о чем-то вечном, нам и не снилось о чём. И вдруг замечает он, что надо бы тормозить, очень поздно замечает, правда, когда уже ясно, что всё равно на меня налетит. Как быть? И тогда он, благородно спасая мой бесценный «запор», изо всех сил выкручивает руль и честно, на совесть врезается в пожарную «иномарку». Из неё медленно вылезает бритоголовый распальцовочник, ухмыляясь, качает головой, и спрашивает меня, кивая на бесстрашного дорожного камикадзе: «Ну, не дурак ли?» Нет, дорогие мои, не дурак. По отношению к моему «запору», точно, умник.
Иной раз только подумаешь, а умный человек уже знает, чего тебе надобно. И бывают ещё удивительные случаи, когда и помыслить-то как следует не успел, сам не знаешь, чего ж тебе такого бы этакого, а умный человечище уже обо всём за тебя догадался и спешит, торопится в твою сторону. Как-то ехали геологи в тайгу, да застряли без надобности в одной деревушке близ самых гор: то ли машина сломалась, то ли поджидали кого, кто не поспел за ними. Короче, всю водку выпили, в баньке напарились, в речке наплюхались, а делать-то неча больше. И ехать дальше нельзя, и денег уже нет, пропили всё до копейки, тушенка одна осталась, то есть – закуски-то полно ещё. Вышел парень молодой в два часа ночи на крылечко на звезды погрустить и выстрелил для куража из ракетницы в белый свет, как в копеечку. Вспыхнула зелёная ракета, прошуршала над речкой, растаяла в воздухе... А парнишка спать пошёл. Храпят геологи, в спальниках полёживая по всей избе, под столом бутылки пустые, на столе сало нарезанное да тушенка недоеденная на сковороде. Печка потрескивает потихоньку дровами. Так ещё час прошёл. И вдруг грохот в сенях, шум, народ какой-то заходит без спроса и прямо в дверь. Свет включили тоже запросто, никого не спрашивая. И на столе уже банка трехлитровая с самогоном. Кто такие? Зачем? Откуда? А так просто оказывается: жители местные. И как они догадались, что у нас выпить ничего нет с обеда уже? «Стреляли,» - лаконично и ёмко отвечает понятливый местный народец. Вот ведь люди-то какие умные в деревнях живут! Стоит кому-нибудь в два часа ночи из ракетницы пальнуть, как через час вам уже несут свежего самогона, чистого, как слеза монашенки. Причем, совершенно незнакомые личности. И что самое удивительное: просто так, задаром! А вы говорите «дураки»… Умнейшие, прозорливейшие, щедрые душой люди! А бдительные-то какие! В два часа ночи за ракетницами следят, в небо посматривают…
А ещё, я вам скажу, умные люди достойны уважения хотя бы за то, что задают порой такие диковинные вопросы, какие глупого не осенят никогда. Тут уж сами примеры приводите. Каждый день от умных людей этого добра как с утра наслушаешься, так весь день диву и даёшься. А что? Не так разве? Видать, потому-то они и умные, не нам чета.

ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ
Я виноват.
Я виноват априори, всегда, безраздельно, повсеместно перед всеми - и во всём сразу.
Нет казни, которой бы я не заслуживал, нет человека, который не имел бы полного права меня проклинать. Я испортил жизнь всем одновременно как только родился.
Я слишком много дышу, именно на мне стоит задуматься об экономии воздуха.
Я часто храплю во сне.
От меня много крошек на столе после еды, как бы я не старался их убрать.
У меня постоянно бывает по три носка в стирке (именно нечётное число почему-то).
Я трачу слишком много денег, потому что хочу всем сделать приятное.
Потом я остаюсь с долгами и никак не могу из них вылезти, и те, кому я делал приятное, говорят, что я слишком много трачу.
Я постоянно забываю почистить ботинки.
Я курю (это ужасно).
Я трачу слишком много времени на стихи и всякую писанину, а мог бы гвозди забивать или гаечным ключом что-нибудь крутить, и вообще дома работы полно, а я всякой ерундой занимаюсь по ночам, когда умные приличные люди спят, готовясь завтра забивать гвозди и крутить гайки.
У меня постоянно нет расчески, а лысый – это не причина.
Я всё время хожу в мятых штанах и не замечаю этого.
Я зануда и слишком много говорю, пытаюсь что-то объяснить всё время, когда это абсолютно никому не нужно, потому что всё равно я виноват перед всеми во всём подряд.
Я тщеславен, а надо быть скромным, молчать и улыбаться или поддакивать, когда кто-то рядом с умным видом вещает всякую ерунду. Приличные люди так не поступают, они возвеличивают других и уничижают себя, и за это их все хвалят и ценят круглые сутки.
По крайней мере, мне об этом так рассказывали, сам не видел ни разу.
  Я не переспрашиваю, когда мне всё понятно, а на самом деле надо бы переспросить, и задаю слишком много вопросов, когда всем кроме меня всё ясно.
Я не люблю гладить бельё, я просто ненавижу гладить бельё, и пылесосить тоже, и стирать я тоже не люблю, а почему-то никогда ни от чего не отказываюсь.
Я не умею говорить «нет», и это все знают.
Мне никто не старается вовремя вернуть взятое в долг (иногда по три-четыре года не отдают, а иногда вообще, и это в порядке вещей), а с меня долги требуют ежечасно и раньше всех сроков ранее оговоренных, иногда даже не успев мне одолжить.
Я слишком медленно думаю, до меня долго доходит то, о чем все уже и думать забыли сто раз.
Я верю первому встречному, и меня каждый обманывает. Я наступаю на одни и те же грабли постоянно.
Мне всегда недодают сдачу в кассе.
Меня обвешивают не глядя.
Я не всегда успеваю уступить место в автобусе, и на меня вечно орут энергичные старушки, которые обязательно протискиваются именно туда, где я сижу, и сверлят, и сверлят меня гневными взорами своими, скоро в гроб загонят.
Я не лезу в драку, когда в публичном месте кто-нибудь матерится, а матерятся у нас в публичных местах ежесекундно.
Если меня не будет, весь мир вздохнёт легче: это из-за меня погода на улице всё время не та, какую надо, все 365 дней в году, это именно мои ноги мешают всем свободней ходить по тротуарам, именно мной проглоченного воздуха не хватает рабочим у мартеновских печей, именно мной съеденного куска хлеба не достаёт голодающим детям Африки, именно из-за мной выпитого глотка воды, кто-то в пустыне умирает от жажды.
Я всем мешаю. Вынесите мне приговор. Найдите исполнителя, потому что мне самому ничего поручить нельзя. Даже это.
Я виноват…
КОЛБАСНАЯ ЛЮБОВЬ
Вот она лежит за стеклом и манит призывно и страстно. Это её «хочется снова и снова». Это с мыслью о ней десятилетиями засыпали мужчины и женщины, старики и старухи, дети и их родители. А некоторые так и не могли заснуть. Потому что это невозможно так просто бессовестно заснуть, когда она чудится всюду…
Оно не кажется, нет, оно так и было: если б вышел на улицу некто и крикнул во всё своё алчущее воронье горло: «КОЛБАСАААААААААААААА!» - откликнулись бы миллионы, земля б содрогнулась от стона вожделенного. Об электричках, ею пропахших, зелёных насквозь, об очередях навороченных, толстых и угрюмых, как любительская в натуральной оболочке, о мозгах, изъеденных, изрубленных мыслью о ней, о худосочных бычках и тёлках колхозных, с лопатками страшными, словно крики лемура в ночном тропическом лесу, о них, легших костьми на алтарь колбасного цеха, – не забудется вовек!
Ленин великий и ужасный, в мавзолее своём возлежа, завидует ей завистью горькой, бессильной: даже к нему никогда не толпилось столько народу. Кланяется ей, государыне, всяк сущий - покуда глазам неймётся и ноздри трепещут. Прекрасная и простая видом, солёная от едкого пота, чёрной крови и слёз, пролитых над ней и из-за неё в таком изобилии, какого не удостаивалась ни одна мировая война, - вот она, доступная взору любому, распростёрлась на столе цельной палкой, сияет, не таится, бесстыжая. Не какая-нибудь– с неестественным цветом и пластмассовым вкусом вся в ярких наклейках и ярлычках заграничная дребедень, - нет, наша - простая советская Великая Отечественная колбаса.
Никогда не забуду, как в заштатном городишке из магазина «Продукты» с блекло-голубыми облупленными дверями среди ругани и плача над головами в платочках и кепках выплывала она из липкой людской духоты по рукам, протянутым к ней, – непостижимая и недосягаемая, словно икона или броненосец «Потёмкин»…
Целая эпоха прошуршала над тобой знаменами, отматерилась и сгинула, а ты - жива-живёхонька, ничего тебе не сделалось. На любой вкус, на любой карман излаживают тебя изо всего, что летит в мясорубку. Сколько дальневосточных растений с тёплым русским трёхбуквенным именем «соя» тело твоё пропитало! Сколько слухов диковинных о крысиных хвостах и лапках в тебе полегло… Сколько салатов оливье в тазиках праздничных тебя поглотило! Сколько ртов, ротиков и пастей разверзается ради тебя каждый миг! Мы сроднились с тобой – ливерной, чайной, хлебной, докторской, отдельной, бесценной. Ты давно уж не просто еда, ты – история наша, мечта единая, спутница в радостях, утешенье в печалях, судьба...
  Ни чума и холера, ни дефолты, ни цены на нефть разлучить нас с тобой не способны. И пусть над этим смеётся хоть кто, но, покуда ты есть, мы всё стерпим, мы выживем, мы одолеем, И, быть может, не правы ученые и богословы: не на одних лишь черепахах, китах да мудрёных законах физики зиждется мир, но стоит он немножко ещё и на этой незыблемо-вечной колбасной любви.
«СМЕРТЕЛЬНОЕ ТРАХАНЬЕ»
(анонс романа)
Автор любовно-детективного романа «Смертельное траханье» - Геннадий Хотелкин. Разумеется, «Хотелкин» - это псевдоним. Коллеги частенько зубоскалят над этим фактом: мол, своим псевдонимом Гена возжелал подчеркнуть не столько свою сексуальную активность или значимость, сколько простое желание иметь как можно больше денег любыми способами. На самом деле его настоящая фамилия гораздо проще и безобидней – Хотелко. Хотелок в селе, из коего родом отец сочинителя, - полдеревни. И все родственники. А вот Хотелкиных – ни одного.
Лицо у него - ровное, спокойное, взгляд плоский побарабанный. Поэтому он не избегает прямых, откровенных вопросов, невзирая на то, что там в них найдётся без стыда и совести... Он на них просто не отвечает никогда. И это лишь разжигает любопытство. А ведь давно известно, что именно любопытство чаще всего вынуждает человека совершать необдуманные, идиотские, а то и смертельно опасные поступки. Покупать романы Хотелкина – одна из подобных, хотя и не самых ужасных по последствиям глупостей. Конечно, покупать просто туалетную бумагу – гораздо дешевле и удобней, но ведь не всем же запретишь жить как попало...
Однако, приступим к описанию самого романа. Автору ( в данном случае Хотелкину, хотя на его месте мог бы оказаться и любой другой иванов-петров-сидоров) удалось-таки совместить в названии сразу два направления литературной макулатуры, пользующейся потребительским спросом: подчеркнуть принадлежность своего опуса одновременно и к любовному и к детективному жанрам. Книга обладает довольно ценной обложкой из твёрдых материалов и нарочитой глянцевостью. Что же касается сюжета или поступков главных действующих лиц, то не стоит искать здесь какой-либо логики или смысла. Автору было абсолютно всё равно, то есть по барабану, что они там делают и чем занимаются и, тем более, чем и когда всё это кончится. Главное преимущество романа в том, что у него как минимум 350 - 450 страниц ( в зависимости от формата издания), набранных довольно крупным шрифтом так, чтобы можно было различать буквы в любых суровых российских условиях. Например, в сумерках или где-нибудь в тёмном углу. То есть, возможность временных перебоев с подачей электрического света предусмотрена загодя. Впрочем - это скорее заслуга издательства и типографии, имеющих громадный опыт в подобных делах. На обратной стороне обложки помещена реклама никому непонятных фирм и компаний, перед которыми у издательства, вероятно, имеются какие-то неоплатные долги с процентами. Если открыть три-четыре предпоследние страницы «Смертельного траханья», то там можно обнаружить рекламу самого издательства по поводу других книг, которые ему предстоит выпустить и продать с не меньшим успехом, чем «Смертельное траханье».
К сожалению, публике, посещающей книжные магазины или книжные отделы в гастрономах, или привокзальные ларьки и киоски со всякой всячиной хорошо известно насколько плодовит Геннадий Хотелкин. Его книги стоят в них корешок к корешку по полметра в длину. К великой радости всех хотелкоманов спешим сообщить, что готовятся к выпуску сразу три новых романа их кумира: «Смертельное траханье-2», «Смертельное траханье-3» и «Смертельное траханье-4». Предупреждаем, что так может продолжаться ещё долгие годы, поскольку тема, затронутая Хотелкиным, практически неисчерпаема, а трахать по клавиатуре своего компьютера - его хлебом не корми.
Итак, от имени плоскопараллельного лица Геннадия Хотелкина (воистину, раскрученный бренд!), а также от имени издательства, типографии, оптовой-розничной книготорговли и всех их кредиторов, искренне благодарим всероссийского читателя за предвкушение нашего удовольствия от вашей покупки. Успехов вам, дорогие наши книжные лохи!
НЕМНОГО О СПОРТЕ
 А в этой весовой категории у нас выступает голимый спортсмен Супердыщенко. Мы всегда все за него болеем. Лишь бы он нигде не болел, как прошлый раз: ну, ведь только же вышел на ринг и нате: сразу же - как всегда. Как ему плохо было, ой, как плохо, все истинные любители спорта, наверное, помнят. Весь зал, вся страна, как один человек, ощутила тогда эту чёртову болезнь. Вот даже через голубой экран флюиды были. Ох, ты, Господи, заговорился я с вами. Пока вспоминал про былые заслуги Супедыщенки, он-таки успел пропустить один мелкий нокдаун. Но мы же верим в его мужество. Ему те нокдауны всё равно, что сушёному клопу щелбан. Он всё переживёт. Только бы не упал, бедолага. Только бы продержался до конца первого раунда! Ну!… Ну!!! Ну, что ты будешь делать! Упал-таки на татами! Ну, вставай! Вставай же! Не посрами державу! Постой за отечество! На тебя ж все смотрят, вся родня твоя тут, детки мал-мала-меньше, такие же Супердыщенки, как ты, отец родной, - все в зале сейчас!..
Фу! Встал, наконец… Ой, лучше уж лежал бы, наверное. На игровой площадке незначительный технический перерыв. Матч приостановлен. Вот не вовремя-то, а! Мы ж только раскачались! Но это не проигрыш, нет, это пока ничья. Судьи не правы. Даже ребятишки знают, что это «несчитоба», как они говорят. А ведь здесь – международный уровень или что? И вот уже наша федерация успела накатать жалобу, молодцы какие, заранее всё заготовили, наверное, ещё дома. Какие такие «штрафные санкции»? За что? Как можно «испортить» воздух?! Где?! Не вижу! Не понимаю! Он же пустой! Ну, и что, что «ушел с помоста»?! Вернётся! И даже не один! Ох, уж это мутное западное вечно необъективное судейство… А вот так вот оно и смазывает нашим их блестящие выступления. Тьфу на вас! Простите за выражение, но – это уж по-нашему, по-домашнему - от души! Я думаю, вы меня понимаете...
 Мы же пока окунемся с головой в наши сладкие воспоминания. А почему бы и нет? Нам всегда есть чем погордиться в славном прошлом. То есть, погрузимся в те времена, когда наш великий, не побоимся же, наконец, этого слова, спортсмен получил право добавить к своей итак уже всем известной фамилии приставку Супер! Как мы все помним, он тогда победил в решающем матче за последнее место в суперлиге международного значения. Тот величайший бой в истории шашек наверняка не забудет ни один истинный любитель велоспорта. Тогда ещё простой Пердыщенко вдруг ни с того ни с сего провел его на высочайшем уровне. Во-первых, он устоял на ногах до самого конца, во-вторых, просто-таки подавил противника своим природным темпераментом, когда сумел навязать тому игру на своём поле, то есть в «чапаевцы». А в-третьих, его решающий слалом на байдарках превзошёл все ожидания знатоков пауэрлифтинга! Помню, как сейчас перед глазами эти самые слёзы победителя в одиночном катании после триумфального тулупа и тройного соскока с коня. Даже в моей комментаторской кабинке стоял сплошной рёв буйствующих болельщиков. Ну, наконец-то, казалось тогда всем нашим, мы-таки дали им жару! Вот за что все мы, как один, любим нашего дорогого Супердыщенку!
И пусть теперь любые неблагодарные судьи засуживают нашего спортсмена как хотят, нам-то известна его истинная мощь! Он нам всю её показал ещё там, на бескрайних полях Уэмбли и Мараканы! Никакие ихние хвалёные Пепе, Зизи или Диди ему не чета! И он ещё покажет почем порох в пороховницах нашего отечества. Каждому, кто видел, как он себя ведёт, например, во время исполнения нашего национального гимна, как он весь выгибается прямо от переживаний, весь горит, просто плакать хочется… Нет, ну, что я говорю? Да, вы гляньте на него сами. Как он идёт! Это ж пава натуральная! А шаг! А осанка! Спиночка пряменькая! Носочки врозь! Посмотрит – рублём одарит, будешь счастлив весь день, как последний идиот. Нет, ничего эти судьи в жизни не понимают, всё измеряют свои железным американским долларом! А как же душа? А сердце? Ну, воздух испортился маленько, так мы что – порченного воздуха без него не видели что ли? Разве там его мало - в этих ихних оклахомах и огайях? Эка невидаль. У нас тут целые заводы дымят, отбросы отбрасывают круглые сутки, и то ничего. Ценить надо человека за его стать! А не мелочиться… Скажем, наконец, прямо: руки прочь от нашего Супердыщенки! Вот ведь как человеку по нервам ударили: даже здесь слышно, как он в раздевалке переживает. Мы, конечно, никому не угрожаем, но если уж кто посмел обидеть какого-нибудь нашего, то пусть тогда не пеняет на кого-нибудь ещё! Мне стыдно за чужие страны, которые послали таких судей. Я бы их не послал!..
Простите меня, конечно, но вы уж как хотите, а я пока поплачу…
ДОРОГОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Дорогое телевидение!
Покажите мне, пожалуйста, завтра вечером какой-нибудь офигенный фильм про несчастную любовь, чтобы прямо за душу продрало. Сделайте это обязательно, потому что вчера вечером на дискотеке мой парень, чтоб он сдох, начал клеиться к моей лучшей подруге. А я ведь ещё не знала, что она такая стерва, нет, чтобы отказаться по-честному, так её от счастья ажно распёрло всю, гадину такую. У меня горе теперь. Реву, как собака. И ничего поделать уже нельзя. Я этого двурушника назад теперь не приму, потому что я гордая и берегу девичью честь смолоду, как нам завещали великие предки. Ну, вы поняли, о чем это я хочу сказать, да? Если и вы мне откажете, я просто не переживу этой душевной боли! Ещё вот что: покажите, пожалуйста, этот фильм в самое лучшее вечернее время, особенно, если по программе у вас должен быть футбол или хоккей. Он их так любит, что сразу сбесится, когда узнает про фильм. Для него, козла вонючего, это прямо наказание какое-то будет.
Вы знаете, как он ловко притворялся? Нет, вы такого подлеца ещё не видели! Вам повезло. Про таких фильмы снимать надо, а в конце убивать по-настоящему выстрелами в упор, чтобы всю обойму выпустить, а потом гранатой в клочки разорвать, чтобы даже кровь пошла, и чтобы эта стерва, подруга моя бывшая, полюбовалась, а то её что-то шибко сильно распёрло в зобу. Я вас предупреждаю по-хорошему: покажите завтра фильм про офигенную любовь! Если вы его не покажете, то я отдамся первому встречному дураку, а на вас закажу порчу, у меня соседка картами гадает, она за деньги кого угодно испортит, не то что вас, гады такие. Все меня обижают, и до чего же я несчастная, если б ты только знало, дорогое моё телевидение. Я тебя очень прошу: хоть ты меня не предавай, как эти сволочи! Покажи им, пожалуйста, ты же меня любить должно, я ведь твоя зрительница. Я тебя с детства уважаю, ещё с мультиков про Мак-Дака, Скруджа и Сейлормун!
Посылаю тебе свою фотку. Посмотри, какая я хорошенькая! Правда, прелесть? А глазки? А причёска? Чумовая, правда же? Прикинь, во сколько она мне обошлась, я ведь для парня своего фоткалась, чтобы он, козел, всюду её носил на груди и про меня помнил, а теперь-то на что она мне? Выбросить жалко. Лучше тебе пошлю, может, после фильма покажешь по телику. Пусть другие девчонки тоже знают про него: как он всех лапает и всякие глупости говорит, от которых сердце прямо сразу вздрагивает и задыхается.
Если ты покажешь мою фотку по телевизору, то можешь объявить вся клёвым парням, что я сегодня свободная, чтобы они все пришли на нашу дискотеку, набили морду этому козлу и сказали ему, чтобы он там больше не появлялся, Особенно с этой шалавой, чтобы даже думать не смел. А если он потом всё-таки придёт, то передайте ему, что я его очень жду и люблю по-прежнему. Пусть не обижается. Я ведь ему ничего плохого не сделала. Это всё он сам натворил, кобель такой. Я его, конечно, спрошу про фильм. Может быть, хоть он тронул его каменное сердце? А если он ещё попросит прощения, то я вам даже деньги пошлю за просмотр, честное слово! У меня есть ещё немного денег, от прически осталось. Так вот, мне ничего не надо, я вам всё вышлю. Вы меня понимаете? Ну, вот, кажется, и всё. Скорее показывайте фильм. Жду с нетерпением.
С уважением, ваша верная телезрительница.
ПОЙТИ И УМЕРЕТЬ…
Ну, не получилось из меня героя. Не получилось. Не бросался с гранатами под танки, не ложился под амбразуры, не освобождал заложников. Не сумел сказать начальнику ПТО - кто он такой на самом деле, а не то, что он думает. Не выхватывал ножей из рук подлых убийц, не заступался за оскорблённых женщин, не дарил на последние деньги букеты роз незнакомым девушкам, да и знакомым не дарил - дорого... От меня все чего-то ждали. Наверное, я похож на героя. Но я - не он и никогда им не стану, не ждите. Не хватает у меня храбрости вот так всё бросить и пойти в герои. Духу у меня не хватает, вот в чем дело. Каждый раз прячу себя за какими-то пошлыми фразами, оправданиями или просто нагло молчу…
 Это именно мне должно быть стыдно за бесцельно прожитые годы. А мне не стыдно. Не то чтобы для кого-то герой: для себя – не защитник. И кто пнёт меня, не поленится - тому и поклонюсь, не побрезгую. Любые руки лизать – за счастье, из любой миски лакать – за честь... Ни гордости, ни совести. От рождения до смерти – один понедельник. И не жил ещё, а уже и незачем. У других шевеления какие-то происходят, хотят хоть чего-то, у меня же – всё одно да потому… Убил бы меня кто-нибудь, что ли! Да, кому это сейчас надо? Просто так, даром, ни за что? Удавлюсь же за копейку, гроша ломаного за себя не дам. Ни рыба, ни мясо, ни два, ни полтора. Чехол один, а не человек. Вот Чехов писал когда-то про человека в футляре. А про футляр без человека никто не подумал. Я и есть тот футляр. Какого рожна в меня воткнут, то и получат на выходе. Только и тыкать-то никому неохота. Недосуг. Ну, и что мне теперь: не жить, что ли? Пойти и умереть?..
Ага. Щас. Нет уж, буду коптить небо сколько смогу. Может, для того я и родился, чтобы было кому небо коптить, время тратить, продукты переводить, землю унавоживать. Есть, есть выход из положения! А то, что я не герой, так это ещё как посмотреть: оглянись вокруг, незнакомый прохожий! Сколько таких как я? Нас тьмы и тьмы, и тьмы! И пусть высокопарное и высокомерное ничтожество изо дня в день вытирает об меня грязную обувь, я-то знаю: настанет срок, и оно станет точно таким же удобрением, как я, ничем не лучше… Ну, не герой я! Так что с того! Я – фон. Благодаря мне замечают героев. Не будь фона – всё бы слилось и стало таким же безликим, как я. Я болото, я ноль, но я существую и только поэтому видно, что есть горы и пропасти, плюсы и минусы, взлёты и падения. Я – бессмертен, как Хаос. Из меня всё возникло, в меня же и провалится. Я никто и ничто. Пустота. Но пустота- это пространство, не будь её – и куда бы всё поместилось?..
Поэтому не предлагайте мне пойти и умереть. Вот этого я не умею. Да, и невозможно такое…
«ВАМ НЕ ПОНЯТЬ…»
Одежда, как это часто случается, когда вообще происходит, выглядела лучше человека, покрытого ею. Впрочем, тому всё равно мочи нет, как было хорошо в ней. А ведь если мочи нет, то её нет никогда, то есть она всё время отсутствует, на то она и мочь, а не немочь. И при одной только этой мысли всё равно уже неплохо было ехать в автобусе и чувствовать, как люди вопреки воле своей озираются на тебя как бы ненароком и… - ты уже производишь некоторое впечатление на публику, хотя сам по себе, может быть, и не стоишь ни гроша.
Примерно так чувствовала себя девушка Мими со вставными зрачками ярко-василькового цвета, нежно-сиреневыми волосами и колечком в ноздре, едучи в новой крутой фирменной куртке от модельного дома О’бальдини, купленной для неё по случаю дня рождения вчера на китайском рынке за полцены её тётей, инженером высшей категории, торгующей на том же рынке жареными и солёными семечками. «Вы меня купили – так терпите уже, » - сказала бы куртка, если б у неё были мозги. Но и их не было, а потому, скрипя свежей синтетической кожей, приходилось довольствоваться этим.
Застенчивые девушки опускают глаза от удовольствия, и, умело покраснев, шепчут одними губами «как вам не стыдно» паре разбитных парней с заднего сиденья, которая посматривает на них так же жадно, как пьют чужой ячменный кофе в столовке, пока хозяин расплачивается. Но в автобусе застенчивые девушки отсутствовали, зато имелась Мими с развитым целлюлитом под джинсами в такую стремительную обтяжку, которая, перенапрягшись при рождении своём, готова была ежесекундно разорваться вдрызг от соприкосновения с любым сторонним предметом.
Мимика (так ласково звала её мама подруги), поскольку у неё, что на уме то и на лице, а заднего ничего нет, не было и не будет никогда, расплывалась в улыбке, торжествующе зыркая в сторону парнишек. Молодые люди, лузгая семечки и молодцевато покручивая челюстями, загыгыкали, толкая друг друга в плечо.
«Цурюкен унд цурюкен унд гроссе цурюкен,» - с придыханием посылал мыслеформы двигателю водитель автоколесницы, что для него означало нечто среднее между «быстрее, выше, сильнее» и «как мне всё надоело и когда это кончится». Автобус рванул было с остановки и тут же резко затормозил, подрезанный лихо бросившейся под колеса иномаркой-самоубийцей. В один миг со священной коровьей улыбкой, не успевшей сойти с лица вслед за сменившейся ситуацией, Мими, стоявшая у выхода, пролетела от передней двери да задних сидений и грохнулась прямо на колени ржущим парням, который тоже не успели за тем же. Парни взвыли от боли и неожиданности. Шмякнувшаяся Мими горько охнула: по полученным ощущениям юношеские колени показались ей булыжной мостовой, усыпанной рыбьими костями. Из-под машины что-то потекло, и перепуганный шофер, набираясь храбрости матом, выскочил из кабины.
Но всё это не имело теперь для Мимики ровно никакого значения, поскольку авария, случившаяся с ней, по своим масштабам и по её мнению затмевала всё: у девушки лопнули штаны. Как раз пополам по самому напряженному месту. И теперь самая драгоценная часть её целлюлита, выплыв наружу, физически уже никак не могла быть впихнута обратно. Это событие не прошло незамеченным её основными жертвами: юноши, отметив про себя природные данные Мимишки и от этого внезапно как-то поскучнев, тут же забыли о своих плотоядных планах по поводу кое-кого возле передней двери.
«Ну, и большая ж у неё…» - как бы непроизвольно выпало у одного из них. «Ага, большая, большая, - вообще здоровенная, ты прикинь,» - подтвердил личными наблюдениями второй. И тут же собственное нечаянно вырвавшееся умозаключение почему-то настолько развеселило их, что они даже забыли нахамить как следует в таких случаях.
«Бесстыдники!» - патетически воскликнула пожилая женщина на переднем сидении, которая тоже всё видела, - «Вот я милицию сейчас вызову!». Однако, конско-юношеское ржание от этого лишь усилилось. Девушка с рыданиями покинула автобус.
Увы, хотя она сама же нынче, начиная с раннего утра, только и жаждала того, чтобы на неё обратили внимание, а теперь цель эта вроде как бы была вполне достигнута (ей казалось, что за ней до самого порога дома наблюдала с комментариями вся улица), Мимику это нисколько не радовало.
Только одна верная подруга Жужу поняла всю глубину её душевной боли, сочувственно покачала головой после Мимишкиных жалоб на жизнь и удовлетворённо выдавила из себя: «Да, брось ты всё это, не реви: не одежда красит человека». Наверное, и сама-то не поняла что сказала. Впрочем, для благодарной Мимики никакие слова в эти мгновения всё равно не значили ничего: тут главное – чувство локтя, которого словом не понять.

