Среда обитания

Наконец-то и я понимаю, что больше нечем
крыть. Рождается нечто такое, нечто,
не способное больше юлить, страдать.
Открывается дверь в неизвестность. Природа-мать
всех уставших от жизни берет за руку
и ведет в никуда, уподобляясь звуку.

Тешит глаз фиолет недописанного заката
неизвестным художником. Тучевая эскадра
собирается слева, чтоб завязать бои
глупой ночью. Стопа, перегнав мои
мысли, чувства, спешит оказаться снова
там, где есть почти все, кроме разве что влаги слова

и ножа, чтобы надвое суть разрезать
белой истины, могущей не только брезгать
разноцветием челяди, но и колоться,
как водою студеною глубь колодца
с непривычки к холодному зубы ломит,
коль могла вообще появиться в доме

эта страсть к необычному, легкой пище,
красноречию книги, бумаге писчей,
ко всему, что останется только грезой,
словно в зимнюю стужу мечты о розах,
привлекающих взгляд непременно тем,
что всегда представляют собой тотем.

Обрывается сердце, летя в бесконечный космос
своего нетерпенья. Желанья осы
догоняют объект вожделенья, впиваясь жалом.
Поднимается занавес. Речки ночной зерцало
отражает в подробностях Млечный Путь.
И ночной тишины растекается тихо ртуть.

Нежность перегоняет ласку и поднимает невод
полный рыбы, то есть того, в чем не быть
никогда безразличью. Уста в молитве
повторяют родное имя, как кисть в палитре
видит поле сраженья. Двенадцать раз
бьют часы, удлиняя нас

особливо во времени. Влиянье Гойи.
Сумрак ночи несметным роем
облепил все, что можно, вовсю жужжа.
Потому и не спится. В ожидании мятежа
листья шепчут, волнуясь. И буря вновь
налетает, как новоиспеченная свекровь.

Бьют часы первый час, Дождевые капли
барабанят по крыше. В такую погоду вряд ли
кто-то из дому выйдет. Во-первых, глухая ночь,
во-вторых,, никому не захочется вылезть прочь
из уютной постели. Но я, несмотря на влагу,
вылезаю, одев на себя рубаху.

И смотрю, как луна выбираясь из тины туч,
превращается в брошь, в рассеянный, желтый луч,
обескровленную отодвигая бурю
к юго-западу. Ветер сдуру
задирает подолы кустам. обнаружа там
прошлогодний ненужный хлам.

Пробиваются звезды одна за другой, рисуя
то созвездье Стрельца, то солгать рискуя
в анатомии зверя, – созвездье Льва.
Дождь стекает по трубам. Дремлющая ботва
широтой своих листьев напоминает птичий
перелет в теплый край. Верней, различий

так немного, что думаешь обо всем
как о вечном единстве земли и небес. В унисон
не поют только те, на которых лежит проклятье.
Например, на разбросанных тенях, грязнящих платье
палисада в сияньи большой луны,
в одуряющих запахах белены.

До утра далеко, но уже все пошло на спад.
Дождь утих. Бельведер, не давая спать
всем покатостям башенной архитектурой,
припадает ушною раковиной слухового окна
к легким ночи, к жабрам ночного сна
на предмет выявления редкой хвори.
И опять низвергаются с шумом каскады хвои.