Детские игры. начало

Как начинаются такие истории? Они всегда начинаются в какой-нибудь ясный день, когда «ничто не предвещает беды». Но это был просто день.
Нет, даже не просто день. А обычный необычный день. Так бывает, а в Волгограде так бывает не так уж и редко: в середине января вдруг начнется весна. Она будет держаться целый месяц, иногда будет дождь, иногда снег, иногда ничего не будет. А потом вдруг морозы, когда их никто уже и не ждал. Люди пугаются, как обычно пугаются неожиданных морозов, прячутся в теплые вещи, ворчат и ждут тепла. А оно все не приходит. Мороз держится два дня, потом немного отпустит, а потом опять вернется. Постоит дня три и окончательно уйдет. К тому дню уже начнется март. Днем снег будет таять, а ночью будет подмерзать, поэтому на улицах будет не так сыро. Словно снег просто исчезает. А потом вдруг утром люди просыпаются и видят, что все вокруг покрыто снегом. Снег падает и падает, он словно сошел с ума. Да, именно так. Он падает так увлеченно, уверенно, ничуть не настырно, ничуть не робко, а ровно так, как ему и положено падать. На улице тепло, снег мокрый, крупными хлопьями. И люди тоже сходят с ума, вслед за снегом. Странные люди, глупые. Всю зиму снег был никому не нужен, потому что люди знали – завтра снег будет опять. А этот снег – все знали, что это больше не повторится до новой зимы. Поэтому решили взять от него все, что можно, украсть его, отнять и присвоить. Снег сразу стал всем интересен. Всем, кто хоть немного жив. Тем, кто просто существует, снег всегда – лишь что-то ненужное, отчего растекается тушь и намокают штанины внизу. О них и говорить нечего, они никогда ничему не рады. Зато все остальные – живые и полуживые – обязательно сориентируются и поспешат урвать свой кусок неожиданной природной щедрости. Во дворах возводятся снеговики и снежные крепости. Студенты и школьники бойко обкидывают друг друга снежками во дворах школ и университетов, переходя через дорогу, ожидая маршрутку. Они улыбаются и кричат, падают, уворачиваются от снежков друзей и подруг, чтобы тут же ответить им тем же – и уж точно не промахнуться. Хотя эти же юноши и девушки всю зиму не обращали на снег никакого внимания, считая недостойным для своего возраста и уровня умственного развития предаваться ребячеству, но глубоко в душе жалея об ушедших детских радостях.
Разве такой день можно назвать обычным? Я думаю, нет. Наверное, у многих в такой день возникает ощущение, что что-то должно произойти. Но только что-нибудь хорошее. Какой-нибудь неожиданный звонок, приятная встреча, признание в любви. Маленькое чудо. Хотя если взглянуть на день чуть иначе, то вдруг окажется, что ведь на самом-то деле в этом дне не было ничего необычного! Не было никаких предзнаменований, никаких «вдруг», «внезапно» и тому подобных вещей, не было предчувствий, странных совпадений, непонятных происшествий. В меру нелепый и забавный день, для большинства просто еще один хороший день, который уже к концу недели полностью забудется.
Именно в такой день и начинается эта история.