ЮБИЛЕЙ

Он захмелел от первой рюмки
И стало ясно со второй
Какие в нем крутились думки,
И в чём он, стало быть, герой…

Дорогой Петр Васильевич! В этот торжественный день вашего рождения, глядя на вас, вспоминается, как говорится, старинная поговорка «если бы молодость знала, понимаете ли, если бы старость могла». Да! Старость могла, понимаете ли! Глядя на вас, такого молодого, понимаете ли, старца, молодость таких бы ещё дров наломала, ого! Но без вас – никак. Вы у нас самый незаменимый. Сколько раз морщил лоб, напрягался, думал, думал… Некем! Понимаете ли, некем вас заменить, дорогой вы наш! Да, если б было кем, если б только было – завтра же, понимаете ли, буквально завтра же, нет, даже сегодня же, вот именно! Сегодня же! Господи, дай мне сил! Надели терпением и любомудрием меня, слабого и лукавого! Да, духу бы вашего уже не было здесь вчера же!.. Но, раз такое дело, раз некем, и приходится терпеть зануду противного, чертов старикашка проклятый… Всё-всё-всё. Прощаю ему. Ом-м-м…
Вернемся к нашим баранам. Итак, Петр Васильевич! Вот и вы, наконец, дожили! Поздравляем от лица всего нашего стола к вашему. В общем, примите поздравления, а то я с ними, кажется уже, никто не возражает? Принято единогласно! А посему позвольте обратиться от лица администрации, профкома и лично от меня с поздравлениями к нашему дорогому Петру Васильевичу!
Он у нас сегодня проштрафился. Да! Налейте ему штрафную! Он именинник! Да-да-да! Не отвертитесь! «Ах, именины, именины у Кристины! Полон дом гостей…» Дорогой новорожденный! Без вас, без вашего обаяния, без вашей улыбки, без вашего попечения и родительской опеки! Да, именно так, без опеки – не было бы роста нашего коллектива, мы растем каждый год, нас всё больше и больше, скоро столы будет некуда ставить! А всё вы, всё с вас началось, дорогой вы мой Пётр! И вы! И вас, Васильевич, никто не забыл! Из-за стола не вставать! Я ещё не кончил. Вот когда кончу, тогда и вы, Елена Анатольевна можете начать, а сейчас попрошу тишины!
Сегодня мы собрались, чтобы поздравить нашего коллегу по работе: Петра Васильевича Гусева! Поэтому минуточку внимания! Тихо я сказал!!! Если этот галдеж вон в том углу стола не прекратится сейчас же, я приму соответствующие меры! Я запомнил, кто там трындит всю дорогу! Кому не понятно?.. Ну, вот и хорошо. Итак, Пётр Васильевич, дорогой ты наш! Разреши от имени всех здесь присутствующих, поздравить вас со знаменательной датой вашего рождения, тем более, что дата у вас круглая, настраивающая на покой.
Со дня основания нашего предприятия вы только и делаете, что работаете у нас, Петр Васильевич, ай-яй-яй! Без отпусков, без прогулов, каждый день, как часы. Утром пришел. Вечером ушел. От звонка, как говорится, до звонка. Полный срок, весь свой моторесурс отмотали, всё, что могли, всю душу, всю плешь нам… как же мы к вам привыкли, дорогой вы наш! Как же нам будет тяжело без вас! Вы не представляете! Кстати, приятное известие: со дня вашего ухода принято решение повысить зарплату всему коллективу! Ура, товарищи! Есть возражения?
Вижу, вижу: все довольны, вон, уже юбиляра обнимают, целуют, рвут, понимаете ли, на части эти женщины наши ненасытные. Петр Васильевич! Ай-яй-яй! Столько лет с нами и вы что? Действительно: никого, нигде, ни разу? Даже в темном углу не зажали? Даже под столом тихонечко ни разу-таки не ущипнули за мягкие места ни одну нашу красавицу? Ай-яй-яй! Как же вам не стыдно, старый вы лгун! Да, я сам видел своими глазами, как вы тут такое устраивали! Так куролесили! Каждый праздник, каждый выпивон у вас тут - такое кукареку! Да, что вам врать-то напоследок?! Ну, и что, что жена рядом! Уж, на прощанье-то можно и признаться! И-эх.. Петр Васильевич, Петр Васильевич! Каким ты был, таким ты и остался! Я всегда говорил, что каши с тобой не сваришь! Так оно и вышло! Ну, и скатертью тебе дорога, старый ты пердун! Ха-ха-ха!.. Всю жизнь штаны протирал, крыса бумажная! И сейчас туда же! Что?… Что-о-о?!! Да, пашёл ты знаешь куда?!!! Ну, козёл! Я тебе это так не оставлю! А, ну, встал и вышел отсюда! Быстро, я сказал! И запомни! Хамский – моя фамилия! Иван Федорович Хамский! А не, что ты сказал, козлина старая! А твою – я и знать не хочу! Ко мне больше не подходи! Обходной возьмёшь в кадрах, расчет получишь в последнюю очередь! Если вообще что-нибудь получишь! Потому что это с тебя надо вычитать за то, что мы тебя столько лет терпели! А теперь – вон отсюда! Всё! Шабаш! Пьянка кончилась! Всем за работу.
МОБИЛЬНИК
В одной восточноевропейской стране, не будем уточнять, что в Польше, некто умный сочинил полонез Огиньского. Что он этим хотел доказать? Не знаю. Мне он ничего не доказал: ну, сочинил и сочинил, мало ли кто чем болеет. А в другой стране, предположим, в Америке, кто ж ещё на такую пакость способен, другой некто сочинил мобильный телефон. Знали бы друг про друга - не решились бы на такое никогда. Я же вот не решился, как они, и ничего не стал изобретать: взял да зашел в кофейню попить дорогого кофе, который там наливают - как будто крадут: ложечки три помещается в этой фигне. Зато аромат хороший. Вот за запах и платим. Только сел, рта не успел раскрыть, как уже слышу огиньский полонез. Смотрю: тетка в ридикюль свой забралась, откуда звук полонеза выходит, и достаёт мобильник. Я всё понял, хлещу свой кофе из пипетки, которую там считают чашкой и молчу себе, потому что так легче хлебать.
Слышу: ещё раз огиньского дают, уже за другим столиком. А там сидит какой-то гоношистый мужик: рявкнул в трубку и швырь мобильником об стену. Псих натуральный. Кто ж так делает? Только психи. А у машинки от удара что-то заело внутри, она со страху как давай огиньского бацать без конца. Псих вскочил из-за стола, деньги так небрежно положил, куда следует, и пошел к своему «шевроле» широкими шагами. А мобильник визжит, надрывается огиньским взахлёб. Я его быстренько подобрал с пола и пошел за мужиком: очень мне надо портить себе аппетит хорошей музыкой, да, будь она хоть золотой, кому это надо? Мне что ли? Его мобильник, пусть он и разбирается у себя в семье, а здесь люди кофе пьют…
Да пропади оно всё пропадом! По морде получил ни за что! Лежу на асфальте, машина его ускакала, конечно, а у меня из-под рубашки огиньский верещит, которого мне буквально туда силком опустили, в общем.
Мне стало очень грустно. Из кофейни вышла официантка, такая вся улыбчивая, напоминает, что надо рассчитаться . Чему радуешься? Тебя бы так. Я из вредности заказал ещё один кофе. Сходил в туалет, в зеркало на себя глянуть. Ничего себе: видок. Мобильник утопил, где надо, пусть теперь сантехника вызывают. Иду довольный.
На столике мой кофе дымится. Народ кругом и всё такое. Вдруг опять огиньский заверещал. Смотрю: тетки нет, а на столе её труба верещит и шевелится. Ну, думаю, забыла. У женщин же это бывает. Я честно подошел и взял, чтобы передать заведению: вдруг она вспомнит и вернётся за своим сокровищем, а то меня этот звук раздражает уже.
Только в руку взял, как вдруг эта тетка откуда-то подскакивает (наверное, тоже в туалет ходила, ридикюль с собой брала, а зачем - не знаю, у неё и так всё плохо с лицом) и счастливо кричит: «Я тебя поймала, наконец-то! Ворюга! Третий мобильник у меня крадёшь!»
В общем, вызвали милицию. Сейчас ведь, и правда, модным стало мобильники воровать. Только я-то здесь причем? Пока разобрались. То да сё… Короче, больше мне огиньского никогда. А если уж доведётся опять услышать: пальцем не шевельну. Сами разбирайтесь. Я уж лучше стерплю все ноты до конца.
ЗЕРКАЛО
М-да…Скажем прямо: не Геракл и не Ахиллес….
У тебя тоненькие ножки и громадное брюхо. Тем не менее, при слове «гимнастика», ты, подобно Геббельсу, готов схватиться за пистолет. Женщины на тебя давно не клюют. Они не сумасшедшие. Ну, кто на тебя может клюнуть? Разве что отпетый извращенец и мазохист? Но тебе-то это зачем? Не нужно тебе этого.
Ты пристально вглядываешься в зеркало, пока никто не замечает, готовый немедля шарахнуться в любую сторону, как безобразная летучая мышь, которая всегда ни при чём. Ну, что ты смотришь туда? Там ты. Да – да, именно такой, какой есть. И ножки твои, и ручки. Дрючки. Твои. Что вырастил, то и имеешь. Носи теперь, Ермолай Дормидонтович. Ты навечно пристегнут к этому мешку. Как к парашюту, который не раскрылся и, дай-то Бог, не раскроется.
Что мы будем пить? Что мы будем есть? Заказывай. Не стесняйся. Кого стесняться-то? Тут все тебя знают. На раздаче ты всегда номер один. Никто не обслуживается, пока не удовлетворили тебя. Это закон. Брысь под лавку, мелочь костистая! Худоба диетическая. Тут МЫ кушаем! Понятно? Впрочем, никто никогда не вякнет. В столовой равных тебе нет! На весах тоже.
А вечерком по холодильничку пройтись? Опытной рукой-то? А? Каково? Слабо вам, вегетарианцы несчастные? Хе-хе… То-то, что слабо. А нам нет. А мы можем. Очень даже можем. И ещё разок. И полусонные под утро – топ-топ к холодильничку: откройся, миленький Сим-Сим, покажи своё настоящее личико, лицо своё подлинное, Гюльчетайка холодильная! А уж мы посмотрим, пощупаем, пожуём маленечко. Перед рассветом-то – самое время жевать. И в кроватку баюшки.
И опять не спится.
А что не спится-то? До обеда далеко. На работу ещё рано. Будильник на взводе. Да, и черт с ней, с работой, лишь бы обед не пропустить, и утром не забыть позавтракать хорошенько. Даже врачи рекомендуют с утра крепко поесть. Они ученые. Им виднее. С утра я всегда по медицине живу: мне рекомендуют - я ем.
А не спится-то почему? Опять про зеркало вспомнил? Как бы не забыть в горячке вынести его с утра на помойку. Вечером выносить нельзя: удачи не будет. А утром вынес – и на всю жизнь удача. И впрямь, зачем мне это зеркало сдалось? Чего я в нём не видел? На себя, что ли, смотреть?! Некогда мне, завтракать пора. Скоро. Часа полтора осталось. Нет, уже меньше даже…
 СУПЕРНИЩИЙ
Совершенно секретно.
Рекламный проспект.

Не показывать никому!
Перед прочтением съесть.

Новая разработка НПО «Сверхкосмос»:
Проект «Супернищий».

