Письмо 111 о леди и уборщице

В детстве мне всегда казалось, что просыпаться я должна от нежного поцелуя отца, шепчущего мне: «Просыпайтесь, леди! Ваше бардовое бархатное платье соскучилось по вашему теплу. Ваш завтрак уже на столе, а пони бьёт копытом, вызывая вас на прогулку. И розы умылись росой специально для встречи с вами…»
Говорят, что дети могут вспомнить свою прошлую жизнь и ответить на все вопросы, до самых мельчайших подробностей. Я не верю в переселение душ, и, наверно, поэтому мне так сложно во всём разбираться, сложно понимать и принимать жизнь… Сложно смиряться…
 Мне хотелось просыпаться почему-то именно от поцелуя отца… Но меня одевали спящую… Будили, стаскивая с постели, и я стояла на ватных ногах и досматривала свои сны. Мне ужасно не хотелось бежать в садик в 6 утра, по неосвещённой дороге, покрытой двадцатисантиметровой жижей, от чего сапоги прирастали к земле, стремясь навсегда остаться на месте. И я тянула их, как каторжник тянет свои кандалы… Мне не хотелось бежать в садик, где меня поставят в пару к какому-нибудь сопливому и грязнорукому оболтусу; заставят ходить строем; есть – по часам и то, что я ненавижу; стоять в очереди в туалет; играть теми игрушками, что похуже, а те, что получше - запрут в шкафу… А потом заставят претворяться, что я сплю. Прикажут лечь на правый бок, (хотя я сплю – на левом), подложить ладошки под ухо и лежать три часа с закрытыми глазами. А если откроешь их, - то получишь по щеке…
Мне хотелось не бежать в садик, а быть дома с бабушкой, слушать её песни, играть с ней в лото, слушать мамины сказки, что-то мастерить, рисовать, лепить, играть на фоно, но только так, чтобы учитель не бил линейкой по рукам и не заставлял долдонить то, что не мило моему слуху… Я хотела учиться танцевать и петь… Но, никто не собирался меня учить…
Мне читали книжку про гордую девочку Айогу, которая отказалась есть надкушенную лепёшку и превратилась в гусыню. Взмахнула крыльями и улетела со стаей… Но в сказке она была отрицательным персонажем, а я понимала, что я точно такая же. Я тоже хочу улететь, но крылья – не вырастают…
Из того мира у меня был только немецкий сервиз на 12 персон, фарфоровые статуэтки и кукла… Это был мальчик Петенька. Я никогда больше не видела таких кукол. Он был, как настоящий ребёнок, закрывал глазки и говорил: «Мама». Однажды я уронила его, и у него провалились глазки… Я не могла играть со слепым, а чинить его никто не брался, тогда бабушка набила его голову ватой, и глазки снова появились, но уже не могли закрыться и он больше не спал… Он лежал рядом со мной и смотрел в потолок на люстру из тонких стеклянных трубочек и о чём-то думал…
И точно так же мне не хотелось идти в школу, где меня учили те, кто не создан для этого дела; учили тому, в чём они ничего не смыслили, и что им давно уже – осточертело. И они с особым остервенением учили тех, кого самозабвенно ненавидели…
Я видела, что здесь всё не так, как должно быть… Но кто-то установил для нас такие порядки, такие правила… И невозможно не подчиняться им. Просто – нельзя… А тех, кто сопротивляется - хватают за ухо и тащат насильно… И не было никого, кто не пожалел бы своего уха, и не поплёлся бы следом…
А мне хотелось учиться всему! Но только так, чтобы было понятно и интересно. Чтобы те, кто учат, сами понимали то, что говорят, верили этому и любили своё дело…
А потом из того загадочного мира появился - ты… Ты сказал, что женщины не должны подносить себе стулья, и я купилась на твои слова… Я вспоминаю всё снова и снова и понимаю, что ты ведь не поднёс мне стула… Ты всего лишь сказал об этом. Сказал, напомнив мне о том чудесном мире…
Ты говоришь, что дети должны редко видеть родителей, чтобы встречи с ними были незабываемыми, долгожданными… Но страх расстаться с родителями, которые всегда рядом, - не менее силён… И неясно, что из них сильнее: жажда встречи или страх расставания? И не понятно, что правильнее: воспитывать своих детей самому или доверять их чужим людям?...
Дворянских детей воспитывали французы. И они были уже – их детьми. Детьми тех, кто на своей шкуре почувствовал свободу, и вкусив её, - бежал в бесправную Россию… Сохранив романтику и отбросив жестокую реальность послереволюционного хаоса гильотин, эшафотов, виселиц… Они были их детьми… Некоторые из них даже не знали русского языка… Они смотрели на мир глазами своих учителей. И знатные голубокровые отцы их – ничего не смогли противопоставить наукам этих безродных гувернёров… Не смогли уберечь своих детей от виселицы…