Снежные хлопья валятся, падают, летят, каждая снежинка так, как ей вздумается. Небо светло-серое. Давайте назовем его «седое». Или «туманное». Хотя ни одно из этих слов не правильное. Небо всегда своего особого цвета. Небесного. И все вокруг тоже цвета небесного сумрака. Яркое назойливое солнце не может пробиться сквозь низкие облака. Город спрятался, укутался в снежное одеяло, сжался, стал маленьким и словно смотрит сам в себя. И люди – маленькие, укутанные, они тоже смотрят в себя, им страшно смотреть наружу, потому что они не любят и боятся всего, что нарушает их уют. Они боятся холода, боятся жары, боятся луж, которые забираются к ним в ботинки и сапоги, боятся снега, который тает на их пальто и куртках, отчего те становятся мокрыми, боятся ветра, который продувает шапки, забирается под юбки и за воротники, и все время, пока они идут по неуютному городу, они смотрят в себя, они ставят внутри себя камин или обогреватель, а кто-то ставит ванну, они ставят перед собой телевизор, кровать или чашку кофе, они приводят кота, детей, жену, мужа, сексуально озабоченную соседку или добрую теплую бабушку, они снимают свитер, пиджак, юбку, джинсы и вообще все, что можно снять, одевают тапочки, халат, тонкую длинную майку, чтобы сосочки аппетитно торчали, домашние трико с отвисшими коленками, теплые кальсоны и жадно, сосредоточенно ловят кайф. Есть и те, кому не страшно, в-основном молодежь; ей почти ничего не страшно кроме скуки и гормонального бунта. Есть и такие, кому одиноко, или просто романтичные натуры, они наслаждаются самим ощущением маленького снежного города, они видят себя в загадочных арабесках снежинок, и это, наверное, лучшее применение для города цвета снежного сумрака, только было бы лучше, если бы одинокие люди встречали друг друга на улицах и гуляли вместе, рассказывая друг другу открывающиеся им секреты снежной тайнописи. И глуп тот, кто скажет, что это всего лишь осадки, характерные для данного времени года. Ведь кто как ни человек определяет, имеет ли что-нибудь значение. Более того, он сам наделяет вещи значением, он сам и есть это значение. Только человек знает, что когда падает снег, мир становится меньше и погружается в сонный сумрак.
С неба спускаются снежинки – каждая так, как ей вздумается. Они играют с ветром, они кружатся, взлетают вверх, и кажется, что они так и будут взлетать дальше, все выше и выше, пока не вернутся домой. А почему нет? Почему снежинка не может улететь вверх, если она улетает вверх прямо сейчас? Но это лишь игра. И снежинки знают это. И ветер тоже знает. Поэтому и ничего не имеет против. А снежинка, налетавшись, покорно продолжает свой путь. И вот наконец она падает. В лужу, на асфальт, на карниз, на чьи-то ресницы, на губы за мгновение до поцелуя, в чашку горячего кофе, на шапку, на зонт, на ничего не подозревающий автомобиль, на хвост собаке, в мусорный бак, на ветвь дерева, на сигарету, на постамент памятника. На другую снежинку. Каждой снежинке в мире найдется место. И вот одна снежинка падает на нос. На кончик носа. Нос это чувствует, совсем незаметно дергается, а потом появляется рука и вытирает снежинку. Затем рука прячется в карман. На носу тут же оказывается несколько других снежинок. Нос наверное понимает, что от судьбы не уйдешь, и загадочным образом дает руке понять, что нет нужды выбираться из кармана. А рука и рада. Она лентяйка, к тому же на улице холодно, а в кармане тепло. И они продолжают свое путешествие, нос – сквозь снежное море, а рука – в кармане куртки, в тепле и уюте, поэтому совсем для нее незаметно и непримечательно. Куртка тоже продолжает путешествие. Помимо руки, в куртке находятся плечи, да и вообще вся верхняя половина туловища. вторая рука тоже там. а нижняя половина туловища и ноги – в подштанниках и шерстяной юбке. А в самом низу на ногах устроились ботинки. С них никто не отряхивает снег, и возможно, они немного обижены, потому что, на их взгляд, выполняют более важную задачу, нежели нос, и, соответственно, достойны большего уважения, внимания и ухода. Они ведь греют ноги, они несут на себе всю тяжесть хозяйского тела, они стойко переносят все капризы погоды и дороги, будь то снег, дождь, битое стекло или камень. А нос – он только и делает что торчит себе, как дурак, из-под шапки наружу и иногда сопит. Ну что в нем такого особенного? Зачем он вообще нужен, этот нос? Нос, конечно, не имеет никакого понятия о претензиях к нему со стороны ботинок. Ему вообще нет до этого никакого дела. Вообще, говорить о том, что нос любопытен – неправильно. Любопытны глаза, уши, язык, даже те же руки, а нос – он только сопит, иногда, конечно, нюхает, но вовсе не из любопытства, а в целях получения эстетического наслаждения. Нос – создание, оторванное от реальности, живущее в своем особом мире, самовлюбленное, ограниченное, беспомощное, эмоциональное и жадное. Но при всем при этом совершенно безобидное. Поэтому претензии к нему ботинок есть обычная зависть. Во всяком случае, это вовсе не вина носа.