Он нищ везде: внутри и снаружи, морально и материально, завтра и испокон веков. Абсолютно самодостаточный нищий. Генералиссимус нищеты. У него всегда ещё больше, чем просто нет ничего. И он счастлив. И доволен. И всё у него хорошо. Спроектирован, согласован, утверждён и занесён в реестр. Единственный в своём роде! Феноменальное отсутствие рефлекса попрошайничества! Не видит, не слышит и не чувствует. Поэтому никогда никого ни о чем не просит.
Супернищий бессмертен! Потому что смерти у него тоже нет. Ибо бесконечно малое, как и бесконечно великое, не имеет никакой величины, растворяясь в своей бесконечности... Супернищий бесконечно слаб и беспредельно немощен, а потому всесилен и всемогущ! Он сверхпроницаемо бездушен, а потому безгрешен и одухотворяет собой всё! Он не «за» и не «против», и поэтому - всегда прав. Он – единственный кому всегда всего достаточно! Поэтому он безгранично богат. Величие и скромность, ничтожество и грандиозность - всё меркнет перед ним: настоящим Супернищим!
Сверхнищему не нужна среда обитания. Поэтому он может одновременно присутствовать везде. Если захочет, потому что он не нуждается в желаниях. Он не способен ни на что абсолютно, поэтому ему подвластно всё. У него сверхмозг, потому что он не имеет мозгов. В нем воплощен принцип: «бесконечно малое поделёное (или умноженное) на бесконечно великое равно единице». Супернищий – единственное реальное, которое есть, было и будет всегда! Он непобедим, потому что никого не побеждает. И убедителен, потому что не пытается убедить. Он нигде, потому что он всюду одновременно. Величайшие умы человечества бились над его созданием с самого начала, которого не было. И вот он создан! Решены все проблемы прошлого, настоящего и будущего!!! У нас есть Супернищий! Супернищий – это не то, что мистер Мускулюс или суперклей! Супернищий – это покруче туалетного утёнка и сверхмощного порошка «Тайд» ! Он – продукт НПО «Сверхкосмос»! Компьютерные технологии, лазерное клонирование, «Биомакс» и робототехника – отдыхают! Его не нужно покупать, потому что ему не нужны деньги…Возьмите его у нас ДАРОМ! Как это сделать? Нет ничего проще. Мы объясним вам, как получить Сверхнищего ДАРОМ. Мы поможем вам в этом буквально за копейки.
Итак, для этого вам нужно послать нам письмо, вложив в него конверт для ответа вам ( ведь у самого Супернищего, у которого все мы учимся, воистину ничего нет, и конвертов тоже, они ему не нужны, они нужны только вам, но только он знает, как стать всемогущим, богатым и счастливым, поэтому он поможет вам стать такими же). В вашем конверте должны быть какие-нибудь настоящие деньги (любая сумма, Супернищему всё равно сколько, деньги его не интересуют, они интересуют только вас, ведь вы ещё не знакомы с Супернищим, который знает КАК СДЕЛАТЬ ЭТО и БЕСПЛАТНО научит вас ЭТОМУ!). Если вы готовы, если согласны на всё: пишите. МЫ ПОМОГАЕМ КАЖДОМУ!
ПО-ПРОСТОМУ
Вот вы говорите: «аденома простаты», «аденома простаты»… Да, заколебали уже своей латынью! Нет, чтобы сказать по-простому, по-русски…
Но не грубо, конечно, а то не всякий же поймёт, ей-богу… Так ведь и докатиться можно до такого, что вообще неудобно даже. Ну, чтоб не стыдно было и понятно каждому, что почем.
Например, заходит женщина, которая ничего не понимает о чем тут речь, а вы ей прямо в лоб, но осторожненько так с подходцем: рот на замок и всё. И пусть она хоть чего там у себя внутри думает, но зацепиться-то ей не за что. Да, и вы вроде как не нахамили сходу. Это уж потом, когда присмотрелись, принюхались. Тогда, конечно, другое дело. Тогда лучше совсем ничего не говорить, раз уж так всё получилось складненько. А уж когда всё пройдет, оглянетесь назад и сразу поймете, что так и надо было с самого начала. Разошлись и все довольны. И никакого конфуза, и никто не обижен. И всё ясно.
А то говорили «аденома» какая-то… Тьфу ты, язык сломаешь! А тут вот оно что, по-простому-то если, без этой латыни. Так-то оно лучше, братец, будет. Складнее, что ли.
Ну, прости, коли обидел невзначай. Мы ведь люди такие - без фокусов.
ГЕНИАЛЬНЫЙ РЕБЁНОК
Она была гениальным ребёнком. Об этом говорили все. И видели это все. За что бы она ни бралась: всё у неё сходу получалось, да так глубоко, не по-детски совсем… Сядет за рояль и играет Рахманинова с Берлиозом. Подойдёт к столу и совершенно спокойно пишет продолжение «Войны и мира». Съездит на Кавказ и переделывает Пушкина «Кавказ подо мною…». Возьмётся за кисть и то Рафаэля подправит, то Рембрандта уточнит. И всё так по-своему, так свежо.
А все ахают: «Это надо же – пять лет всего, а такое вытворяет!» Наука перед этаким феноменом была бессильна. Искусство пало сразу. Её показывали во всех телевизорах страны по всем программам каждый день. Люди в обморок падали. Всё у неё ладно выходило. И советы людям она давала лучше любой Ванги, и излечивала, говорят, одним прикосновением.
Министерство всеобщего обучения за казённый счёт издавало её работы миллионными тиражами. Церковь наперекор всем правилам канонизировала её на шестом году жизни, и выручка от продажи икон с её изображением побила все немыслимые рекорды покупаемости. Муэдзины с минаретов кричали её имя, созывая правоверных. Тибетские монахи свергли далай-ламу и провозгласили её императором Вселенной.
Дикари племени Бешеных Тараканов вспомнили обычаи предков и начали приносить ей свежие человеческие жертвы. Организация Объединённых Наций объявила о переименовании планеты Земля в честь гениальной девочки. Астрономы пошли ещё дальше: Солнце – больше не Солнце, а Девочкин Свет. Целые народы выстаивали в очередях за «посмотреть бы на девочку» и умирали от восторга, не достояв даже до середины.
Боялись одного: вдруг с девочкой что-нибудь случится, несчастье какое-нибудь… Что тогда делать будем? Как жить-то дальше? Многие на всякий случай заранее покончили с собой.. Другие, более мужественные, решили дожидаться конца.
Но с девочкой ничего плохого не происходило, кроме того, что она подросла, и ей всё сразу наскучило. Учиться она больше не хотела, потому что всё уже знала. Предсказывать судьбы, сочинять драмы, ваять скульптуры, делать бессмертные открытия и плодить ещё какие-нибудь шедевры ей надоело как-то сразу и напрочь. Никто ничего понять не мог сначала: с чего бы такая напасть?
А всё было очень просто: она влюбилась в какого-то абсолютно никакого мальчика. Мальчик был самый-самый… ну, никакой он был совершенно! Ни-ка-кой! - Ни талантливый, ни бездарный, ни душевный, ни бездушный, ни умный, ни безумный. Ничего. Золотая середина, то есть - полный ноль.
Но для неё он стал всем. Ведь она его полюбила! А поскольку в нём не было ничего, то и она променяла всё своё на такое же, как у него ничто. И стала ничем. И все о ней быстро-быстро позабыли. Даже ещё быстрей, чем думали. Зато она была счастлива до мычания и коровьих глаз. И счастлива она была, наверное, почти три секунды, пока мальчик от неё не ушел к другой девочке, у которой, как и у него, тоже никаких талантов не было, зато были богатые родители, квартира в Москве, и она ничем не выпендривалась в пять лет, а всегда была обычной обывательницей, как все вокруг, с которыми чувствуешь себя спокойно…
Девочка пыталась его вернуть: она перевела на его имя все деньги со своих счетов, продала все драгоценности, подарила ему всё, что имела. Потом она пила водку и угрожала ему покончить с собой, как обычно это и бывает. Он, конечно, не вернулся. Зачем ему такая дура-то? Ото всего этого она и впрямь стала дурой. И никто с ней больше не связывается, потому что она теперь только пьёт да матерится, а больше ничего делать не хочет. Да, и не может уже, наверное.
КОГ…
Вечером дома. Крутит гайки. Точит ножи. Пьёт пиво. Болеет за «Спартак». Ругается матом. Пьёт пиво. Утром как побитая собака. И на работу. Работа-дом-работа-дом-работа-дом-дача по выходным. Грядки, гаражи, запчасти. Пиво. Водка. Деньги на ветер. Ругается матом. Тяжёлый сон. Как побитая собака. Опять на работу. Опять дома. Крутит. Красит. Пиво. «Спартак» проиграл. Чтоб вы все сдохли! Утром как побитая собака. Заглядывая в глаза. Понурив голову. Не покладая рук. Работа. Дом. Дети. Как вы меня все достали. Где моё пиво? Работа. Работа. Работа. Сверхурочные. На мебель. На сантехнику. На люстру. На детей. На что-нибудь ещё. На черный день. На всякий случай. Пиво. Водка. Деньги на ветер. На работе с ночевой. Как побитая собака. Верный. Преданный. Смотрит в глаза. Не скулит. Пенсия. Пенсия. Пенсия. Вечно дома. Или в домино. Вечно дома. Телевизор. Спит перед телевизором. Не выключать. Сердце. Почки. Желудок. Спина. Голова. Ноги. Всё. Поликлиника. Что со мной, доктор? Анализы. Очереди. Куда лезешь без очереди? Сволочи. Ненавижу. Рак. Не поеду в больницу. Я из пятой палаты. На уколы. На процедуры. Когда же всё это кончится? Я больше не могу. Как мне всё надоело! Когда? Когда? Ког…

ВЕЩИЙ СОН
 
 Жили - были старик со старухой, и была у них внучка Получка – добрая красавица... Села внучка Получка на зайца, ускакала за синие горы, за глубокие лужи.
Говорит старуха деду Ване: "Ах,ты, старый упёртый телевизор! Ты почто уставился-то в ящик, на диване враскоряку разложился?! А ступал бы ты куда-нибудь далёко. На Кудыкину высокую гору, - повонял бы там своим табачищем, поискал бы где заморского толку... Как бы я бы без тебя тут порезвилась, на диване без тебя бы повалялась!"
  Рассердился дед на глупую бабу да взобрался на соседний пригорок, сунул руку он в колхозное поле так, что грязь по полю разлетелась, деду в глаз она, стало быть, попала.
  Пуще прежнего старик обозлился, сунул руку сослепу в болото, - натерпелся лягушачьего ору, так что уши в трубочку свернулись, в трубочку свернулись да обвисли...
  Нету жизни простому человеку,- чтоб рука его спокойно размахнулась!! В третий, раз совершил старик попытку: сунул руку сам куда не знает, ощутил в ней кукурузный початок...
"Бог с тобою, молодая кукуруза! Ничего мне от тебя не надо: ни хвоста твоего, ни начатка. Отправляйся-ка ты куда знаешь", - не успел старик такое подумать, как бежит уж из избы его баба, а в руках у ней бездонная авоська, чтобы стибрить дедову добычу. Вот ведь бабы алчные какие!
Дед насупил широкие брови, жидкою тряхнул бородёнкой и - давай орать благим матом, и - давай на старуху обзываться, - кукурузоньку к себе прижимая...
Только баба всё равно победила: чай с какавою в избе попивает, на широкую живёт теперь ногу, похваляется трофеем авоське.
Как схватил дед избу свою с сараем, с конурой собачьей, с воротами, со своей премудрою старухой - да спустил в сердцах в мусоропровод так, что руки в нём по локоть застряли, так, что дёргал он ими да проснулся. Глядь: а рядом спит его старуха, за окном на зайце внучка резвится, а соседи её «Пенсией» кличут.

ЗАЯЧЬЯ ВОЙНА

Вечный рыцарь Лилиеншпагер любил объезжать свои владения. У них в роду так уж заведено было: - Война, война и ещё раз война. Потому времени на объезд всяких там владений не хватало и на всякий случай вообще запрещалось, а значит, объезжать владения было приятно. Потому что запретный плод – это запретный плод.
Вдруг слуги увидели зайца и тут же дали за ним стрекача. Лилиеншпагеру стало нехорошо. Как можно такое? Нет, нет, нет, зайцы – это уже не модно, это дурной вкус! И тогда он поехал дальше. А тут и владения кончились. Настроение испортилось. Подул ветер, и загремел гром. Этого ещё не хватало. Настроение испортилось ещё раз. Лилиеншпагер надулся на всех. Кстати, погода успокоилась. «Пора и честь знать,» - подумал Лидиеншпагер и собрался на войну. Тем более, что сделать это было нетрудно, поскольку свои владения кончились, зато чужие только начинались. Он ещё немножко постоял на месте и тихонечко вторгся на чужую территорию. В кустах послышался громкий треск и раздались азартные крики, перемежаемые крепкими выражениями. «Вот и враги сразу нашлись,» - подумал Лилиеншпагер и с наслаждением вынул из ножен длинную шпагу. Из кустов выскочил заяц с ошеломлёнными глазами на поллица.
Заметив вооруженного рыцаря Лилиеншпагера, зверёк совершенно остолбенел. Крики в кустах затихли, перейдя в неуверенный шёпот. «Дворня вернулась,» - догадался Лилиеншпагер, хмыкнул и вложил шпагу обратно. Затем он подошёл к несчастному зайцу и дабы приободрить животное, стоявшее столбняком, ласково ( как ему казалось потом) потрепал того по загривку. Слуги шумно выдохнули и высыпали из кустов. Заяц как-то странно закосил глазами на всё это, вскрикнул и упал замертво.
Честно говоря, все очень огорчились. Особенно горевал рыцарь. Он заказал местному фотографу гигантскую фотографию зайца с окосевшим лицом, выкупил у соседа тот клочок земли, где всё это произошло и построил там на собственные деньги маленький приют для беглых зайцев и прочей мелкой живности. Впрочем, сторонним людям он рассказывал, что ту землю он, конечно, отвоевал. В память о зайце, разумеется.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ЗАМКЕ СТРАШКЕНБАХА

