Гришковец всему!

Ты пришел с работы…домой. Значит, у тебя есть дом и работа. И ты живешь в этом доме, живешь один. Один с недавнего времени. Не то, чтобы все это время никого в твоем доме не было. Но живешь ты в нем один. И ты после напряженного (или не очень) рабочего дня выпил с коллегами пива. А в твоей морозилке – водка, пельмени, мороженные овощи…В общем, есть что-то…и еще кое-что… под поддончиком…такой небольшой газетный сверточек…
Ты открываешь первую дверь…толкаешь вторую (кажется, она уже открыта и дома кто-то есть)…но шиш там…она тоже заперта. Рефлекс. Она ушла. И ты один. Что в этом страшного? Случается…
Открываешь вторую дверь…вваливаешься в узкий коридор, нащупываешь выключатель…стаскиваешь ботинки…
И вот – ты дома. Дом, дом…какое теплое, уютное, светлое слово…А у тебя дома ремонт, бардак, пыль… Но от этого он не перестал быть твоим домом. А для нее он видимо домом так и не стал ни на один день.
Проходишь в комнату, зажигаешь абажур…Включаешь компьютер… «Привет!», - бесдушно говорит машина. «Привет…», - бездушно думаешь ты…Открываешь «Винамп»…стираешь утренний злой и бодрый плэй-лист…выбираешь…недолго…какого-нибудь тягучего Вэйтса, светло-грустного Кейва, Боуи или сказочную якутку…Скидываешь одежду…А может и нет. Может, сразу, в одежде, на кухню. Поворачиваешь переключатель плитки, чтобы разогреть курицу, котлеты или сварить пельмени…Достаешь запотевший пузырь…наливаешь половину 75-граммовой стопки, отрезаешь кусочек огурца. Маринованного или свежего. Какой есть. Или какого тебе сегодня вечером больше хочется. Быстро, куда-то в небо - жест обнятой кистью стопки, и выпиваешь. Молча. Понятно, что молча, ведь ты - один. И может, поэтому, ты с особым удовольствием и усилием хрустишь огурцом…
И вот ты в ванной. Там сломана стена, стоявшая когда-то между маленькими закуточками ванной и туалета. Там новые трубы, унитаз. И там настоящие голые стены. И ты умываешься или чистишь зубы…И иногда тебя восхищает эта эстетика. Голых стен. Бетонных плит…ты думаешь: «может так и оставить?».
- «Плим-пилилим…!!!» - звенит телефон. И ты еще мокрый, а, может, и мыльный хватаешь большую белую трубку.
- Квартира Те, - рапортуешь твердым и трезвым голосом в пустоту…
- Здарова, богодул! Как дела?
Не она…Ты, собственно, уже почти и не ждешь, не переживаешь…даже, когда обещает. Рефлекс.
- От богодула слышу. Макс, ты дома?
- Угу…
- Эта… Макс…я моюсь…домоюсь – перезвоню…
- Ну, давай…
И уже шипит сковорода или закипают пельмени. И ты уже в халате…или просто - голый режешь хлеб, достаешь редиску, зелень…Выкладываешь из сковородки-кастрюли простую снедь…
Очень простую. Самую простую. «Чувак! Чего за хрень-то? Ведь ты круто готовишь…», - весело поражаешься ты сам себе. И вспоминаешь восторги женщин, которых ты потчевал своими ужинами. Путь к сердцу женщины, на самом деле, лежит через жратву не реже, чем у мужика. Особенно если ты готовишь при ней. Для нее…А в холодильнике есть все необходимые для приготовления вкусного ужина продукты…и готовить ты любишь…Не готовишь. Не готовишь и все тут. И дело даже не в отсутствии времени, усталости и ремонте…Просто пока твои кулинарные таланты спят…дремучим сном. Просто – плевать, чем набивать свою утробу. И вот ты, значит, накладываешь эту простую снедь, «сервируешь» редиску с огурцами, зеленью и хлебом на блюде и несешь все это в комнату. Туда же, на придиванный столик, ставишь бутылку вполне приличной водки, стопку…вытираешь вилку…наливаешь полную…закручиваешь пробку на запотевшем искрящемся стекле…рука-стопка в небо…и хруст…
Вот, значит, ты ужинаешь…не то, чтобы с аппетитом или без. Просто – ужинаешь. Нормально. Мог бы и не есть…И не пить…Или просто есть и не пить…Или просто пить и не есть…
Ты берешь с дивана пульт от телевизора. Жмешь кнопку…Ты не хочешь посмотреть что-нибудь конкретное…нет…Просто. Под ужин. Рефлекс. И видишь черные полосы с рябью… вспоминаешь, как недавно споткнулся и вырвал ногой антенный кабель. И думаешь, что так даже лучше. Телевизор - плохая компания к ужину…рефлекс…Телевизор, вообще, плохая компания. С ним можно уснуть на всю жизнь.