И у носа, и у ботинок есть хозяйка. Она идет по улице зачарованного города, города, где падает снег. Она смотрит вокруг. Она видит призрачные очертания старых домов, мутные отражения в витринах, лужи, трепет ветвей, облака. Она создает свой собственный мир из всего, что окружает ее. Каждой вещи, которая была ею замечена, она находит место и придумывает значение. Она видит жизнь в особом цвете, как и, наверное, каждый. Ее мир – мир цвета снежного сумрака. В этом мире никогда не светит солнце, оно всегда спрятано за облаками. И в этот день ей особенно приятно идти по улицам города, потому что здесь, в мире падающего снега, она находит покой. Она – одинокая странница, незнакомой тенью скользит она вдоль улиц зачарованного города, и сонный ветер шепчет ей таинственные сказки.
Когда-то у меня был учитель музыки. Он учил меня играть на баяне. Его звали Игорь Николаевич. И я хотел женить его на своей маме. Потому что мама у меня была красивая и хорошая, но одинокая. И я очень хотел, чтобы она вышла замуж, и искал ей мужа везде. У всех мужчин, которые мне нравились, я интересовался, женаты ли они. Я говорил об этом с мамой. А она, кажется, улыбалась, и говорила, что не нужно ни у кого об этом спрашивать, не нужно искать ей мужа. А я не понимал, почему. И мне нравилось играть на баяне. Первые три года. А потом – разонравилось. Я знаю, если бы я занимался, как положено, то все было бы хорошо, но я просто валял дурака, я все делал в последний момент, я за две недели до экзамена садился за инструмент, и с горем пополам получил свой аттестат, или диплом, я уже не помню, с тремя четверками. А этот учитель - он был не старый, наверное, даже моложе моей мамы, у него была семья, кажется, два сына. Он делал мне блок питания для видеоприставки, мы менялись с ним фильмами и играми. Однажды я нечаянно сломал у него на машине боковое стекло. И маме пришлось заплатить за него деньги. Оказывается, я так много помню о нем. Но я только хотел сказать, что он был моим учителем. А пару лет назад, летом, он приехал в наш поселок, чтобы вести праздник, потому что он был тамада, и в паре с директором нашего дома культуры, дядей Колей, вел все праздники, и иногда свадьбы. И вот он приехал, утром, я уже не помню, была ли это свадьба или какой-нибудь День защиты детей, но он приехал, провел праздник, все сделал, как надо, уехал домой, а вечером умер.
Об этом никто не знает. Я сейчас только подумал об этом. Ты понимаешь меня? Многие знают, что его звали Игорь Николаевич, что он работал в нашем доме культуры, что он был тамада, что он умер, что у него была машина, может, кто-то знает что-то еще. Но никто не расскажет тебе того, что рассказал тебе сейчас я. Хочешь, скажу почему? Потому что больше никто этого не знает. Никто на свете не знает того, что знает другой человек. Ты ведь понимаешь, что люди видят мир в своем, особенном цвете. Сначала внешний мир красит их внутренний, тот наполняется краской, приобретает определенный цвет и начинает окрашивать мир внешний. Круговорот цвета в мире. Чем дольше человек живет, тем труднее его потом перекрасить. Знаешь, я думаю, что маленькие дети – желтые! Как солнце. А взрослые завидуют им, и начинают их перекрашивать. Они учат, что людям нельзя доверять, что нужно быть умнее, быстрее, хитрее, сильнее других. Они учат детей плохим вещам. Глупые, они думают, что это поможет их детям выжить в мире, но ведь они же сами убивают их! Как мозоль – она не чувствует боль, но потому, что нервные клетки – умерли. И души в детях – умирают. Умирает непосредственность, искренность, умение удивляться. Люди боятся быть слабыми. Во всем. Они отгораживаются от слабости, презирают ее. Но разве это само по себе – не слабость? Бояться себя, бояться быть не таким, как все, бояться показать, что чего-то не знаешь, не умеешь, не понимаешь, с чем-то не согласен – не слабость ли, не трусость? Кто дает человеку тот цвет, в который человек потом красит окружающий мир?