  Француз итальянского происхождения Пазорашвили и немец Нахринагель стали однажды закадычными друзьями, к тому же француз ещё и книжки писал. Пазорашвили – автор нашумевшей серии детективных романов о приключениях вора по кличке «МОча» - настоящего мачо и любимца читательниц. По романам его неразлучным другом был некто ГОча, поэтому в народе все эти бестселлеры называли одинаково: «Про Мочу и Гочу».
Нахринагель умел красиво с двумя «т» произносить слово «битте», за что Пазорашвили его ужасно уважал, поскольку это было единственное, как он считал, умение в мире, которому он сам, несмотря на беспрецедентные потуги, так и не сумел научиться (у него не получалось второе «т»). Нахринагеля создавали искусственным путем с помощью одноразового усилия мысли коллектива средневековых ученых господ Штуцера, Штангенциркуля, Нахтигаля и Ригеля. И дали они ему фамилию Нахринагель а имя – Штангенштуц. Делался он для каких-то специальных средневековых нужд, но так как ни разу никому не пригодился, то вскоре и вовсе был забыт своими рассеянными родителями в винном погребе. И хотя лет ему с той поры стукнуло уже немало, в целом он остался всё тем же Штангенштуцем Нахринагелем... Вид у него был довольно витиеватый: на ногах и руках по одному когтю на большом пальце и больше ничего, нос тоже крючком и вечно сопливый, глаза красные слезящиеся, волосы блестящие стального цвета, да и сам - весь какой-то угловато-прямоугольный. Пазорашвили же наоборот состоял из множества округлостей, маслено улыбался, глупо хохмил, ходил бочком и многим очень нравился, особенно некоторым женщинам. По крайней мере, он так думал. Нахринагель тоже кому-то нравился, что поделаешь: на вкус и цвет очки не подберёшь, тем более, что с рождения Штангенштуц страдал сентиментальностью, иногда даже пописывал что-то стихами по поводу дней рождения или похорон, причем для похорон всегда получалось лучше и быстрее: выслушав его, плакали обычно все, поскольку не расплакаться, глядя на безутешно рыдающего Нахринагеля, было совершенно невозможно.
Познакомились они всё там же в винном погребе, куда француз наведался, как обычно, после завершения очередной книжки про ушлого Мочу. Пазорашвили напился вина, сказал «э» и впал в прострацию. Очнулся он оттого, что на него капало нечто холодное, как лёд, но солёное, то есть, было приятно. Это плакал Нахринагель, пытаясь прочесть до конца свои грустные стихи, посвященные покойному незнакомцу Пазорашвили. Штангенштуц надеялся, что там, куда попала сейчас пазорашвилина душа – ей хорошо. Или хотя бы не так уж и плохо, как здесь, под землёй возле Нахринагеля. Пазорашвили расчувствовался, налил плакальщику красного и предложил выпить за всё хорошее. Вскоре они подрались, о чем весело и часто вспоминали потом. Нахренагель укусил модного борзописца за бочок и потащил в уголок, а отчаянно сопротивлявшийся француз издал такой дикий вопль, что изо всех щелей старинного погребка с перепугу повыскакивали призраки и всякая прочая нежить, началась паника и у Нахринагеля случился обморок. Вот такая драка у них получилась. А всё с того, что Штангенштуц никогда прежде вина не пил, и у него просто поехала крыша, когда они выпили за всё хорошее сколько-то раз, правда, никто так и не смог вспомнить потом – сколько именно это было.
Источая смрад и извергая проклятия, всякая нежить навсегда покинула погреб. При этом Пазорашвили галантно указывал ей дорогу, а Нахринагель в полубреду произносил своё красивое «битте», которое почему-то всякий раз приятно щекотало французу нервы. Он забрал Нахринагеля с собой наверх в кабинет, чтобы продолжить их знакомство в более комфортных условиях и с закуской.
В кабинете, как всегда, царил полный бардак: всюду валялись скомканные и исписанные листы бумаги, на кушетке угловато лежал старый плед, усердно битый молью, а на нем, как обычно, низом кверху валялись истрепанные пазорашвилины тапки. Сам же он привычно расположился посреди пола на мягком пятнистом от чего-то когда-то пролитого и съеденного ковре.
 Они вдоволь навеселились вином и обедом и впали бы, наверное, в счастливые воспоминания о молодости-детстве или в неспешные рассказы о славных предках и всяком разном (хотя Нахринагелю в этом смысле вспоминать было почти что нечего, поскольку он нигде кроме погреба раньше не был, а четверых своих родителей и по фамилиям-то нетвёрдо помнил), но Пазорашвили вдруг захотел спать и тут же уснул. И его новый приятель от нечего делать приступил к осмотру жилища.
Жилище это принадлежало когда-то барону Страшкенбаху, потом он испугался какого-то разоблачения и тайно бежал из дома, бросив хозяйство на произвол судьбы. Поместье без него разрослось лопухами и захирело. По комнатам, тоскуя по Страшкенбаху и взывая к нему, слонялись бесхозные призраки, нервируя новых владельцев дома своим видом и всякими пакостями.
На кухне в раковине топорщилась груда немытой посуды. Ничего интересного. Зато в гостиной посреди зала стояло каменное изваяние бегемота в вороньем гнезде с грозной надписью «Не подходи! Убьёт!». Нахринагель, невзирая на надпись, подошёл и упал, запнувшись обо что-то. Падение сопровождалось лязгом и грохотом и завершилось ударом о каменный зад изваянного животного.
Пазорашвили проснулся от какого-то грохота и лязга в гостиной и пошёл смотреть на то, что же там случилось. Посреди зала возле бегемота лежало, блестя на солнце, тело Нахринагеля. Теперь француз понял, где он вчера забыл свой велосипед, который искал возле дома, в гараже, в соседнем лесу, у моста возле речки, а в гостиную заглянуть так и не догадался. Бегемота ему подарили на презентации какого-то национального парка то ли в Банзании, то ли в Тамбуламбии, неважно. Важно то, что подарок не лез ни в какие двери, и из-за него пришлось в своё время разбирать стену с окнами и нанимать подъёмный кран, потому что Пазорашвили очень уж хотелось поставить его именно в гостиной. Ведь это так необычно, правда, же? Ему тогда ещё не советовали затаскивать заморское чудище в дом, говорили, что добром это не кончится, и вот, нате вам, пожалуйста: даже надпись не помогла…
 Мёртвый задышал и пошевелился. Однако красных мокрых глаз своих всё ещё не открывал. Француз обрадовался, шумно выдохнул и ушел в кабинет отмечать воскрешение покойного Нахринагеля, предусмотрительно забрав с собою велосипед.
«Покажется же черт знает что», - подумал Нахринагель и открыл глаза. Окружающая действительность отсутствовала. Замещая её, перед ним возвышался какой-то исполинский каменный зад. Немец тихо застонал и попытался ползти. Благо, что ноги больше не вязли ни в чём. Голова болела ужасно. Вдобавок пахло чем-то странным, несоответствующим положению. Он, покачиваясь, встал. Под ногами что-то хрустнуло, и запах резко усилился. Нахринагель скосил глаза: на полу лежал только что раздавленный им флакончик духов. Рядом находились веер и фонарик из красной бумаги. Немцу подумалось, что вряд ли эти вещи принадлежат господину Пазорашвили. Тогда как же они здесь оказались? Тут в раскрытое окно влетела ворона, неся в клюве золотистый женский браслет, и Штангенштуцу Нахринагелю тотчас всё стало понятно. Гнездо из камня, посвященное бегемоту, стало пристанищем для живого существа. Облегченно вздохнув, немец отправился к своему гостеприимному хозяину.
Ворона заметила на полу свои разбросанные сокровища и бросилась срочно складывать их обратно в гнездо, потому что вороны своими сокровищами по полу не разбрасываются, не для того воровали. Так что не всё было в порядке в гостиной, как померещилось Нахринагелю. Усердная птица заметила дешёвенькое блестящее колечко возле левой задней ноги бегемота. Вчера она лично горделиво засовывала его в гнездо, разглядывала и самодовольно шкворчала. Кто посмел дотронуться до её собственности, кар, кар! Быстренько, быстренько положим её на место. Ворона подлетела, схватила колечко и внезапно заметила вора. Маленький белесый противный старикашка!
Он сидел высоко, под самым потолком, на старинной люстре, смотрел на ворону холодными колючими глазёнками и вдруг что-то пискнул: в то же мгновение громадный бегемот рухнул на бок прямиком на несчастную птицу. Это он, Страшкенбах, украл вчера велосипед у простофили Пазорашвили а сегодня сунул его под ноги Нахринагелю. И всякие мелкие пакости в кабинете французишки - тоже его рук дело. Мерзкий старый Страшкенбах, он вернулся в свой дом, который был продан без его ведома уже много раз разным хозяевам. Барон имел за своей черной душой такие грязные делишки, что в странствиях своих сделался настоящим колдуном, и за черные дела был наказан волшебниками из сказочного чужедалья тем, что не мог умереть ни в сто лет, ни в триста... В конце концов, колдунам тоже надо же где-то жить! Вот и решил он провести остаток дней в своём поместье. А тут такое безобразие: нахринагели какие-то, французишки писучие, вороны, бегемоты, шагу ступить негде!
 От падения бегемота произошло землетрясение по всему замку. У Пазорашвили со стола упала бутылка с коньяком, который ему прислали благодарные почитательницы Мочи и Гочи из далёкой горной страны. Нахринагелю прищемило дверью коготь (он как раз заходил в кабинет, когда дверь со всего размаху захлопнулась перед его унылым носом), и он так заорал от боли, что всем стало понятно: что-то неладное творится в доме. В первую очередь перепугались мыши: они просто встали, забрали свои пожитки и ушли из подполья на улицу, от греха подальше. Больше всего досталось, конечно, вороне: на неё упал бегемот. Она была на краю гибели, но хорошо, что доски пола от времени и сырости сильно подгнили, её вдавило между двух половых балок, основательно помяв крылья, но хотя бы насмерть не убило, и то спасибо.
Пазорашвили перевязал плачущему Нахринагелю больное место, успокоил его остатками коньяка и уложил на кушетку. После этого он пошел в гостиную, где сразу заметил, что бегемот, его любимый бегемот, лежит на боку, а из-под него кто-то чуть слышно шкворчит. Кое-как вынув из-под бегемота ворону со взором безумным и речью невнятной, француз тут же решил с ней покончить, поскольку, по его мнению, кроме неё бегемота-то валить было некому, а такие злодеяния прощать нельзя. Коварный Страшкенбах потирал ручки, зловеще хихикая из-за занавески, он с детства любил смотреть на всякие казни, противный старик, чтоб ему пусто было...
Остаток дня и всю ночь Пазорашвили и Нахринагель обсуждали происшествие и строили планы по поводу наказания вороны и поднятия бегемота на ноги. А бедная птица, хотя она и воровка, но на бегемотов никогда не покушалась и зла никому не желала, и поэтому тоскливо сидела в клетке для попугаев, которую подарили Пазорашвили поклонницы его таланта из местной колонии, сидела ни за что, разучивала старые тюремные песни и оплакивала свою воронью судьбу.
И никто из них не подозревал о том, что в это время подлый Страшкенбах уже втайне готовил новые пакости для всех. Пазорашвили поначалу сгоряча хотел прилюдно выщипать вороне остатки перьев, но поостыв, решил, что достаточно будет извалять её в смоле и всякой дряни и выпустить на посмешище куда-нибудь, а окна теперь наглухо закрывать круглые сутки. Мягкий Штангенштуц Нахринагель, у которого всё ещё болел палец, предлагал для начала строго с ней поговорить, попугать, а потом поставить в угол и оштрафовать. Ворона слушала их и рыдала: так обидно, когда тебя наказывают ни за что! Они не спали всю ночь и к утру решили спуститься в винный погреб, немножко расслабиться, ворону тоже взяли с собой - вместе с клеткой, - так, на всякий случай, чтоб не сбежала наружу, вдруг у неё есть пособники, которые хотят её выпустить…
 Когда они дошли до погребка и спустились в него, то дружно закричали: сначала от неожиданности, а потом от возмущения. Всё вино из бочек было вылито. Оно затопило погребок, и в нем стало невозможно находиться. Бессовестный Страшкенбах! Это он вынул все затычки из бочек и вылил вино! Пазорашвили расстроился так, что просто на время лишился дара речи. Нахринагель едва не упал в обморок, но посмотрел на хлюпающее под ногами вино и раздумал это делать. А ворона от неожиданности сначала залаяла по-собачьи, а потом заговорила человеческим голосом: «Вы ещё и это на меня повесьте! Давайте, валите, валите всё на несчастную ворону! Губите меня, окаянную! Виноватую-у-у! Гав-гав-гав! Я сама чуть не умерла из-за вашего бегемота! Страху натерпелась! У-у-у! Гав-гав! Это он! Это всё он!!! Это не я!» «Кто?!!» - хором закричали Пазорашвили и Нахринагель…
Стоя по колено в вине, они вдруг увидели Страшкенбаха. Он сурово сверлил их глазёнками, стоя в развевающемся плаще во входном проёме. Через секунду дверь захлопнулась. Все трое оказались запертыми в темном погребе, а вино всё прибывало и прибывало, грозя затопить уже весь погреб…
  Страшкенбах ликовал. Теперь весь замок снова принадлежал только ему. Прошло всего три часа, после того, как он заточил на верную погибель своих обидчиков в винном погребе, а барон о них уже и думать забыл. Он ходил из комнаты в комнату, распевая противным голосом какие-то гнусные песенки. И так ему было хорошо, что он решил устроить сам для себя праздник: накопал каких-то червячков и козявок, отварил ядовитых растений, достал сушеных поганок и маринованных мухоморов и собрался повеселиться на славу. Но пленники напомнили о себе совершенно неожиданным образом…
В абсолютной темноте погреба делать было совершенно нечего. Нахринагель рыдал. Ворона лаяла. И от нечего делать Пазорашвили решил напоследок попить хорошего вина, а поскольку оно под ногами уже всё перемешалось, да и француз был почему-то настроен немножко брезгливее обычного, из-под ног он пить ничего не стал, а начал наощупь искать какую-нибудь неоткрытую ещё бочку из верхних рядов, чтобы попить по нормальному, то есть под струёй. Но верхние бочки были все открыты и уже пусты. Кроме одной. А у неё затычка никак не хотела открываться. Вконец измучившись, он попросил Нахринагеля помочь ему открыть бочонок своими острыми когтями.
Штангенштуц Нахринагель, у которого тоже с затычкой ничего не получалось, в конце концов, вырезал у бочонка днище целиком вместе с затычкой. Сначала Пазорашвили наорал на него, поскольку испугался, что вино выльется сразу, а потом махнул рукой: делай что хочешь, мне уже всё надоело. Штангенштуц, который вскрыл бочку не из-за вина, а из принципа, потому что у него с затычкой ничего не получалось, а он так не привык, внезапно обнаружил, что внутри бочонка не просто пусто и сухо, но и нет дна.
Перед горемыками оказался открытым потайной ход, про который глупый Страшкенбах совершенно забыл. Он сам нарыл целую кучу потайных ходов, когда строился замок, чтобы можно было сбежать отовсюду, если кто-нибудь нападёт и захочет его упрятать в погребе или ещё где-нибудь. Друзья решили выбраться из погреба через этот тайный ход, куда бы он их ни привёл. Всё равно это будет лучше, чем утонуть в вине.
Ход был тесным и узким, однако вёл их всё выше и выше, пока они не упёрлись в какое-то препятствие. Они находились уже где-то внутри дома, даже слышали, как Страшкенбах распевает свои дурацкие песенки, но дальше что-то случилось совсем недавно: проход был полностью завален чем-то очень тяжёлым. Снова принялся за работу Нахринагель: ногами и руками, всеми четырьмя когтями он крошил всё впереди себя, и влево, и вправо тоже, пробиваясь вперёд. Причем, вправо и влево оказалось легче пробиваться. Так длилось очень долго, наверное, часа три. Наконец, впереди нечто огромное внезапно рухнуло, и беглецы увидели, что находятся между потолком и полом первого-второго этажа…
Гигантский бегемот, рухнувший сверху вместе с потолком прямо на праздничный стол Страшкенбаха, придавил колдуну ногу. Пазорашвили и Нахринагель вытащили его из-под завала, ногу перевязали, а самого посадили в клетку для попугаев. Теперь его ворона сторожит, пока они занимаются ремонтом и думают, что же делать с вредным старикашкой. Может, кто-нибудь подскажет: куда его теперь девать-то?

