Реквием

28 июля 2002 года, солнечное, жаркое, душное воскресенье. Я спешу на день рождения Наташки Ш...к – сегодня ей 25.
Мы знакомы с ней ровно 10 лет. И хотя она младше меня, именно в ее день рождения, в ее 16 лет я когда-то рискнула в первый раз попробовать вино. Именно с ней связаны самые фееричные воспоминания моих 15-18 лет: «ловля» троллейбуса 31 декабря 1994 года, ночные поедания плова, ее безудержный смех... Именно она во многом повлияла на то, какая я сейчас, на то, что мне в себе нравится.
И никакая она давно уже не Ш...к. – Уже три года как у нее другая фамилия. Уже два с половиной года Артемке.

Еще в начале июня она сказала: «Ты помнишь, что 28 июля у меня день рождения? Тебя трудно застать в Москве, но постарайся прийти, я приглашаю тебя заранее.» И я пообещала.
И вот сегодня я еду до метро Теплый стан, выхожу из последнего вагона и, нацепив абсолютно черные очки, сажусь в маршрутку с номером 500 и замираю на переднем сидении. –
Жарко, душно. –
Внутри натягивается струна, не струна даже, а толстенная жила – все натягивается и натягивается…
По спине побежала первая струйка. Едем.
«Северное Хованское кладбище. Участок 255. Мы будем ждать тебя в 11.00» - это Алексей, муж. – Успеваю.
Солнце обливает голову и плечи расплавленным металлом. – Вижу себя будто со стороны: немного скованная, но быстрая походка и, видно, очень тяжелый рюкзак. – В нем шесть роз. Наталья любит розы.

Здравствуй, моя девочка.
У тебя сегодня день рождения и я не буду плакать. Очень постараюсь не плакать.
Сегодня мне проще говорить с тобой – меньше народу и ничто не мешает мне подойти поближе. И не нужно стоять за спиной твоего мужа, вцепившись в его предплечья, и удерживать, удерживать его или себя? – здесь, с нами. И заполнять пустое пространство рядом с ним, и не уметь его заполнить. И прятать глаза от твоей мамы. И не думать о твоем сыне. И не думать, что все это – о тебе.
Знаешь, мне все кажется, что утром 22, в понедельник, ты спокойно доехала до Москвы, поставила на стоянку около какого-то неизвестного мне вокзала машину, купила билет и села в поезд. И в последний момент, перед тем, как уехать, перед тем, как навсегда отключить телефон, ты попрощалась с нами, - с теми, кто не успел тебя проводить. И простила нас. Всех.

…мама твоя все проваливалась в бессознательное состояние, Алексей постепенно превращался в камень, твои друзья отказывались ехать и пытались проснуться из этого невозможного дня. И я – все звонила тебе на мною же подаренный номер, все падала горячечным затылком на пол, все кричала и звала, и не верила, и не понимала…

Артем уже все знает.
Ему никто ничего не говорил, но он знает. – Он подходит на детской площадке к наполовину врытым в землю шинам, говорит «Мама Наташа», смотрит на небо, улыбается и спокойно отходит.
И за все 9 дней еще ни разу не позвал тебя. – Наверное, ты успела рассказать ему то, что так хотели бы знать мы.

Ну вот, плачу. Извини. – Это я просто соскучилась, а ты даже адреса не оставила.

Алексей протягивает мне какие-то фотографии: дорога, поворот на Троицк, следы шин на шоссе, покалеченный столб в сторону «от Москвы» (- Но она же ехала _в Москву!_) и совершенно незнакомая половина машины – заднее сидение и багажник. Водительского сидения почти нет. –
И я начинаю понимать, почему мне так страшно было видеть это лицо – абсолютно непохожее: другой нос, брови, даже косметикой такой она никогда не пользовалась!, почему так долго прятали под покрывалом знакомые расцарапанные кисти рук…
Натальи там просто не было.

Она мерещилась мне в толпе одетых в черное женщин: походка, поворот головы, движение руки, голос…

- Знаешь, чуть раньше, чем это произошло, я прыгал с парашютом. – Я – с неба на землю, а она – с земли на небо… - задумчивый голос Алексея.
- Ты проверил, там хорошо?
- Да, ей понравится.

Она светло и немножко грустно улыбается где-то далеко, куда ходит поезд только с одного вокзала, адреса которого я не знаю…