Как получается цвет снежного сумрака? Об этом знает только одинокая странница. Она знает гораздо больше, чем кто-нибудь может себе вообразить. Она знает, что соловьи не поют о любви, они вообще ни о чем не поют, их, возможно, даже не существует. Зато дождь – он говорит тысячью языков, он пишет слова на окнах и на воде, он танцует и поет, и рисует, и играет, и плачет, он есть величайшее из искусств, соединившее в себе все. Когда-нибудь люди придут к этому. Они идут очень медленно. Сначала они соединили литературу и музыку. И появилась песня. Потом они добавили игру – и появился театр. Когда-нибудь все искусства соединятся вместе. Великие мастера подберут духи для мелодии и картину для глотка вина, они научатся творить для нашего пятого чувства, для осязания, они выведут формулу для комбинации звуков, издаваемых человеческим языком, совершенную формулу, и создадут самый красивый и точный язык, они назовут это новой реальностью. Или сновидением. Или мечтой. И каждый сможет купить себе мечту по вкусу. Он будет входить в свою мечту, в мир, где каждое движение листка на ветру, каждое облако, каждый неуловимый запах – все будет точно на своем месте, все будет иметь значение. Мне даже страшно немножко, когда я думаю, что будет твориться в душе человека, если только от одной только музыки или поэзии он может заплакать или восхититься. Мне говорили, идеальный мир – это скучно. Но разве когда ты слушаешь красивую музыку или смотришь красивое кино, тебе скучно?
Кто может рассказать историю, так, чтобы каждый понял ее, одними только запахами? Кто может передать аромат стихотворением? Кто может нарисовать картину музыкой? Все мы художники и творцы, но пока мы не научимся этому, кто мы? Я никто, я не умею писать стихи. Не умею писать прозу. Не умею писать музыку. Но я все же попытаюсь рассказать тебе историю о девочке цвета сумеречного снега, страннице зачарованного города, я надеюсь, ты поймешь меня.
Она зашла в магазин. Даже это она сделала не так, как другие. Немного, совсем капельку, но не так. Она встретилась с ним. Как вы встречаете на улице знакомого, хотите поздороваться и пройти мимо и вдруг вспоминаете, что вам нужно что-то ему сказать. Она встретила магазин. И поняла, что ей нужно в него зайти. Она постаралась вспомнить, зачем именно. После трех четвертей секунды безуспешных попыток она решила вспомнить об этом на месте. И вошла в магазин.
Магазин игрушек.
Там были мыльные пузыри.
Там был плюшевый жираф, напоминающий несколько связанных сосисок. Он ей очень нравился.
Там были красивые грустные куклы.
И модели затонувших кораблей.
Маленькие мохнатые кошки.
Там не было милых тряпичных кукол. Таких, наверное, вообще не бывает в магазинах, их шьют люди сами.
Там не было страшных деревянных клоунов.
Не было изящных балерин на музыкальных постаментах.
Она бы конечно купила маленького тролля в шкатулке. Но его тоже не было.
Она не знала, что ищет. Она пыталась вспомнить, но не смогла. Потому что никогда и не думала об этом. Только уверенное ощущение, жажда чего-то – и вот она ищет. Ищет совершенство. Мягкий глубокий цвет, изящная форма, оно ляжет в ее ладонь, как слово откровения ложится в сердце. Не зная, даже не догадываясь, она безошибочно чувствует, медленно, словно зверь по следу, она скользит взглядом жадно и безжалостно, отвергая глупых дешевых кукол, воздушные шары и некрасивых плюшевых собак. Спотыкается, тонет, да, тонет, да, глубже, да, это оно, чудо. Это любовь. Это ведь так просто. Осталось только заплатить, денег конечно хватит. Сорок три рубля. Немного жалко. Если бы было тридцать восемь рублей, это было бы не так жалко. Даже радостно. Почему тридцать восемь? А почему соловьи поют о любви? Она знала, почему тридцать восемь, но я не скажу вам. Она просто заплатила, взяла и вышла. У дверей она вдохнула морозный воздух, попрощалась с теплом оставшегося в прошлом магазина – и пошла.
Шла она недолго. Совсем недолго. Она остановилась, вынула из кармана пакет и стала рассматривать шарики. Цвет стекла, прожилки, маленькие пузырьки воздуха. Это имело значение. Обычно вещи наделяет значением тот, кто создает их. А если же нет – то тот, кто хочет. Она приоткрыла пакет, достала один шарик и спрятала его в ладони. Остальные отправились в карман. Вместе с пакетом. И рукой. Там они и остались, шарики в пакете и один шарик – в теплой девочкиной ладони.
В левой руке у девочки был футляр с флейтой.