Гефсиманская ночь

Гефсиманская ночь

В эту ночь масленичные листья полны
Ветрового пространства, движенья вечны
И дыханья нисана.
Медный свет, преломляясь на лепте Луны,
Путь обратный вершит до кедронской волны,
На вершине же тьма, и тела не видны
Петра, Иакова, Иоанна.

Сон сморил их и два принесённых меча,
Остриями совпав, иллюстрируют час
Третьей стражи.
Город лёг на долину, как Божья печать,
Вдоль потока цикады тревожно кричат,
И летучие мыши чернее, чем чад
Или сажа.

Но костёр, от которого ныне светло,
Не имея огня, изливает тепло
До скончания века
На живую и внешне заснувшую плоть,
И пространства и времени злое стекло
Не способны сей луч преломить до Чело-
Века.

Трижды Он обращается к ученикам,
На которых воздвигнется будущий храм
Веры, где и
Спят все трое, не видя, как льёт по щекам
Пот кровавый, и падает наземь Он Сам,
Обращая отчаянный взор к небесам
Иудеи.

Там, в молчании сфер, явен голос конца
Цифр и зла костяного. Преддверьем венца
Камни склона
Грудь упавшего долу и кожу лица
Раздирают, участвуя в плане Отца.
Коготь смерти острее и твёрже зубца
От короны.


Под ногами солдат зреет ветхая пыль.
Факелы неподвижны. То ветер, то штиль
В русле ночи.
Жизнь свой смысл обгоняет, – пророчил Кратилл.
След, в который ты даже ещё не ступил,
Зарастает уже за спиной твоей, иль,
Авва, Отче,

И для Сына спасенье сквозь страсти грядёт,
Сад пространней пустого пространства, но вход
Нищ и зябок.
Жизнь теснее бессмертия. Створки ворот
Уже жизни – но Вечность за ними поёт.
Нынче ж – тяжко, и спину грядущее гнёт
Ниже яблок.

Я и сам углубляю ладони свои,
Чтоб по капле стекались слова для любви
И прощенья.
Но сквозь плоть не услышать реченья Твои,
И всё меньше любви, так – хоть слёз до крови!
Время грузно течёт, и в теченьи двоит
Смысл теченья.

Мне представилось, будто бы совесть моя
Мимо мира плывёт, размывая края,
Исчезая из вида.
Что душа – это чаша, что чаша сия
Вглубь себя бесконечна, а мера питья
Нам дана не на краткий момент бытия
И присутствия быта.

Что она, как опавшие котики верб,
Взгляд-во-взгляд – отражает сыпучую твердь
Небосвода.
Где карается смертью конечная смерть,
Где твердеющий воздух оформлен как герб
Новой жатвы, где боль причиняет не серп,
А свобода.

Что несёт нам её металлический свет?
Только лязг острия, хруст отчаянных лет,
Ключ сознанья.
Выбор значит – прощанье с надеждой, тенет
Натяженье в тени самодельных планет.
Лучше гвозди любви, чем причинность и бред
Угасанья.

Боже, даруй же мне для судьбы рамена!
Я боюсь не допить до безбрежного дна
Твою помощь.
Сад с долиной всё тоньше, и озарена –
В людях, горах, равнинах – вся Божья страна,
Земли все, вся Земля. В ней – Голгофа видна,
И – начало пути – на вся веки и на
Гефсиманскую полночь.



Страстная седмица 1988 г.