Притча о самопожертвовании

Мир улыбался ей, играл с нею, завораживал. Пульсирующая зелёная жилка, ища своё отражение в каждом колоске, вливалась в стройные гладкие стебли и струилась по ним так неотвратимо, будто желала что-то познать. Вытекая из зёрен, она оставляла после себя удивительное ощущение благостного, Божественного вдохновения. Сильно, уверенно вторгалась в почву, сливаясь с ней, становясь коричневой, терпковато-сухой. Ласково касалась трепещущих лапок паучка и, доходя по ним до самого сердца, помогала ему биться. Для неё не было, казалось, ничего невозможного: изменить цвет, форму, способ вливания в создание, манеру пребывания в нём с ним: то ли напевно нежную, то ли настойчивую, вселяющую веру, то ли душевную и искреннюю до болезненного восторгания. Тот, кто разгадал суть пульсирующей жилки, удивлялся её невозможной неустанности, но это было заложено в самой её природе.
Для себя жилка не требовала ничего: «Самая лучшая награда, - шептала она, - это знать, что я вдохнула такую нужную часть себя в другое творение. Пусть даже и не все догадываются о самом факте моего существования – я хочу приносить пользу, служа Богу». Но, как это порой бывает в нашей жизни, мы обманываем себя, не получая некоторое время желаемого. Жилка, такая необходимая всем, казалось бы, такая совершенная, где-то глубоко внутри такой маленькой себя таила бессмертную мечту: найти себе определение. Своё предназначение она уже знала, но часто жилка задавалась вопросом: «Кто я?» - порой чуть не забывая следовать пути, который избрала ещё задолго до своего появления, пребывая во Вселенском вакууме.
«Дай мне имя… дай имя… дай имя…» - вопрошала она у всех, с кем соприкасалась. И наконец…
Это было, когда сумерки начали наносить на и без того тёмные перекладины скамейки вуаль лёгких мазков. В углу её маленьким комочком лежало забытое всеми тельце. «Я же совсем недавно была у тебя!?» – недоумевала жилка, стремясь в ответ на негласный зов. Ускоряя пульсацию, всё быстрей она летела на помощь маленькому человечку. Он ещё не умел говорить, но ползал так, словно это было всем смыслом его нынешнего времяпребывания.
Увидев его, жилка сразу поняла: за ним пришли Холодные Тени.
Малыш был окутан тёмной дымкой и оставался невидимым для человеческих глаз. За его душой пришли те, кому он впоследствии мог принести большой вред. Жилка знала, что уже ничего невозможно изменить, но зов ребёнка был так силён и в то же время беспомощен, что… она двинулась на них со всей решимостью своих маленьких сил, служащих добру.
Потеря сил… Потеря света… Потеря пульсации… Потеря цвета… Сквозь затуманенность Теней прошла бы лесть или даже просьба, но просить у злого означало бы унизить себя, умолять о спасеньи – удел слабых. С каждой минутой они покоряли маленькую жилку. Ей неудержимо хотелось отдаться во власть тёмных сил, стать частью их. «Их так много… Они так сильны... Да! Я хочу гневно и одновременно презрительно смеяться в ответ на слабые попытки человека сделать добро. Я хочу перепутывать его планы. Я хочу создавать ложное впечатление одному человеку о другом. Я хочу насылать тяжёлые испытания не с целью укрепить силы человека, а чтобы разочаровать его в смысле существования, надавить на самые болезненные стороны сомневающихся». Эти предательские мысли начали становиться сутью жилки. Тёмные силы уговаривали её: «Без нас было бы бессмысленно добро, не чувствовалась бы его прелесть. Примкни к нам, и ты поможешь существованию контраста, иначе нарушится равновесие: ребёнок совершит нечто, ранее невиданное.»
«Свет! Ребёнок принесёт свет на планету!» Это осознание молнией прометнулось сквозь всё существо жилки, и теперь она знала, что делать. Она положит себя на жертвенный алтарь, отдастся вся ребёнку. Да, её больше не будет существовать отдельно, в самости, пусть даже и зная, что в мире есть ещё несколько таких, как она, и без неё мир окончательно не затухнет. Но предназначение её заключалось именно в биении чужих сердец, счастливых и не очень, и она не смогла бы себе простить упущение этого маленького сердечка.
«Я воплощусь, войду в это маленькое существо полностью.» Жилка рванулась из последних сил, зная, что уже нет пути назад. И, теряя остатки своего существа, чувствуя обжигающее прикосновение зла, она коснулась нежно-розовой детской кожи и стала ею.
Навстречу солнцу распахнулись маленькие щёлочки – глазёньки спасённого ею ребёнка. Из его уст прозвучало всего лишь 2 слова, 2 первых слова, обращенных к жилке: «Ты – жизнь!»