Я ехал домой эссе

Я ехал домой в обычном российском троллейбусе среди серо-черной бурлящей массы с кучей мелких проблем, не подвластных решению или какой-либо адекватной реакции их хозяев. Кто-то торопился на встречу, кто-то к детям, кто-то торопился просто так, повинуясь наложенному отпечатку большого города в котором возможно лишь следовать закономерностям и не выделяться. Я торопился погрузиться в обволакивающее родное тепло малогабаритной квартиры, которая являла собой годы неоцененных трудов: сначала по сбору денег, потом по захламлению ее мелочами абсолютно никчемными, но чертовки приятными. Она толкнула меня и зло сморщив нос извинилась, совершенно поменявшись в лице, как будто поняла куда и зачем еду, а может быть уловив краешек моей испаряющейся мысли о неприятной массе из тел и взглядов на жизнь вокруг. Она посмотрела на меня с интересом, как сначала показалось бы любому человеку не лишенному самомнения, потом стало ясно что смотрит она в окно, но почему то через меня. За маленьким барьером из грязного треснутого стекла кипела и бурлила серая будничная жизнь окраины Москвы в час пик. Не встречал ни одного кто бы ездил общественным транспортом и любил это время. Иногда это бывает приятно, по верьте мне, главное успеть слиться с сознанием толпы и действительно захочется лететь сломя голову домой в тепло….туда где тебя никто не ждет. Кроме пары тройки вещей привязанных к тебе, так же как и ты к ним. Меня толкнули , но теперь уже с другой стороны, безнадежно вырывая из потока образов, которые в последствии могли бы превратиться в неплохой философский рассказ не о чем. И снова мне открылся салон с тусклом именно тусклым и не живым светом, который бывает только в местах большого скопления людей, хмурый октябрь за окном, чья-то рука в невыносимо смешных перчатках, которые не соответствовали по цвету ни троллейбусу, ни осени ни моей жизни, одна из них увенчивалась красной ленточкой, что было еще более абсурдно. Мне вспомнилась сказка про гадкого утенка, одна из тех которые я успел захватить из детства во взрослую жизнь, стало как всегда не приятно, потому-то я не любил ее еще тогда не понимая всего, а теперь и подавно. По-моему в этой злой и не детской истории красная ленточка была завязана на лапке самой старой и важной гусыни, хотя какое отношение это имеет к сложившейся картине. Я всегда удивлялся в какие глубины, выси и просто неизведанные уголки может увести ассоциация. Все утверждают что детство это самая счастливая пора, но даже сейчас я не способен в это поверить, не хочу думать что мне не повезло и я не смог узнать его по настоящему. Как ты можешь быть счастлив если больше половины не понимаешь, а все остальное понимать не хочешь. Наверно тут дело в другом и правду говорят все мои знакомые что думать я начал слишком рано и делаю это слишком часто, но увы это неисправимо. Она протиснулась между мной и чьей-то спиной рассеянно сжимая в руке что-то серебристое, пытаясь придавить этим чем-то рюкзак, почему-то весивший на животе…молодежь становиться все более интернациональной и бесполой. Скоро нельзя будет отличить немца от поляка, а русского от француза, про то, что отличать с большим трудом придется мальчиков и девочек я вообще не говорю. Подражая друг другу они сливаются в массу, более цветную чем люди начинавшие жить при союзе, но все же массу. Каждый приходя в общность мнит что он уникален, не похож или даже гениален, но общаясь с другими или сливается или разочаровывается. Наверно то же думают они и про наше поколение. Троллейбус остановился на светофоре и меня опять выкинуло из комы мыслей или мысленной комы, что уже совсем страшно. Опять явилось относительно прозрачное окно, в котором возник сутулый силуэт той которая подарила мне тему для рассуждений в следующей социальной статье, обидно что завтра даже не вспомню кто это был и где. Она шла закутавшись шарфом в детских разноцветных перчатках и смотрела то под ноги, то на небо, наверняка сравнивая их. Глупое занятие. С неба сыпалась ледяная крупа и таяла под ногами редких прохожих, по обыкновению своему срезавших путь через парк. А она шла шаркая мокрыми кедами и удивлялась вариативности настоящего: если смотреть вверх, то холодно и снег, а если вниз, то мокро и дождь.