Реквием одиночества

Проснувшись от лёгкого ветерка, он поднялся на ноги. Шурша опавшими листьями, взял скрипку. И заиграл. Натянутые струны запели, пронзая тоскливыми звуками сердца вековых слушателей, кивающих под музыку своими пожелтевшими макушками. Казалось, что смычок словно лезвие, а струны – вены. И от очередного движения смычка послышится глухой всплеск, и польётся ручьями тёмная, тёплая кровь. Зальёт сухие листья, и они оживут… Но вместо жидкости из вен лилась печальная музыка. Реквием. Реквием одиночества.
Он опять уснул на жёлтом ковре, погружённом в сумерки ночи. Ему хотелось жить здесь всегда, остаться здесь навечно. Неведомая сила притягивала его сюда изо дня в день. Ему неприятно было жить в пустоте и глохнуть от дикого крика тишины. Поэтому лес был его спасением. Полнота и глубина звуков, яркость и мрачность красок, таинство и простота влекли его, погружая в океан мечты, где он играл реквием. Реквием одиночества.
Тонкие, длинные, белые, почти прозрачные пальцы ловко скользили по струнам, а она пела. Скрипка оживала в его руках, становилась миниатюрой его одиночества. Поэтому он ей дорожил…
Опустив руки, он медленно разжал пальцы, а она упала в мягкие листья, словно в объятия любимого, и вырвавшийся из её сердца звук повис в воздухе. Он посмотрел на небо. Оно, задыхаясь астматическим кашлем, мирно куда-то плыло. Серые-серые облака слились друг с другом так органично, что казалось, будто это одно большое серое одеяло. Без рисунка, без конца и края… Он понимал, что скоро укроется этим одеялом, распрощавшись с мягким пледом из листьев. Он был молод, но годы брали своё. В том числе, и молодость тела… Глядя в серые глаза одеяла, он улыбался мучительной улыбкой человека, ждущего свои последние дни, которые растянутся бредовой резиной навечно……….
Он смотрел, как его любимая нежится в мягком пледе, а сам закутывался в одеяло, напевая реквием. Реквием одиночества.