Ты неторопливо жуешь курицу, пельмени, рыбу…хрустишь огурцами-редиской…И вдруг, замечаешь в углу аккуратно прислоненный к стене зеленый пакетик. Небольшой такой…И в нем явно что-то лежит…Что-то на вроде дисков или органайзера…Ты, продолжая хрустеть редиской, с интересом подходишь к нему…открываешь. И вспоминаешь:
…идешь с пацаном со стройки, он плохо соображает в шмутках и попросил тебя помочь-присмотреться… Ты бродишь с ним по магазинам 3 часа…Ты уже мог бы отказаться от всего этого шоппинга. Но вы уже попили пива, он не плохой мужик…нудноват, правда. И ты должен ему пять штук. Вы ходите-ходите…Он смотрит на те вещи, на которые ты бы никогда не взглянул…Сначала ты пытаешься его переубедить, потом начинаешь молча высматривать что-то себе. И вот вы, наконец, добираетесь до последнего этажа. И ты уже снова вздыхаешь о пиве…тоскуешь и вдруг.
 - Привет!!! Димка, сто лет тебя не видела!!! – бодрый жен… девичий голос. Голос, который лечит. От всего. По крайней мере, пока ты его слышишь. И видишь. Навстречу тебе поднимается Тома. Тома. Молодая и радостная. Худенькая, маленькая, быстрая…Ты тоже еще не старый. Но она как-то проще и живее. В 18, когда ты мечтал о смерти, ты тоже был живее. Сейчас тебе 29. Ты мечтаешь о жизни счастливой и долгой – получается наоборот.
- Здравствуй, Тома! А ты чего? Здесь сидишь, – показываешь ты на маленький бутик с одеждой…
- Ну да! Я здесь 1,5 года работаю, - маленькая, живая…она будет такой же и в 40, и в 50…и дальше…
- А как же творчество?
- Ну я ж учусь пока…И потом не нравится мне то, что предлагают …Мне бы свою рубрику завести и…- нормально…А так…бегать по этим прессухам, пытаться что-то анализировать, когда ты в этом не паришь…не мое…
Вы познакомились год назад. ПедУнивер отправил ее на практику в газету, где ты работал. Ты сразу обратил внимание на эту девочку. Но. У тебя была тогда другая ученица. Старательная.
- А я сейчас на стройке тружусь. Божественная специальность – плотник, правда, бетонщик.
- А как же творчество?
- Творчество – дома.
И вот вы стоите у Томы в бутике. И ты смотришь на вещи. И видишь хорошие. Тебе в глаза бросается рубашка и сюртучок…а потом рюкзак…ты разглядываешь все это
 А она пока, вы с коллегой бродите по зальцу, трогая вещи, она вдруг берет, и уставляется в книжку… ты подходишь к ее месту, к кассе, молча…и глядишь на книжку маленькую, красивую, модную…вглядываешься в нее…гришковец…рубашка…
- Что читаешь, Тома? – не слишком вкрадчивым, но бархатным голосом, с привкусом табачной хрипотцы.