ШТАНГЕНШТУЦ
(портрет героя Страшкенбаха)
  Вот он - настоящий немыслимый Штангенштуц! Немыслимый, а всё-таки есть!
Пробовал бы кто сам пережить такое, когда у тебя четверо родителей и все – отцы. Старый славный Штангенштуц… Твердый наощупь, ты мягок и сентиментален изнутри. Твои эпитафии повергают в оцепенение. Воистину, могильным холодом веет от этих добрых прощальных слов. Они легки, как пушинка, падающая в страшном сне с грохотом горной лавины на путника, скончавшегося от одного их вида задолго до того, как его накрыл (или так и не накрыл, а пронесся мимо) бушующий камнепад. Да, ты не знал материнской любви, это чувствуется, впрочем, и отцовской тебе сполна не досталось: все четверо господ, создавших тебя одноразовым усилием мысли, тут же пронаблюдав за содеянным, сошлись во мнении о том, что ты никуда не годишься. Твои вечно мокрые красные глаза их не устроили или сопливый крючковатый нос – кому это важно теперь…
У тебя никогда не было друзей, потому что где их взять непьющему Штангенштуцу в наглухо закрытом винном погребе? Но ты решил их завести. И они завелись. Теперь у тебя есть своя пивная. Там много друзей. Враги пива не пьют, а друзья бывают разные. Ради них ты безуспешно борешься с полезной привычкой не курить. Перепробовал всё: сигареты, сигары, даже дедовскую махру. Пышным цветом расцвела пивная, пеной покрыла столы, вытекла на улицу, расплескалась по подворотням. «Битте,» - повторяешь ты всюду мудрёное слово. И дети улыбаются. Смеются они над тобой, потому что ты какой-то забавный, хотя взрослые этого и не замечают. Взрослым всё равно где пить пиво. А детям нельзя. Вот они и хохочут от обиды, что твоё «битте» не для них.
Нет, не ты в сладком одиночестве богатеющего пивофила пересчитываешь по ночам выручку, не ты, ибо в вожделенные часы эти ты, герой Страшкенбаха, Штангенштуц Нахринагель, неудачное детище ученых господ Штуцера, Штангенциркуля, Нахтигаля и Ригеля, по-прежнему с упоением выгребаешь унылые строки свои из пугливого месива дневных впечатлений. Старый добрый Штангенштуц… Ты таков, каков есть и не менее. Всё своё в себе, всё чужое на сдачу. Вот мы и опять ни о чём не подозреваем, но то ли ещё будет. To be continued…

СЕРЕБРЯНЫЙ КУВШИНЧИК
Одна красивая девушка по имени Зохра встретила молодого парня по имени Сухроб. Она увидела его и сразу поняла, что ему можно доверять. И тогда она доверила ему самое дорогое – свою любовь. Сухроб ценил это доверие и всегда тщательно охранял то, что Зохра доверила ему. Он был очень аккуратный и внимательный: никого в дом не пускал, если не мог узнать, кто это так хочет проникнуть в его дом. Он всегда спрашивал у Зохры про её здоровье, дела, настроение, и даже иногда говорил ей разные приятные вещи, которые нельзя произносить вслух при посторонних.
Зохра была добрая девушка: она подметала двор, доила козу, готовила бешбармак и очень гордилась Сухробом. Поэтому каждый год у Зохры и Сухроба появлялся новый ребёнок. Дети росли, бегали по двору, играли, кричали, дрались, мирились и помогали своей маме доить козу, мыть полы и готовить дамляма. А изредка они даже сами подметали двор.
И все они выросли, и завели свои семьи, у Сухроба и Зохры появились внуки, которые иногда их навещали и ели много сладкого, потому что у бабушки всегда была свежая домашняя халва и рахат-лукум. Потом они вставали и уходили, а Сухроб и Зохра опять оставались вдвоём в своем старом домике.
Однажды, Сухроб куда-то запропастился по делам: ему подвернулась новая работа, и он, как настоящий мастер-уста-заргяр, день и ночь трудился над новым серебряным кувшином, который нужно было срочно отправить уважаемому заказчику. Зохра прибирала во дворе, когда в ворота кто-то постучал. Она не стала открывать, потому что мужа не было дома. Тогда её попросили забрать вещь, которую хотели передать Сухробу, но не знали как, а ждать не могли. Зохра забрала эту вещь, которая была туго завернута в прочную белую ткань. А Сухроба всё не было. Она подождала ещё почти целых два часа, а потом всё-таки решила посмотреть: что же там лежит, потому что ей было очень любопытно. Когда она открыла материю, то обнаружила завернутый в неё старый маленький серебряный кувшинчик. Видно было, что он дорогой и редкой работы, и давно потемнел от времени. Зохра хотела завернуть кувшинчик обратно в ту же ткань так, как будто она и не открывала её вовсе, и не заглядывала: а то вдруг Сухроб рассердится, что она без его ведома всё посмотрела.
Но кувшинчик почему-то не помещался обратно в материю: он вырос, пока Зохра его разглядывала. Зохра сначала растерялась, а потом решила завернуть кувшин в большой кусок материи, который был дома, потому что дома было много разных тканей, и Зохра шила из них разную одежду, чтобы носить самой или чтобы носили соседки, которые часто просили её что-нибудь для них сшить, потому что лучше Зохры во всей махале никто из женщин шить не умел. Она нашла похожий большой кусок ткани, завернула в него кувшин, отнесла его в кладовку, положила на полку и закрыла кладовкину дверь.
Сухроб пришел поздно, был очень уставший и голодный. Зохра решила сначала его покормить, а уже потом рассказывать новость про завернутую в ткань вещь так, как будто она ничего не знает о серебряном кувшинчике. Она расстелила дастархан, подогрела бешбармак и только хотела подать мужу ужин, как вдруг в кладовке раздался страшный грохот. Сухроб и Зохра пошли посмотреть, что там случилось. Но… не смогли открыть дверь в кладовку, которая никогда не запиралась на замок, а почему-то сломалась и не хотела открываться. Что-то тяжелое придавило дверь с той стороны. Сухроб спросил Зохру, не знает ли она, что там случилось. Зохра была умная женщина, она сразу догадалась, что кувшинчик так вырос, что продавил под собой полку и подпер дверь, которую теперь придется выламывать. Она испугалась, потому что трижды поступила нехорошо: первый раз – когда приняла незнакомую вещь от посторонних людей, которые не сказали ей что им нужно от её Сухроба, от их семьи, от их дома, и с добром ли они пришли, во второй раз – когда без его ведома развернула ткань и достала вещь, которая предназначалась не ей, и в третий раз – когда спрятала кувшинчик в кладовке и не рассказала мужу обо всем случившемся сразу, как только он пришел домой, а хотела сначала задобрить его вкусным ужином, чтобы он не сердился на неё.
Зохра так расстроилась, что заплакала. Сухроб долго не мог её успокоить и узнать от неё, что же всё-таки произошло. Наконец, она всё ему рассказала. Сухроб не стал на неё сердиться, ведь они столько лет прожили вместе, вырастили детей, состарились. Он пошел к старому сундуку и достал из него древний пергамент, который достался ему от его дедушки, а тому – от его прадеда, а прадеду - от его деда, а тому деду - от его отца, а отцу – от одного проезжего незнакомца из Магриба, когда сам отец был ещё маленьким мальчиком: за то, что их семья накормила и обогрела этого магрибского путника, умиравшего от голода и усталости. Сухроб надел очки и прочитал древнее заклинание. Дверь в кладовку тотчас же освободилась, а громадный кувшин снова стал маленьким кувшинчиком. Сухроб понял, что этот кувшинчик прислали его конкуренты из другой махали, которые очень обиделись на то, что уважаемый заказчик просил выполнить его заказ именно Сухроба, а не их, и они упустили свою выгоду, потому что заломили слишком большую цену за работу. Тогда они решили использовать волшебный кувшинчик, чтобы навредить Сухробу и его семье, поссорить или расстроить их.
Но Сухроб догадался бы об этом сразу, если бы был дома, поэтому кувшинчик нарочно принесли тогда, когда его дома не было, надеясь на любопытство Зохры. Вот что получается, когда близкие люди впускают в дом то, о чем не имеют представления, а потом утаивают что-нибудь друг от друга. Зохра обняла Сухроба, они долго стояли обнявшись, вспоминали всю свою жизнь и снова говорили друг другу самые ласковые слова.

 ПРО БАБАХА-УА И УМ-ДАДА
Однажды, после большого праздника великий вождь племени Бешеных Тараканов по имени Бабаха-уа вдруг опять почувствовал: всё было хорошо вокруг, но чего-то не очень хватало. А чего – понять невозможно, потому что надо было задуматься, а думать он не привык. Тогда он пошел к великому колдуну Ум-дада – посоветоваться с ним, потому что Ум-дада считался самым умным дикарём во всей округе, и все полагали, что он что-то знает. Так говорили иногда, когда у всех было хорошее настроение, а когда плохое или крокодилы плохо ловились, то все его ругали, потому что он жил отдельно от племени и не любил большие компании с дикими плясками и драками на ночь глядя.
На самом деле он жил отдельно, потому что у него был такой характер, и ему все надоели. Например, этот Бабаха-уа. И чего он приволокся опять? Да, никакой я не колдун, сил моих нет смотреть на ваше глупое племя Бешеных Тараканов! Носитесь всё время куда-то, дерётесь или суп из бегемота едите, а толку от вас – никакого, одни бестолковые кругом. Никогда ничего понять не могут, а везде свои носы суют! Пока сообразишь, пока к нему повернёшься: он уже дальше побежал с круглыми глазами.
Вот так никогда и недослушивают до конца. Правда, один раз Бабаха-уа пытался дослушать: ну, и что? Уснул с открытым ртом. Вот и всё.
Бабаха-уа не стерпел и ударил колдуна дубиной по голове. Потому что ему, великому вождю, стало обидно слушать этого старого дурака Ум-дада, который всех постоянно ругает.
Ум-дада почувствовал себя плохо и ушел в большое дупло древнего дуба, в котором он ночевал. Бабаха-уа понимал, что погорячился, и колдун может опять обидеться на всех. Тогда он ничего не скажет, а кому от этого лучше? Все знали, что у хитрого Ум-дада на голове сверху привязана мягкая подушечка, потому что обиженные дикари часто не сдерживались при встрече с ним, а то и просто приходили специально, чтобы его поколотить, если не могли, например, догнать дичь, или вчерашний дождь всё ещё не кончился. Колдун к этому привык и поэтому ходил весь обвязанный толстыми подушками . Зато он жил отдельно в своем личном дупле и мог оттуда всех ругать по ночам, когда они спят.
Но сегодня, после праздника Всех Больных народ всё ещё никак не мог угомониться. На празднике лечили всех больных сразу от всех болезней. Для этого надо было очень хорошо поесть, так, чтоб пузо стало круглым, как барабан. Только племя Бешеных Тараканов знало об этом чудодейственном рецепте спасения от всех болезней сразу и передавало его от отца к сыну, от деда к внуку с незапамятных времён. Потом, после обеда, всем надо было обязательно с кем-нибудь подраться, чтобы показать другим насколько хорошо ты выздоровел. Дикари дрались с удовольствием. При этом они так громко вопили, пищали, рычали и хрюкали, что никто в лесу спокойно заснуть не мог. А некоторые зайцы так и тряслись от страха по кустам до следующего праздника.
Но и это было ещё не всё! Поздно ночью начинались дикие пляски Бешеных Тараканов! Знаменитая танцовщица Оп-цаца так дрыгала руками и ногами под грохот колотушек и погремушек – всеми любимых народных музыкальных инструментов, что вслед за ней пускались впляс все поголовно. Вот как было здорово!
Одному колдуну всё это не нравилось. Он ворчал и ворчал, ворчал и ворчал, ворчал и ворчал. Уже все спать легли. А он всё ворчит. Ну, кому такое понравится? Так что, пусть он лучше не снимает своих подушечек. Пригодятся ещё.
- А ты приходи к нам на праздник! Посмотришь, как весело будет! – воскликнул Бабаха-уа безнадёжным громким голосом и, не дожидаясь ответа, быстро ушел.
Ум-дада поворчал ещё немного, понял, что возле дупла никого нет, и вылез наружу. Начинался рассвет. Нежно-серебристое небо было таким красивым, редкие тающие ясные звёздочки так сияли на нём, что колдун невольно залюбовался и забыл обо всех своих обидах. Он глубоко вздохнул, снял с себя все подушки и пошел к Бабаха-уа мириться. А что? Пусть удивляется. Он же не видел рассвета. Вернее, никогда не замечал его. А жаль. Может быть, именно этого ему и не хватало всю жизнь…

ИРОНИЧЕСКИЕ СТИХИ
ДУНДУКИС
 
 Дундукис достал для себя пистолет:
 Иного пути у Дукдукиса нет ,-
 Нещадно гонимый душевной борьбой –
 Он твердо собрался покончить с собой.
 И,- дабы осечки не дал инструмент,
 Решил он проверить подобный момент,
 Три раза бабахнул в пустое окно.
 Дрожала рука. Не попал всё равно.
 Напрасно палил он и в ширь потолка.
 Причина всё та не: дрожала рука.
 На грохот собрался у дома народ,
 Кричат: "Не волнуйся, Дундукис, вперёд!
 Мы тоже гонимы душевной борьбой
 И так же согласны покончить с тобой.
 Стоит режиссёр у раскрытых дверей:
 "Стреляйся, родимый, стреляйся скорей!
 Ты станешь звездою экранов страны...
 Ребята! Снимите с героя штаны!"
 Затем прозвучал телефонный звонок:
 "Алло, ты ещё не решился, сынок?
 Стыдись! На тебя ук готов некролог:
 Всего и делов что нажать на курок!"
 Стыдится Дундукис, снимает штаны,
 Снимает ботинки, они не нужны,
 Снимает рубаху, ещё кой-чего...
 Сегодня впервые снимают его!
 Томится народ под холодным дождём:
 "Стреляйся! Ты будешь идейным вождём!''
 Несчастный Дундукис берёт пистолет.
 Ему не стреляться возможности нет.
 Приставив к виску роковой аппарат,
 Он громко стреляет, раз десять подряд,
 И в миг не осталось вокруг никого,
 Поскольку дрожала рука у него...
 Вот это работа спустя рукава! –
 И жертв никаких и цела голова!
 Весёлый Дундукис спешит на базар,
 Имеет Дундукис отличный товар.
 Не нужно товару широких реклам:
 Чудесная штука, испробовал сам!


АМЕРИКАНСКИЙ ПЕРЕВОД
«Если б я имел коня , -
Это был бы номер.
Если б конь имел меня, -
Я б, наверно, помер...»
Русский фольклор.

Если б я трахнул лошадь
В один прекрасный день, -
Это было бы шоу!
О, да!
Это было бы грандиозное шоу!..
Но если бы
Нудный и противный
Мстительный муж лошади
С мерзким именем Конь -
Нанёс бы мне ущерб
В одну ужасную ночь, -
Мне бы потребовалась гуманитарная помощь!
О, да!
Срочная гуманитарная помощь!..
О, мой адвокат!
О, психоаналитик!

