Цвели луга ромашек и нарциссов...

Цвели луга ромашек и нарциссов,
Под шелест ветра в самый солнцепёк
Вилися кудри золотые Диониса,
И видел каждый, что мальчишка Бог.
Свисали с неба грозди винограда,
Змей-искуситель призывал порок,
Чтоб Божество вкусило сего яду,
Отраду чтоб отведать каждый смог.
И выпил эликсир сей Дионисий,
Ни капли мимо жадных уст не упустив,
Глумился змей своим оскалом лисьим.
С глотком вина яд в кровь свою впустил,
Вкусил Божонок плод алкоголизма,
С бутылкой неразрывно рос порок
Под голубыми небесами классицизма,
Под мерное жужжанье сладких од.
Ходил, красив и весел, как и прежде,
Но поступью тяжёлой и кривой,
Делился выпивкой он с каждою невеждой,
И каждый вслед за ним ступал в запой.
И с каждым днём всё больше поражала
Безумных грешников такая слепота,
Беда своей свободой ублажала,
Порочной страстью ублажала темнота.
И каждый был всегда счастлИв и весел,
Не помнил ни закона, ни печали,
И беззаботный мир был так чудесен,
Зависимости что не замечали.
Но как-то раз шёл Дионисий после пира
И любовался родиной красот,
Увидел деву из другого мира,
В слезах была – он предложил глоток:
«Попробуй яду! Яду, дорогая!
Попробуй сладкого иль терпкого вина!
Отбрось печаль, я счастье предлагаю!
Держи бокал же! Выпей же до дна!»
И так бокал шёл следом за бокалом,
А следом за бокалом - вновь бокал,
А Дионисий сладким голосом шакала,
Подобно змею, деву искушал.
И вдруг, закрыла дева свои очи,
И погрузилась дева в сон глубокий, –
Впервые, после долгой пьяной ночи
Проснулся Дионисий одиноким.
Впервые боль он ощутил за то, что сделал,
Вкусил слезы солёной горький вкус –
Лежала слабая своим опухшим телом,
И спиртом веяло из мёртвых её уст.
Цвели луга ромашек и нарциссов,
Под шелест ветра в самый солнцепёк
Кривилась пьяная мордашка Диониса,
И видел каждый, как силён порок.
Свисали с неба грозди винограда,
Змей-искуситель всё глумился и язвил,
Что Божество вкусило сего яду,
Что яд его навеки поразил.