Она живо, быстро, стремительно: складывает книгу, глаза (вырванные совсем из другого мира) в мои глаза, полуулыбка…
- Гришковца…его первый роман…- влюбленным в него, в Гришковца, голосом …
- Все хотел, Томочка , его почитать…но как-то не удавалось…- врешь ты. Врешь не то чтобы с какой-то целью…просто врешь…скорее делаешь па. Ты давно знаком с этой фамилией. Но. В первый раз ты столкнулся с ней на афише вашего областного театра: Заголовочно - «Как я съел собаку». Мелким шрифтом сверху - пьеса Евгения Гришковца.
А наш театр всегда вызывал у тебя неприятие-неприязнь…Боги, сколько всего они смогли испортить…Сколько!!! Сколько умных детей еще не читавших Чехова, не смотревших других постановок, должны были проникнуться отвращением к нему, его строкам, жизни…очкам. Ты был в последний раз в нашем театре на бенефисе какой-то старой, дряхлой актрисы….почти уже не живой. Ты бы и не пошел туда. Но афиша гласила Э. Ионеско…ты был то ли радостно, то ли напугано удивлен…и пошел. И ничего не случилось. Встал и ушел. Посреди «действия». И странно, что еще не заорал: «Заткни пасть, старая свинья!!! Не ври людям! Они же его не читали…»…Не заорал. Надо было. Ты ушел молча. Написал потом маленький матерьяльчик в свою газетку…о том, что очередного великого автора – еще раз похоронили. Теперь уже в нашем театре.
А потом - «Как я съел собаку». Слышал вроде, что автор даже прилетал сюда, чуть ли не ставил сам…и это вызвало только настороженное чувство…значит он такой же тупой, как наш театр и его зрители…
А потом ты увидел его в кино…Вы сидели с ней, той самой, обнявшись и смотрели кино в недавно взятом в долг компьютере…Сидели на диванных подушках на полу… «Прогулка» с Учителем. Водка с соком…И это был удивительный вечер…И это было КИНО…И в самом финале появился он – Гришковец – сыгравший самую эпизодическую, но главную, роль. Ты понял, что был не прав…в отношении к этому человеку. Но в театр не пошел. Испортят, гады, все, что угодно…И ты не знал, что у него уже свой театр, не знал, что он стал самым модным…Ты ничего о нем не знал.
 И вот ты говоришь Томе: «Дай Гришковца почитать».
- Дим, конечно, - скороговоркой, - у меня есть его планета, а вот его рубашку я дочитываю…он обалденный…Давай, запиши мой телефон и я дам тебе…
«То, что нужно, - думаешь, ты…- дам тебе» …эта чертова особенность неконченого филолога-циника никогда не уйдет из твоей головы. Никогда.
- Договорились, Томочка. – она пишет свой номер мобилы на кассовой ленте…О, сколько ты сам чертал свои координаты на кассовой ленте…
И вот она дает тебе. Дает Гришковца. Ты накуренный, под пивом, в своих новых очках вваливаешься в ее бутик, и получаешь: две книги, два диска, с его, Гришковца базаром, и еще улыбку этой девочки …
- Дима, только у меня просьба: книжки редкие, подарочные…
- Понял, Томочка, понял…я их сразу в газетки заверну…
- Ну, в газетки не обязательно…- улыбается снова…
 И вот теперь ты, похрустывая редиской, открываешь пакет: две книжки (радостные такие, красивые, маленькие)…Рубашка, Планета…две болванки на одной из которых надпись «1»…ее, Томина рука подписала, чтобы ты не запутался… «Ему дают престижные литературные премии, хотя он не писатель…, - всматриваешься ты в глаз и ухо Гришковца на красивой обложке– мы ходим на него смотреть, хотя он не актер…»
- Плим…пилилим!!!! – яростно напоминает о себе большая белая трубка…
- Да! – отрываешься ты от «красавца-мужчины» в телефонную пустоту…
- Димка, привет! Чем занимаешься? – до боли знакомый женский голос из юности…- чего, не узнал?
- Подожди…подожди…- еще мгновение, кажется тебе, и ты вспомнишь, - кто это?