СОБАЧЬИ СТРАСТИ

Я лаю, лаю, лаю.
Я вовсе не скулю.
Весёлую собачку
Я до смерти люблю!
Собаченька, собачка!
Мерси тебе, мерси!
Ты у меня , собачка,
Что хочешь попроси!..
Но глупая болонка
Протявкала: «Адье!»
Что значит по-собачьи:
«Большой привет семье!»
Я лаю, лаю, лаю.
Я даже не скулю.
Нахальную дворняжку
Я больше не люблю!
...Гав!

Огород.

Стоит народ у огорода.
Глядит народ на огород.
И раздаётся глас народа:
«Вперёд, товарищи! Вперёд!
Там огурцы за огурцами!
Там к помидору помидор!
Там пахнет мятой с чабрецами,
И редька лезет на бугор!
Там разрастается капуста!
Там процветает сельдерей!
Там витаминов густо-густо!
Вперёд, товарищи! Скорей!..»
Но этим странным разговорам
Сверкнула молния в укор, -
И за воздвигнутым забором
Пропал последний помидор...
Стоит народ у огорода.
Молчит народ про огород.
Но зреет дума у народа
Про план и севооборот.


«По путям не ходить!»

Не ходи по путям, не ходи!
Может всякое статься в пути!
Передай непременно дитям,
Что не стоит ходить по путям.
Хочешь пей, хочешь ешь и кути,
Но соваться не смей на пути!
Не бывает хороших вестей
Ото всяких случайных путей.
Всех, кто ходит на эти пути, -
Мать их за ногу в дышло ети!
Им шлагбаумом надо бы в грудь,
Чтоб не лезли, придурки, на путь...
Тут решила одна - умереть,
И на путь, понимаете, - геть!
Бросил милку заезжий барбос,
Так прими же её, паровоз!
А кому-то придётся с путей
Убирать эти груды костей!..
Кто проблему такую решит?
Уж, конечно, не та, что лежит...
Не ходи по путям, не ходи!
И других за собой не води!

 Маликя
(восточная песня)
 Если песню запевает Маликя,
Слышит песню вся округа кишлакя.
Маликя! Маликя!
Мужикя! Калхозникя!
Собрала два плана хлопка Маликя,
Надоила сто бидонов молокя.
Маликя! Маликя!
Мужикя! Калхозникя!
Отпустите Цар-дивису , бай-акя!
Хочет в город удалиться Маликя.
Маликя! Маликя! Хэй!
«Мерсэдэсам» попам стукнум ишакя!
Пашет, пашет трахтуристка Маликя,
А студенты отползают от станкя.
Маликя! Маликя!
Марякя! Падводникя!
Но однажды загрустила Маликя,
Вспаминая молодога ишакя.
Маликя! Маликя!
Бай-акя! Калхозникя!..
Ма-а-а-ликя-а-а-а-!!!

Восточное счастье
Минут черис пятнасать,
А, можит, черис двасать,
А, можит, черис трисать, -
Када пирдёт Ахмет, -
Яму скажу я: Ахмет!
Твой денишка ни пахнет,
Твой девишка кьрасывий,
Я на тубя сьчасливий.

ПРИЗНАНИЕ
И когда я уж с ним
Повстречалась,
И меня он уже...
Лобызал,
Я родимой ему показалась:
Он меня солнцем кавказским назвал!
И насечка его на кинжале,
И весь грозный
До ужаса
Вид
Был так чуден,
Что девки визжали,
Когда двигался этот...
Бандит!

 ЛЮБОВЬ И КОЛБАСА
(ностальгическое)
Ах, девушка какая
По улице идёт!
Красивая такая -
Нигде не пропадёт.
С глазами, словно море,
Да с русою косой...
А я, какое горе! -
Стою за колбасой!
Досталась бы хоть палка,
А то стою полдня...
Ты ! Девушка-нахалка!
Не лезь вперёд меня!
Да что ей - места мало?!
Куда народ глядит?
Она здесь не стояла!
Её здесь не стоит!
Здесь очередь такая:
Все злые, как в лесу.
А эта - дрянь какая -
Таскает колбасу!
С глазами - словно море,
Да с русою косой:
Шагает мне на горе
С огромной колбасой!

ПРО САЛО
Позабыв про стыд и срам,
Ешьте сало по утрам.
Те, кому покоя нет:
Ешьте сало и в обед.
Те, кому обед не нужен:
Потребляйте сало в ужин!
Только сала едоки
Ночью в кухню ходоки!
Сало ночью, сало днём:
Будем живы - не помрём...
И, покуда сало есть,
Это сало надо есть!

ЗАКАЗНОЕ
Я знаю, кто может писать на заказ!
Другие!
А я - не умею как раз...
Как раз - не умею,
Как два - не могу.
Заставят, -
Напьюсь, понимаешь, в дугу!
 
НАДПИСЬ В КНИГЕ ПОЧЁТНЫХ ГОСТЕЙ
Праижжая горат Вятка-автомат,
Вспомниль я, старинни песна магомат.
Вспомниль я, кишлачник, свой рахат-лукум,
Знойныя ганфетка, слатки «каракум»!

Он ей звёзды с неба дарил,
Он ей звёзды с неба дарил,
Что-то на ухо говорил...
И гуляли они впотьмах,
И скрывались в чужих домах...
Жизнь в остуду её мечтам
Всё расставила по местам:
Оказалась она в беде, -
И не видно его нигде.

Ах, где ты, девчонка-проказница?!

Ах, гдеты, девчонка-проказница?!
Узнать тебя можно едва:
Огромная толстая задница
И ма-аленькая голова!

ЭНТУЗИАЗИЗМ
Если что-то очень надо
Для кого-то где-то:
Мы достанем вам из зада
Даже дело это!

ДЯДЯ ПЕТЯ И ТРАКТОР

Как-то раз на лисапеде
Ехал дядя Петя.
А навстречу шёл по тракту
Белорусский трактор.
Дядя Петя был поддатый,
Выпить не боялся.
И без фары грязный трактор
Во поле остался.
Звезданул башкой Петрило
По евонной фаре.
«Я тебе подкрашу рыло!» -
Он орал в угаре.
Увезли его на «скорой».
Пятая палата.
«Трактор? Я? Когда? Который?
Брешете, ребята!»


МАЛЬЧИК И ВИНОГРАД
(восточная сказка)
Адин глюпи малшик
Кушаль винаграт.
Кушаль винаграт, ай, балам,
Костачка папал!
Малшик абижалси:
Костачка папал.
А каму какая делы -
Костачка папал!
Адин глюпи малшик,
Ухади на дом!
Ухади на дом, ай, балам, -
Виплюни из рот!

О ТЕБЕ, ПО ТЕБЕ, БЕЗ ТЕБЕ…
Я по тебе не сохну.
Я по тебе не мокну.
Я без тебе не сдохну
И никого не кокну.
И кланяюсь Судьбе,
Что я - не по тебе!

ВРЕДНЫЕ СОВЕТЫ
Если где-то у кого жена
Спит сегодня под другим,
Значит, так она положена:
Подключайся, Ибрагим!

Если кто-то бьёт которого
По мордасам, по лицу, -
Это очень даже здорово:
Так и надо подлецу!

С ПОХМЕЛЬЯ
Я сегодня не гордый:
Я хмельной и больной, -
С расцарапанной мордой
Возвращаюсь домой.
Знаю: руганью встретят
Вновь у всех на виду...
Боже! Кто мне ответит:
Для чего я иду?

ГОП-НА-НА
У Большого Джона
Служба нелегка:
У него корона
Больше, чем башка...
Эх, башка - не попа -
Издали видна!
Опа, братцы, опа!
Опа, гоп-на-на!
 
«Раздолье».

Пруть да пруть! Колыть до исполать!
Ни полыкать, ни погуковать...
Потыково, клёпотно в галде.
Аю пры по всей перебелде!

В ПОЛИКЛИНИКУ
(по-восточному)
Ты чиво такая дура!
Гаварю - малчи!
А вакрук смиялис льюди,
Бегали врачи...
У них была многа деник .
У миня - ни так.
Надо йехат райбалница,
Если што ни так!

РОМАНС
Как здорово мне пелось!
Как весело жилось!
Куда всё это делось?!
Куда подевалось?!..

Гриппозная любовь
По дайде иди по подю,
Иди пдосто-пдосто тах -
Я на тдахдоле выводю
Збуцный воцглас: Та-да-дах!
Не датёкий, аптеканский,
Не бдабдебный тей-то кдай!
Стдафствуй, кдай мой Тудуханский,
Мой дадымый, мивый кдай!
Ах, какая цать-дебица
Заблянула бде в кдаза!
Стазу богут отбадица
Пте тетыде кадеса!
Тдахдол мивый, кдай даёзный,
Вот и всцтетил я дюбофь,
И сапсем не астадозный
На мадозе сполтил кдофь!
Не стдастна бде амбдадуда,
Да де здаю как бде быть:
Не залает эта дуда
В бдак с гдипозным засцупить!

ТАТАРСКАЯ ОЗОРНАЯ
(под гармошку)

Эй! Супруга дорога!
Лань, косуля, кабарга!
Отвечай, пока я трезвый:
Син барасын татарга?

Ты давай, мине не лай!
Был я милый, стал - малай,
По-татарски значит «парень»,
Вот случается шилай!

 Мне не надо молока,
Не телёнок я пока...
Эх, душа моя - пельмени
И сто граммов арака!

 Ай, жена моя, кябям!
От малай тебе салям!!
Шинды грустная чего-то...
Молока не нагулям?

ДРУЖЕСКОЕ УЧАСТИЕ
(по-восточному)
Вай, дружышша дарагая,
Што случилась, што такая?
Хочиш многа вотка пит?
Я гатови, так и бит!
Патирял ты всу лица,
Бледны вес, клянус атца!
Хочиш, мьне ни гавари,
Што тибе гарел внутри.
Я тибе насквос видаю,
Очин надо - памагаю.
Умны дат магу савет.
Если ты абида нет.
 Што за дел? Каки абида?
Всо нармална, извини-да!
Гавари: кака вапрос?
Шутка нету, я сирьёс.

Мартышка и ачка.
(Басня по-восточному)

Адин мартышка слишкам умны бил:
Ачка иму ны нравылса.
Он крытикал:
За што ачка ни два?
Ни можна адиват на галава,
Асобино за ух -
Адна ачка никак:
Туда-суда сувал.
Базар хадыл,
Каму-та прадавал
И задавал вапрос така:
Кто очин надо? Я даю ачка!
Вот басна. Вот ачка.
Марал, прасты, ны знаю.
Извини-да!

КОШКА
Она взволнована. Ей снится мясо птицы:
Кровь, пух и перья пёстрые в траве,
Пустых домов разбитые глазницы
И труп собаки с дыркой в голове.
Она довольна. Вздрагивает эхо,
Едва касаясь кончиков ушей,
И дразнит ноздри острый запах меха
Мелькнувших в дальнем подполе мышей…
* * *
За это не хвалят, не любят, не платят,
И места в трамвае за это не будет,
На это ни нервов, ни денег не хватит,
А если и хватит, то сразу убудет.
У этого нет ни названья, ни темы,
Ни проку, ни толку, ни нашим, ни вашим,
От этого только сплошные проблемы,
О них мы отдельно когда-нибудь скажем.
Без этого самого можно и нужно:
И дышится ровно, и спится спокойно.
За это ругают упорно и дружно,
Поскольку иного оно не достойно.
Об этом толкуется снова и снова,
На этом сто раз обжигались серьёзно.
И всё-таки люди берутся за слово,
И пишут стихи…. А потом уже поздно.
* * *
Век романтический угас.
Настали времена сарказма.
И что теперь любовь для нас?..
Увы, - прелюдия оргазма
ЧУЖИЕ
Она его не любила,
И он её не любил.
Но надо же что-то было
Чтоб кто-нибудь сотворил!
Вздохнула: «Все люди – братья!..»
Он, молча, кивнул в ответ.
Когда он полез под платье,
Она не сказала «нет».
Так гордо она лежала,
Взирала так свысока,
Как будто не ноги держала,
А флаги до потолка!
А нужно ли это было?
А кто бы у них спросил…
Она не его любила,
И он не её любил.
ВЫХОДНОЙ
Легла в постель, как встала за станок:
Раз-два, раз-два - и кончена работа.
И с кем-то сверху, с чем-то между ног
Уже уснула: Всё. Шабаш. Суббота.
* * * *

ДУРАК
Здравствуй, Анька - рабочая глотка!
Я давно от тебя охренел:
Ты - моя недопитая водка,
Мой технарь , солидол, беспредел!..
Что ты брызжешь слюной да лопочешь,
Под столом меня тычешь ногой?..
Знаю, знаю, чего ты там хочешь!..
Но иметь тебя будет другой, –
Не с того, что я сам не бухаю,
Не за тем, что не в меру брезглив:
Задыхаюсь я здесь, подыхаю, –
И, как старая сволочь, брюзглив.
Стало в плоти твоей мало Стати:
"Беломор" да сплошной перегар…
И к тому ж тебя тянет некстати
Порыгать на соседний гектар!..
Эвон ,сколько повыперло дряни!..
Точно: жизнь - непромытый барак...
До чего же ты глупая, Аня!
Или сам я – замшелый дурак...
* * *
«Ни в коем случае!!! Ни в коем!
В буквальном смысле – ни в каком!
Мы нашей тайны не откроем!
И я с тобою не знаком!..»
Как он дрожал, как он смеялся,
Как он старательно хохмил,
Как быстро-быстро одевался,
Как был при этом очень мил…
…Так и ушла его фигура,
Вчера внушавшая успех:
Ворча под нос, что баба – дура,
А с дурой связываться – грех.
* * *               
Ты ждёшь не меня и живёшь не со мной,
А там, за его необъятной спиной
Щебечешь ему те же самые речи,
Те речи, что прежде я слушал не раз
С тебя не сводя обожающих глаз,
Лаская твои обнаженные плечи.
Ты ждёшь не меня и… уже не его,
Но он не узнает о том ничего,
И надо ли знать, если всё без огласки
Однажды пройдёт, и наступит опять
Черёд для кого-то ещё вспоминать
Тот искренний щебет и тайные ласки.

