На орбите Есенина. Айседора

... Столько бед. Рвется сердце на части,
Балерине не мил белый свет...
Но уже написал Луначарский:
«Приезжайте. Мы ждем вас в Москве.

Мы откроем особую школу
И доверим вам сотни детей...»
«Я приеду, приеду к вам скоро...»
«Здесь свобода для ваших идей...»

...В этом городе храмы, как сказки,
Золотые над ним купола...
И любил ее сам Станиславский...
Да, она здесь когда-то была...

Вроде те же брусчатка и стены,
Да в партере народ победней...
Неизменно богинею сцены
Почитают в стране дикарей...

Залы, лестницы, своды, покои...
-- Очень нравится... Радостный дом!
-- Обещали – и вот вам для школы
Особняк, но сначала – прием...

-- Что – сейчас?
 -- Ждут нас в зале банкета...
Потанцуете?
 -- Может быть... Да...
Кто вот это? Скажите, кто это?
-- А... Поэзии новой звезда...

Входит дива летящей походкой,
Шубку – в сторону... В складках хитон...
-- Эй, штрафную! Вино или водку?
А напротив – восторженный – он...

Он читает стихи вдохновенно –
И неважно, о чем те стихи,
Если вдруг озарило мгновенно,
Если оба – во власти стихий...

Так, забыв о себе, Эвридика
Погружалась в орфейский вокал...
Прочитал. Сбросил обувь – и дико,
Что-то яростное танцевал...

И как будто внезапно в том зале
Все исчезли, остались вдвоем...
И незримые нити связали
Их надежным сердечным узлом.

Он спустился – и встал на колени...
-- Изадора! – и чувств перехлест
Безоглядно и без сожалений
Будто в омут бросает со звезд –

И навстречу друг другу...
 -- Сережа!...
-- Изадора!..
 И будто вовек
Никого не встречали дороже,
Будто смерч их друг к другу повлек –

И в обнимку ушли, не прощаясь...
-- Ангель, ангель! – шептала одно...
Но не ведает счастье про счастье
Коль от пьянки в рассудке темно...

Он любил ее – и ненавидел,
Обижал – и прощенья просил...
Бил... Трезвел – и забыв, что обидел,
На руках по квартире носил...

А она для него танцевала
С алым знаменем-шарфом в руках,
На большую любовь уповала.
Хоть порою охватывал страх.

Слов десяток узнала по-русски –
И сквозь слезы шептала:
 -- Люблю!...
И брала его вновь на поруки,
Удержала не раз на краю...

А Сергей куролесил в квартире,
Будто мстил ей за то, что была
Много старше: ей сорок четыре,
А ему -- двадцать шесть... Все ждала...

Все по-бабьи сносила, терпела,
Как могла, отвлекала от зла...
Отстоялась бы, перекипела
Муть души в нем... И вот – увезла

Из похмельной России – в Европу...
Эмигрантский похмельный Париж
Предвещал ей любви катастрофу...
-- Не отдам тебя водке... Шалишь!

Неизвестно: Из Гавра ль, из Дувра,
Был ли трезв в этот час или пьян...
-- Дунька, водки! Что скалишься, дура?
Это ж где я теперь?... Океан...

В США не скрывают опаски:
-- Эти двое – от большевиков!
Был особый приказ – без огласки,
Чтоб под своды зеркальных дворцов

Не пускать ее впредь... На запреты
В пролетарских кварталах плюют...
-- Обойдемся без высшего света,
Нас рабочие не подведут...

Вновь ее «на ура» принимают,
Улыбается радостно жизнь...
И красавица не понимает:
-- Что с тобою, Сергей?
 -- Отвяжись!

А причина вполне объяснима:
В газетенке писал журналист:
«Как всегда упоительна прима,
Молодой ее муж – скандалист...»

До беспамятных драк и погромов
Снова запил по-русски Сергей...
Он главнее, он лучше... Не промах –
Бес похмельный... Не даст из сетей

Вырвать душу больную Сергея...
Оплатила дебош. А потом...
Осознала: достиг апогея –
И сказала ему: Гоу хом!

Он вернулся с бельгийской границы,
Он в разлуке почти умирал...
Но любовь – на исходе страницы --
Сам же чувство гасил наповал.

А она безнадежно грустила...
Но в любовь еще верит она...
Понимает: поэту – Россия
Даже больше нужна, чем жена.

Возвращаются... Брак на излете...
Уезжает с гастролями в Крым...
Ждет его...
 -- Вам депеша. Возьмете?...
«Я другую люблю и любим...»

Дни великой любви пролетели,
Извержения страсти прошли...
А два года спустя в «Англетере»
Вынимали его из петли...

А еще через два в теплой Ницце
Отказалась накинуть пальто...
Длинный шарф, затянувшийся в спицы...
Кто ее пожалеет? Никто...