- Ольга!
- Конечно, Оленька! Солнце, ты откуда? – ты не видел ее больше двух лет. Она была не здесь…И это действительно голос из твоей юности…
- Здесь я, дома…Ну, так, чем занимаешься?
- Ужинаю под водочку…
- Ну, я сейчас приеду!
- Конечно, давай! Только сразу предупреждаю у меня здесь ремонт и жуткий бардак, - осматриваешь ты свой дом.
- Да я же не на твой дом смотреть приеду, а на тебя…или ты не хочешь меня виде…
- Ольга, ты, что…конечно, жду тебя…ты адрес помнишь?
- У меня все записано…ты там с водочкой не очень-то, я не хочу на трупа смотреть…
- Все до твоего приезда – ни капли, - наливаешь до краев стопку ты, – сколько тебе нужно времени?
- Часика полтора…
- Хорошо. Жду.
Ты не видел ее больше 2-х лет. Ты знаком с ней с 17-ти. Она тебя старше лет на 5. И во вторую же встречу вы завалились на диван твоей подруги за шкафом-перегородкой
во время празднования Дня Рождения твоей подруги. Просто твоя подружка, с которой вы еще не сказали друг другу «люблю», пригласила еще одного ухажера…У него были деньги, он ходил в моря. А тебе – 17. И ты потратил последние сбережения на цветы и подарок – серебряное колечко с рубином…А тут этот козел. И ты стебал его весь вечер…Все смеялись, а он не понимал…И смеялся со всеми…И вот ты за шкафом с Ольгой…А гости с другой стороны шкафа…И вы уже почти раздеты, и все они слышат ваше дыхание, ее тихие стоны…Ты не кончил…А потом в коридоре ты говоришь своей подруге: «Никогда не приглашай двух котов на один праздник. Это может закончиться резней». И хлопаешь дверью. А на улице – дождь. Редкий и свежий. А ты, герой, в раздумьях и ревности. Но с этого у вас начались серьезные отношения. А с Ольгой вы переспали по-настоящему только спустя 2 года. И спали-то вы всего раз 10. Ваши отношения ни к чему не обязывали. Но вы лечили друг друга. Вам было легко. Легко видеться и не видеться. И вот сейчас она приедет, твоя юность.
Гришковец смотрит на тебя одним глазом с глянцевой обложки сквозь почти овальные очки. Рука-стопка в небо. Хруст.
И снова телефон. И ты хватаешь белую трубку. Вдруг, она. Рефлекс.
- Ну, чё, богодул…Чего творить-то собираешься?
- Макс, прости…запарился слегка…
- Да, ладно…Может пивка?
- Макс, по ходу не сегодня…Во первых, я уже – водочку…А во вторых, ты знаешь, кто ко мне сейчас приедет? – и ты рассказываешь про Ольгу.
- Ну, че…успехов, чувак!
- Давай, если чего – звякну…
- Да ладно…
Ты сидишь и думаешь – что одеть. Нужно вроде, как бы по-домашнему…и чтобы нормально было…А у тебя все домашнее - грязное. Ремонт. Ты достаешь вешалку…ты долго выбираешь рубашку…Закуриваешь… Наконец, определяешь - старую льняную с вельветовым воротником…как домашняя – она очень ничего. И светлые штаны. Гришковец разбросан по дивану. Боуи лечит про Будду. Ты снова умываешься, чистишь зубы…
И снова пронзительно трубка: «Пилилиим!!!!». И ты берешь ее теперь спокойно…
- Алёё-ууу!
- Алё, привет, - уставший голос, от которого твое сердце замирало еще каких-то 20 дней назад…А сейчас? И сейчас, но уже как-то по другому…
- Как твои дела, зайка? – задаешь самый глупый нелепый вопрос ей, лисице, которая чуть не свела тебя с ума…
- Да…так…навалилось всего…А у тебя как?
- Ничего…старый друг приехал…не видел его больше 2-х лет. Должен в гости заехать сейчас…
- А…значит, ты занят будешь…
- А что?