БЛОХИ
Мы долго потешались от души:
Ловили блох и морщились от пыли, -
Что в городах российских, что в глуши –
Всегда и грязь и твари эти были…
Мы поносили царственных особ,
За каждым шагом их следили в оба.
«Пусть их не станет, после – хоть потоп,» -
Твердила, нас охватывая, злоба.
Прошли года голодные, как вши,
Мы, победив, пожили и решили,
Что красные не так уж хороши,
А белые не так уж плохи были.
Но в том ли дело: кто хорош, кто плох, -
Когда в стране усобицей разъятой
Никто не в силах отвечать за блох,
Один лишь Бог – воспетый и распятый?..
* * *

Бог знает всё: что свято и грешно,
Что отродясь, что многим и неважно…
А жить, как прежде: и смешно, и страшно.
Не жить – не страшно, но и не смешно.
По одному, все вместе и не в лад
Глядят куда-то в небо и взывают...
Бог знает всё, чего они хотят.
Чего они хотят – они не знают.
* * *
Ты кричишь: «Да, хоть бы он подох!»
Шепчешь горько, мол, убила б гада…
Не спеши. Наказывает Бог.
А тебе наказывать не надо.
* * *

Не торопи худого слова
Ни о своих, ни о чужих:
Слова всегда находят снова
Того, кто произносит их.
* * *

Спасибо, зая,
Что ты такая,
Что ты со мною
Живу пока я.
Тебя такую
Я упакую,
Возьму на ручки
И затокую.
Тоску-заботу
Оставь в покое:
Люблю, целую
И всё такое.
* * *
Как трудно жить в необъяснимом мире,
Где даже сон неясен без очков,
Где многим всё – как дважды два четыре –
Лишь повод, чтоб косить под дурачков.
Их не волнуют горькие вопросы,
Ничто нигде не ставится ребром:
Глядишь в упор и… сразу все раскосы,
Но каждый – так и светится добром.
* * *
Уеду далёко-далёко,
Туда, где совсем далеко,
Где ветер шумит одиноко,
Дыша глубоко-глубоко,
Где волны мелькают по скалам,
Цепляясь и падая ниц
Под небом смурным и усталым
От крика и клёкота птиц.
Оставлю минувшего ношу
Вздохнув, погляжу из-под век,
Уеду, вернусь и не брошу
Всё то, что не брошу вовек.
* * *
Всяк, родившийся на свет,
Жить достоин много лет
При деньгах, здоровье, славе...
Кто ж в таком откажет праве?
Но сочтя, что смерть далёко,
Ошибёмся мы жестоко:
В каждом месте, в миг любой -
Всё своё у нас с собой...
* * *
Никому не кум, не сват, не зять, -
Что с меня, как говорится, взять?..
Взяли слово честное с меня.
Взяли до получки на три дня.
Взяли интервью и взяли штраф.
Взяли и лишили всяких прав.
Взяли грех на душу - за пятак.
Взяли остальное - просто так.
Взяли всё, что было моего…
И не возвращают ничего.
* * *
«За державу обидно…»
Господа офицеры!
Все вы здесь командиры:
ПРИВЕДИТЕ ПРИМЕРЫ,
застегните мундиры.
Расстегните мундиры,
поднимите вопросы,
вы же все - командиры –
не солдаты-матросы.
Господа не матросы,
тары-бары гусары,
арамисы-портосы,
мушкетёры-гитары,
Помидоры-синьоры,
удальцы-кавалеры –
за родные заборы,
за простые манеры…
Это что ж за такое?
Почему без доклада?
Ни минуты покоя!
Отовсюду засада!
Господа офицеры!!
Напились и не стыдно?!
Ладно, спите, холеры…
За державу обидно..
БАНКИР
Ох, гляди, какая цаца!
Поглядел - не беспокой:
И не вздумай прикасаться,
Ни рукою, ни ногой!
Уж, какие мы чистюли!
Фу-ты, ну-ты, гран-мерси!
Жили-были, пальцы гнули, -
Сикось-накось-выкуси.
Всех на всё большие доки –
Полон рот одних забот:
Аки-паки, руки в боки
И двойной переворот.
А для счастья нужно много ль?
Что-то где-то как-то в год...
В головёнке гоголь-моголь,
бебель-мебель, ёшкин-кот.
* * *
Поэтом можешь ты не быть
И гражданином быть не должен.
Ты вообще совсем не должен,
Тем более не должен быть.
Но только вздумай быть никем,
Как сразу где-то кем-то станешь,
А если даже и не станешь,
То ведь не станешь и никем.
Короче: кем ты там ни будь,
Чего ты только ни замысли,
Ещё чего-нибудь замысли
И сразу будет что-нибудь

САМА ВИНОВАТА
Эй, мужчина, мужчина!
Заберите свой веник!
На меня, молодуху,
Пожалели вы денег!
Вы меня обманули,
Растоптали надежды.
Что стоите? Идите!
Не касайтесь одежды!
Ой, да что вы смеётесь?
Да, какие там страсти?
Всё. Приехали, дядя.
Остановка. Вылазьте.
Я ждала – будут розы,
А вы – веник из клумбы?
Забери! Пригодится,
Человек с Мумбы-Юмбы!
В общем, будьте здоровы
И живите богато…
Только душу не рвите…
Там и так всё порвато!
* * *
Всё через «за»…
День за днём, год за годом,
Шаг за шагом, слово за слово,
Честь за совесть, ум за разум,
Зуб за зуб, око за око,
Ухо за ухо, брат за брата,
Сын за отца, год за три,
За родину, за Сталина,
За наше счастливое детство,
Кровь за кровь, смерть за смерть,
Кто за кем, победа за нами,
Жизнь за партию, руки за голову,
Бутылка за вечер, за мир, за дружбу,
За урожай, за туман, за запах тайги…
За крестик, за нолик, за деньги, за воздух,
За что?...
Ни за что…

МСТЯ
Ужасна мстя заядлого мстюна:
Как что-то съел и перхотью покрылся…
Она его кромсает изнутри,
Она его вприпрыжку да вприсядку,
И так и сяк, и эдак и растак…
Да, чтоб её! Да как такое можно?!
С таким добром далёко ль усвистишь?..
Покрывшись мстёй навроде кабана,
Жестокий мстюн кобенился в овраге,
Бия копытом потного слона,
И слон дрожал, в коленах преклоняясь…
О, мстя! Уймись! Доколе можно мстить
Тому, тому, кто мухи не топтал!
Угомони разнузданные страсти!
Взгляни на лог, где зреет черемша
И ландыши дымятся под кустами…
Не просто хорошо, а Бог ты мой!
Одна лишь ты тихонько верещишь
И тормошишь свирепого мстюнина.
Вот он и рад, собака, колготиться
И по одной берёзоньки ломать.
Ужо вам, полуночники, обоим!
Как соберутся малые зверушки, -
Где вам не тут устроят, ишь, ты раки!
Враз напрочь перхоть вашу изгрызут!
А с лысой мстёй никто не станет знаться…
Вот нечего кобениться в оврагах!
Вот незачем слонишек обижать!
* * *

В доме только я да кошка,
Сигарет совсем немножко,
Хлеба маленькая крошка
И , печальнее всего, -
Больше нету ничего...
Вот что значит быть с народом!
С новым счастьем! С Новым годом!
Веселись, честной народ,
Коли всё наоборот!
А чего не веселиться? -
В зеркалах всё те же лица:
Кошка дряблая до я:
Смотрим оба не мигая
На проделки попугая,
На заморские края -
(Жизнь у телика своя).
Рассуждаем осторожно:
Жить, мол, где-то как-то можно,
В общем, что там говорить:
Надо всех благодарить!
За особое вниманье,
За очей очарованье,
За надежды, за успех -
Чтоб всегда, везде, у всех...
Всё прекрасно. Жалко только
Выпить нет совсем нисколько
И не плачено за свет,
Потому что денег нет.
Ну, и пусть тот свет отключат!
Солнце свой оставит лучик
Мне и кошке у окна:
Чтобы нам в окно смотрелось,
Чтобы елось-надоелось
И воды пилось до дна!..
С Новым годом! С Новым годом!
Кто хоть с кем, а мы - с народом!
* * *
А вот, а вот…
Мы все немножечко ду-ду:
Творим какую-то беду,
Едим сплошную ерунду,
Кто в огороде, кто в саду,
Имеем что-то, но… в виду.
Когда болит у вас живот, -
Возможно, кто-то в нём живёт,
А кто? – «а вот, а вот, а вот…», -
Болит уже и не живот.
И не живот, и не жи… что?
И это вроде бы, и то.
Да как же быть? Да что сказать?
Да что, когда, во что связать?
Куда деваться, коль припрёт?
А вот, а вот, а вот, а вот…
* * *
Живу, уже ни с кем не споря,
Не возносясь и не прося…
И так немало в жизни горя,
Пока она ещё не вся.
Пока Владыка Присносущий
Не призовёт на свой актив…
«Пока-пока» - журчит ведущий
И строит глазки в объектив.
ПРО ВОРОНА-СВАТА, МЕДВЕДЯ ГОРБАТА, КОРОВУШКУ ЗОРЬКУ ДА КОЗЛА БОРЬКУ
 
„ Старость в дом – ум за порог."
В .Шекспир
 Состарился медведь в берлоге тесной,
 Кряхтит и думу горькую жуёт:
 "Года прошли…Конец, увы, известный.
 Эх-ма! Ну, да... и я уже не тот.
 Бывало-че заядлым медвежонком
 На травушке я здорово шкворчал,
 Уколотый свернувшимся ежонком;
 То в речку лез, плескался и рычал...
 В лесу любили шустрого Мишутку,
 А мать мою зверь всякий уважал,
 И если б кто шутить с ней вздумал шутку,
 То далеко бы вряд ли убежал.
 В подростках я бандитом был отменным, -
 Уж кто не знал повадок Михася :
 Ломал малину, рёвом оглашенным
 Мог напугать и волка, и лося.
 Заматерев, среди берёз и ёлок
 На ульи с мёдом запросто ходил.
 Да что там мёд! Порою драл и тёлок...
 Короче, всласть Михайло наследил.
 А нынче что? Дрожь старческая в лапах,
 Слезится глаз, в берлоге крепкий запах,
 Медведице не нужен никакой...
 Пора, как говорится, на покой…"
 И вот в таком не самом лучшем виде
 Его однажды Ворон застаёт:
 "Привет, сосед! Ты на кого в обиде?
 Кто спать тебе, Потапыч, не даёт?"
 И, терпеливо выслушав вначале
 Подряд все стариковские печали,
 Совет такой Михаиле подаёт:
 "Вот что тебе бы надобно: жениться!
 Пожалуйста, дружище, не перечь.
 Всё лучше чем в сырую землю лечь.
 А тут, глядишь, судьба переменится.
 Я триста лет живу на белом свете,
 Передо мною все медведи - дети.
 Не кипятись, послушай старика:
 Тебе б сейчас тепла да молока.
 Есть на примете у меня корова:
 Большое вымя, вдова и здорова,
 Её в деревне Зорькою зовут,
 По ней быки давно уже ревут,
 Но мы-то им с таким, как ты, медведем,
 Дорогу нынче точно переедем.
 Хоть ты в годах, но ей-то всё почёт:
 Медведь в мужьях! Сыщи-ка где такое!
 Я знаю всех коров наперечёт, -
 Нет Зорькиных в них стати и надоя."
 И так медведя он уговорил,
 Что старый пень его отправил сватом,
 Мол, если что, сам будешь виноватым.
 И мудрый ворон тут же воспарил.
 На третий день добравшись до деревни
 Он Зорькин хлев сыскал не без труда
 И, помня сватовства обычай древний,
 Добился от невесты слова "да".
 И вот, когда уже решилась Зорька
 И - хвост трубою - к лесу подалась,
 Навстречу ей козёл попался Борька,
 Хоть и козёл, а бородою - князь.
 Похоронивши сидорову козу,
 Борис уж год мотался бобылём;
 Как все козлы, любил вставать он в позу
 И всем грозить рогами за углом.
 Наткнувшись на удойную корову,
 "Красавица,"- заблеял он - " здорово!
 Куда ты эдак гонишься с ранья?
 Ещё не встала ни одна свинья
 В деревне нашей так-то спозаранок.
 К хвосту ль тебе понавязали банок?
 А, может, сена где дают в лесу?
 Так не спеши и мне укажь дорогу:
 С кормами, знаешь , всё не слава Богу, -
 И я себе хоть сколько принесу."
 И так, и этак мыкалась корова,
 Не верит ей навязчивый козёл.
 Уж правду Зорька высказать готова
 Или вернуться в хлев постылый снова...
 Да только Ворон выход здесь нашёл:
 "Голубчик, Боря, что нам тут чиниться, -
 Нас ждут в лесу, желанным гостем будь.
 Там кое-кто, по-моему, жениться
 Надумал нынче, так что, в добрый путь!"
 Встречали ль вы козла-энтузиаста?
 Борис в лесу хоть и бывал нечасто,
 (Ни разу уж по правде говоря),
 Но быстро бегал в детстве он не зря
 И, применив природную сноровку,
 Он обогнал и птицу, и коровку,
 На день пути, а то и полтора.
 Промчавшись где галопом, где аллюром,
 Козёл предстал перед медведем хмурым.
 Потапыч замер: "Что за номера?!
 Ах, Ворон дряхлый, как ему не стыдно?!
 Мне что; козла в корове сей не видно?
 Иль он считает: я совсем ослеп?
 ...И с кем мне спать? Кого доить я буду?!
 Ну, Ворон, я услуги не забуду:
 Я знаю сколько дать тебе на хлеб!"
 Тем временем козёл вошёл в берлогу,
 Освоился и сел нога на ногу, -
 Гостей, веселья, сена поджидать:
 По виду - точно князь, ни дать, ни взять.
 Медведь - к себе, а там уже вонища
 Такая от немытого козлища, -
 Нет силы косолапому терпеть.
 Ну, как тут с горя в голос не реветь?!
 Бежал медведь на речку отмываться –
 Не в силах больше в доме оставаться.
 Блуждать в лесу на старости годов
 Решился он от этаких скотов...
 А через день - трюх-трюх - пришла корова:
 "Где Миша мой? Где славный мой жених?"
 В берлогу глядь, а там Бориска снова:
 Голодный, злой и блеет бестолково
 Про свадьбу, молодых и понятых...
 Когда добрался Ворон к месту встречи,
 Уж были все, кроме козла, далече:
 Назад в село корова подалась,
 Медведь в берлогу новую забрался
 И адрес не оставить догадался.
 ...А свадьба, так сказать, не удалась.