Пески времени

В начале хаос был в природе.
Естественно, ни о каком народе
не помышлял на небе Бог.
И Слова не было в начале.
И не было еще печали,
обычно заключенной в слог.

Зачатки жизни были в планах
Создателя. И цель Корана
еще родиться не могла.
Но были уже звезды в небе.
И Млечный Путь. И в сдобном хлебе
луны изюминка жила.

Создатель умирал от скуки.
Ничто не попадало в руки,
что б пробудило интерес.
Летали ангелы попарно.
И был еще совсем бездарным
во всей вселенной слабый бес.

В стенах лабораторных парясь,
ни в чем, конечно же, не каясь,
Бог мог бы сотворить того,
кто, как известно, стал причиной
его расстройства и кручины
в теченье века одного.

Адам и Ева созревали
в мозгах Творца. И на скрижали
был нанесен тот первый штрих,
Который даст начало чувству
и мысли, и потом искусству,
которое возвысит их.

И то, что грезилось, случилось.
Из глины люди получились.
И в глину жизнь вдохнул Творец.
И вскоре Змий наивной Еве
сказал о яблоке на древе,
чтоб та прозрела, наконец.

Места причинные открылись,
как только в мякоть зубы впились,
и первый грех пошел гулять
по миру с первым человеком.
И так же будет век за веком,
пока не двинется все вспять.

Любви покорны все созданья.
В бездонной яме мирозданья
любовь соединяет нас.
И зачарованный магнитом
ее оргазма на орбите
сам Бог пускается в экстаз.

В многоступенчатом оргазме
есть то, чего ни в коем разе
нельзя осмыслить до конца.
С ума всех сводит эта бездна.
Наверняка такое место
живет без ведома Творца.

Не увязать нам чувства с мыслью.
Как травоядный с хищной рысью,
они враждебны с первых дней.
Какое заблужденье верить,
что мысль - окно, а чувство - двери.
Чем больше света, тем темней.

Способность видеть дальше носа
рождает множество вопросов
с кем жить, невзвидя и любя.
Но, как всегда, вопрос решает
лишь тот, кто взоры обращает
не на кого-то, а в себя.

Как прозаична зверя поступь,
пока не переходит в плоскость
любви земное существо.
Все превращается в мгновенье
из примитивного в творенье,
которым правит волшебство.

Скорей всего не трон, а ложе
царит над всем. И да поможет
нам Бог в соитии всегда.
Совокупляться нощно, денно,
как Афродите с морем пенным,
не надоест нам никогда.

Но что такое влага плоти,
как не рождение в полете
из тучи дождевой слезы.
Мы падаем обычно с неба
в виде дождя и в виде снега.
Как плод небесной бирюзы.

Неважно, кто и с кем приходит
к концу, к началу. В огороде
обязаны созреть сорта
всех овощей желаний наших.
Кто в огороде тела пашет,
тому и истина в уста.

Не бойся предпринять попытку
войти туда, где в сладкой пытке
погибнет и воскреснет плоть.
Соединимся ж поскорее,
как ожерелье с нежной шеей,
чтоб чью-то зависть исколоть.

В горизонтальном положеньи
в движеньи или без движенья
мы проводили день за днем.
Мы делали искусство жизни.
И это были катаклизмы.
Забавы с внутренним огнем.

Ничто нам не было так близко
как то наличие сверхриска
потомка, наконец-то, дать.
Он права не имел рождаться,
как не могла устать качаться
многострадальная кровать.

Как говорится, третий – лишний.
Он был не нужен. В мокрой нише
сперматозоид слеп и глух.
Зато шальная яйцеклетка,
как в колесе лесная белка,
вся превращалась в зрак и в слух.

В эмбриональном направленьи
плыла она, как в опереньи
на юг замерзший гусь летит.
Средь прочих детородный орган
есть место грязное для торга,
когда конец началу мстит.

Столпотворение любое
не больше, нежель двое, трое...
на фоне клеточной возни.
В метафизическом укладе
не говорится об усладе,
скорее, - о плодах резни.

Гомункул вправе был судиться
за то, что он не мог родиться
при всем согласии сторон.
Но не извилин. Как и прежде,
права рождать давал невежда,
непроходимый охламон.

Любовь Отелло к Дездемоне
толпу рождает в Вавилоне.
Кто здесь неправ и кто здесь прав,
когда решает вместо мозга
от первых дней и до погоста
судьбу химический состав.

В абсурде истина сокрыта.
На поле брани или быта
главенствуют кошмар и вздор.
Гордыней расщепленный атом,
взорвав не что-нибудь, а фатум,
вернет к нам каменный топор.

Все будет так и не иначе.
Веселый в радости заплачет
и будет горе хохотать.
И Бог, все видя, неизменно
с небес захочет непременно
на землю молнии метать.