- Да, мне тут один текст нужно было написать…хотела тебя попросить глянуть…Я бы тебе его сейчас отправила…
- Конечно, давай…Когда сдавать?
- Да сегодня…мне уже собираться нужно, везти его…
- Высылай…и перезванивай…
- Хорошо…
- Цалуйу…
(грустно) – Целую…
И вот ты сидишь. И вместо того, чтобы навести хоть какой-то порядок в доме перед приездом женщины, которая «хочет смотреть на тебя» правишь, текст девушки, которая тебя чуть не убила. Ты не правишь его, ты его полностью переписываешь. Впрочем, как всегда. Ты же был ее учителем…Что ж…учитель – это всегда навсегда…Вези. Вывози.
Ты отправляешь ей свой текст. У тебя на глазах слезы. У тебя всегда появляются слезы, когда ты пишешь про людей, вывезших на своих плечах самую страшную войну…А тут еще и твоя война при делах. И ты берешь свою белую трубку, набираешь ее номер…А Гришковец лежит и щурится на тебя глазом, ухом, половинкой носа и рта…
- Але!
- Да…
- Тебя совсем загнали на твоей работе?
- Угу…
- Ты не обижайся, но я его почти полностью переписал…соскучился, наверное, по редакторской работе…. Я там немного в лирику, может, ударился…Но про этих стариков-великанов, по-моему, по другому нельзя… Скачивай и перезванивай. Будем вместе читать…Ок? – дурацкое «окей»…Ты же всю жизнь ненавидел американизмы…Откуда оно?
- Хорошо…
Ты наливаешь очередную стопку. Рука в потолок. Или в небо? В небо. Ты потихоньку пьянеешь. Пьянеешь после ее звонка…О, Боги…ты знаешь за что тебе все это…счастье.
Ты берешь планету Гришковца. И ты открываешь ее с последней страницы. И почему-то смотришь сначала на выходные данные. «Зебра Е»…20 000 экземпляров. Рефлекс. И ты видишь слезу Гришковца… «и вот ты жил, жил…жил, жил…и дожил. И вот тебе уже 20 или 25, или 30, или 35, или 40….И на твоем надгробии между датами жизни и смерти будет тире. И это тире будет у всех одинаковой длины…» - заворожено хаваешь ты…
И наливаешь…и хрустишь. И слышишь, откуда-то извне «пилилим»…Берешь трубку…
- Але! Я получила, прочла…Спасибо большое! Классно… Там многовато глаз…и большой объем…А так – все классно!
- Ну, с сокращением ты справишься …
 - Конечно…Спасибо, зайка…я уже бегу.
- Беги…удачи….целую…
- Целую…
Целую… Рефлекс. И ты знаешь: у нее роман. С человеком, который думает будто он режиссер. А до этого - с человеком, который думает, что он художник…А ты? Поэт? Музыкант? Писатель? Нет. Ты никогда не называл себя ни одним из этих слов. Никогда. Журналист и редактор – да. Это требовалось по работе. Плотник-бетонщик? Да. Это нужно, чтобы прочистить мозги…Кто ты? Кем ты был для нее и кто сейчас…Журчание водки…ты уже почти пьян…ты же обещал Ольге…Ладно, последняя…до ее приезда. В небо и хруст.
И ты убираешь бутылку в морозилку. И вспоминаешь про серый пакетик под поддоном. Достаешь его, разворачиваешь…смотришь на липкую табачно-канабисную смесь…3 пятки. Нормально. Достаешь бульбулятор. И выкуриваешь колпачок. Всего один колпачок. Снова умываешься. Завариваешь крепкий кофе в бронзовой тюрке. Все-таки заставляешь себя помыть пол…И возвращаешься к Гришковцу. «Ведь день начинается не с душа, не с завтрака, не с новостей по радио или телевизору, а с сигареты». И ты вспоминаешь: «Любимый, можно я покурю?»…Конечно, можно, любимая…Ты уже заварил кофе и принес ей в постель. А вчера вы договаривались: в комнате больше не курим. И вот тебе сигарета, вот чистая пепельница и зажигалка…И она курит. И новости по ТВ…И крепко-жгучий кофе… и курили, конечно, курили…
В этот раз звонок в дверь. Не знакомый. Ты отличаешь все звонки. Резкий, тройной звонок матери, ее – грустный и одинокий, неторопливый звонок Макса…Тут же какой-то неопределенный…Гришковец – на диван.
- Кто?!
- Это я, - веселый бодрый голосок, - Оля!
Скрип двери. И ты обнимаешь, прижимаешь к груди, целуешь в губы, глаза свою юность…Она будто и не менялась…И она проходит…в твой дом.
- Ты ж собирался жениться?! – она улыбается своими лисьими глазками.
- Собирался…я-то собирался…чой-то не срослось…и, слава Богам! А ты?
- А я вот – замужем! - поднимает она вверх пальчик с обручалкой. - Уже 1,5 года.
И снова целует тебя. Тонкий язычок змейки в твою звериную пасть.
- Знаешь, - она запускает свои пальцы тебе под льняную рубашку, - я ведь ни с кем кроме тебя так и не испытывала оргазм. Ни с кем.
И ты искренне удивляешься. Таким заявлениям не всегда веришь. Особенно, когда тебе это говорит 35-летняя женщина. Оказалось, уже 35-летняя… У которой, черт знает, сколько было опыта до тебя. И сколько после…
- Да ну! Ты меня пугаешь…
- Я серьезно, - весело, но ты видишь, что серьезно, заявляет она. И ты веришь. Именно ей. Потому, что никто-никому-ничего не обязан. – Не знаю, но с тобой я кончила в первый раз…И после этого в последний – тоже с тобой. Не скажу, что я ничего не испытываю с мужем…но все это не то. Что с тобой.
И вы проходите в комнату. У тебя уже горит интимная лампа. И твой старый «Панасоник» выдает медитативные звуки «Танцующих мертвых» куда-то в сторону дивана. Ты снова целуешь ее.
- Мы же выпьем, покурим за встречу…
- Я двести лет не пила…Ты знаешь моему мужу нельзя…гены восточные…он сопьется…Ну, только если по паре стопок…За встречу…А покурить можно…
И вот ты приносишь бутылку – она снова покрылась кристаллами мороза и счастья…
- А сока нет? – спрашивает тебя 29-летнего твоя 35-летняя юность.
- Нет. Схожу в ларек…Какой брать?
- Что-нибудь виноградное или яблочное…
- ОК…- откуда оно, это дурацкое о,кей. Есть ведь русское «хорошо!».
И ты выходишь на улицу. Ветерок. Августовский. И хорошо. И ты покупаешь сок, еще чекушку водки на бруньках березовых, пару апельсинов, пару бананов, яблок…
И вот вы сидите. Улыбаетесь глазами. Ты забиваешь пятку. Вы пьете отвертку, курите химку и говорите…говорите…говорите…Она – про мужа, ты – про не состоявшуюся жену…Про работу, ее учебу, ее 15-летнюю дочь, про ревность к дочери ее молодого мужа…про то, как ты чуть не съехал с катушек…про…про…ее молодость…твою юность…И что-то тебе слегка мешает…Нет, не мысли о той, любимой…Нет…И ты вдруг понимаешь: прищур Гришковца. Ты берешь планету, берешь рубашку, и убираешь их на спящий телевизор. Прищуром вниз. И мертвые танцуют. И вы целуетесь. И вы начинаете самый древний танец планеты. И ты представляешь, как она, та самая, занимается этим с чужим…совершенно чужим человеком, как его пальцы впиваются в ее плечи, как его длинные волосы нависают над ней…и ты представляешь, как муж Ольги, оставшийся в другом городе, видит все то же…ваши сцепившиеся тела…и как ему больно…и больно тебе…
- Боже!!! Божеееее!!! О, БОЖЕ!!! Дима-а-а-а-а!!! – в судорогах падает она на твое плечо.
И ты, выдыхая, кончаешь…тебя уносит поток…ты уносишься с потоком своего семени в ее рот. И вы лежите, не двигаясь, только дыша…Тело к телу. Сосок в сосок. И тебе сладко и больно. И ей точно так же…
- Может, шампанского…, - прикуриваешь ты сигарету.
- Да не то чтобы…ну можно…водки не хочется…
Ты влазишь в штаны и выходишь на улицу. А там начинается дождь. Теплый и летний. Как тогда, в твои 17. Ты покупаешь шампанское, выходишь и садишься на мокрую лавку. Ты закуриваешь сладкую сигарету. Дождь. Грустный и свежий…Жизнь. Протухшая и нелепая. Но у тебя в постели красивая девушка, и где-то, совсем далеко, ее муж…И где-то рядом она, та самая, которая тебе нужна…навсегда.
Ты открываешь дверь. Толкаешь вторую – открыта…Ты садишься рядом…Она обвивает тебя маленькой змейкой…Ты целуешь ее…так…чмокаешь в губки…и открываешь бутылку…И вы пьете с бутылки. Балкон открыт. И дождь начинает лить все сильней и сильней…
- Леопард, - шепчет она, - ты все не можешь выздороветь?
- Я почти здоров, почти здоров, кошка…- ты не договариваешь слово «моя»…
- Может, мне сказать мужу, что не нужно ему сюда прилетать?
- Может…может…Чего? Нет уж. Это ты должна решать сама.
И снова поцелуи, дождь и ее стоны…твой хрип…А у тебя в мозгу: ее, той самой: «мой милыыыый!!!»… И прищур Гришковца…
 И в этот раз тебя не уносит, Ольга дрожит, а ты не кончаешь…тебе кажется, что ты никогда не сможешь кончить. Ни с кем. Даже с ней, с той самой. И вот вы валяетесь, допиваете шампанское…и дождь…и нежные ласки…и она лечит, лечит и лечит – руками, грудью, глазами…лобком… губами…
И ты засыпаешь…наконец-то ты засыпаешь…утухаешь на 40 минут…рефлекс.
- Дима, Дима…- тормошит тебя кто-то. Просыпаешься. Ольга одета.
- Закрой за мной. Завтра позвоню.
- Подожди, - хватаешься ты за штаны. – Я провожу…
- Не надо…я сама. Все в порядке. Утро уже…
- Все равно…
- Не надо, что я маленькая…
Поцелуй. Ты закрываешь за ней дверь. «Да. Ты маленькая и хрупкая. А она? Она совсем еще…»
А с утра…с утра приходит пьяный Макс.
Ты открываешь дверь.
- Богодул!!! Как ночка?
- Да, отлично…
Он с водкой и томатным соком. И он роняет с телевизора Гришковца. Он проливает на него алый, томатный сок…Густой и обыденный на модного, лубочного, красивого Гришковца – томатный сок.
И как я объясню Томе, что не успел завернуть в газету его рубашку, его планету? Как?! И с Макса нечего спросить – он пьяный. Он – друг. А Гришковец? Он где-то далеко…и он там модный…А Томе? Томе? Маленькой девочке, которая отдала мне свою любовь, свою планету, свою рубашку? Что я ей скажу: «****ец твоему подарочному Гришковцу?».
И я думаю: какую надеть рубашку, чтобы прийти к ней в бутик…и признаться. Новую- белую (французскую) или старую розовую немецкую…каких больше нет…И слова…слова: «Прости, Тома. Я куплю тебе новую планету и рубашку…(только, интересно, где в этом городе?)…Я куплю тебе другого Гришковца…Если хочешь, я даже стану для тебя Гришковцом…Модным, талантливым «королем андеграунда»…Прости, меня Тома. Прости…Я куплю тебе новую планету, рубашку…И я отведу тебя в грузинский ресторан. На Остроженке….Или на Северо-Востоке. ****ец –
Гришковцу. Гришковец – всему! Я куплю тебе другого Гришковца. Чего бы мне это не стоило…