Сатиры в прозе. Сатира восьмая

САРГЕДОН АХИЛЛЕСЫЧ ЗОЛОТОПЯТОВ

 САТИРЫ В ПРОЗЕ

 Сатира VIII

 Эпиграф:
 "А любовь, что была нам усладой,
 Вся разбилась на сотни зеркал..."
 ( Великий Странник, "Я Странник")


 Как это нередко со мной бывает, я всегда поступаю вопреки тому , на что нацелился и в чем собрался укрепиться. Так еще позавчера я нацелился на то, чтобы никогда более не перепивать или даже отказаться от употребления спиртного вообще. Я думал посвятить всего себя и все свое время, какое остается после удовлетворения необходимейших наших потребностей, на создание большого полотна, обнимающего всю нашу современную действительность со всевозможных концов. Если для этого понадобится сесть на сухари и воду, я был готов и на это. Укрепившись мало-помалу в этом, я принялся размышлять о том, какова же должна быть форма этого грандиозного произведения. Разумеется, наиболее удобной формой тут явилась бы форма мемуаров. В самом деле, разве не обладаю я богатым жизненным опытом? Разве мне нечего рассказать? Разве не попадал я во всевозможные ситуации, из которых выходил с честью, как , например, в случае с назревавшей дуэлью с поэтом Ларионовым? Я уже сел за стол, на котором лежала пачка листов хорошей бумаги ( я люблю хорошую бумагу и пишу всегда на самой лучшей, какая есть в магазине канцелярских товаров недалеко от моего дома). Сев за стол, я задумался. Ибо как раз именно за столом и начинаются все наши писательские колебания, сомнения, вся наша нерешительность. Все, что идет до того, все наши приготовления к великому труду, все те препятствия, которые мы сами себе создаем и которые затем успешно преодолеваем, - все это не лишено некоторой приятности. Так в празднике нас больше радуют приготовления к нему, чем течение самого праздника.По крайней мере для меня это частенько было так. То же самое и здесь: радуешься, предвкушаешь великий труд на благо отечества ( люблю это слово! Не вступить ли в партию Зюганова?), подмигиваешь всем предметам, с которыми предстоит работать; но стоит сесть за стол, как голова становится словно набитой ватою, особенно если вчера кутил.
 Итак, сидя за столом, я принялся размышлять о форме мемуаров.
 "Что же такое есть мемуары?" - спросил я себя. Не есть ли мемуары признание некоторой слабости, если ты еще не стар, если твоя кровь еще играет? Неужели в пределах земных я уже совершил все земное? Неужели я уже управился с делами мира сего и мне теперь нужно думать о том, чтобы управиться с делами мира иного? Нет, я еще не все совершил. Конечно, мне еще рановато садиться за писание мемуаров. Пусть мемуары пишут дряхлые старички, которые ни на что другое уже неспособны! Разве я ни на что другое уже неспособен? Нет, шалишь! Есть еще порох в пороховницах! Мысль моя развивалась в таком направлении, что через несколько минут я вынужден был встать из-за стола и подойти к зеркалу. Из зеркала на меня , как обычно, глядело лицо, похожее на одного из персонажей романа Стивенсона о сокровищах, кого-то из дружков одноногого. "Я принес вам черную метку!" - воскликнул я и подмигнул своему отражению в зеркале. Тут я вспомнил Суворова. Великий полководец не любил зеркал и никогда в них не смотрел. Может быть, между зеркалами и величием есть какая-нибудь связь? Лихтенберг, немецкий мыслитель XVIII века, как-то сказал: "Франт потому все время вертится у зеркала, что он видит в нем себя целиком; если бы философ мог найти такое зеркало, в котором он увидел бы себя целиком, он никогда бы от него не отходил".
 Я отошел от зеркала. Оно уже не удовлетворяло меня. Что касается моего письменного стола и моего труда на полях бумажных, то обо всем этом я уже не думал. Меня влекло к полям бранным. Кто бы из известных мне женщин мог бы стать для меня таким зеркалом, в котором бы я мог увидеть всего себя целиком? Жанна? Нет, Жанна слишком суетна, она не понимает философских вопросов. Да что там философских! Она не может так пристально вглядываться в жизнь, как эта последняя того заслуживает. А поскольку я тоже есть часть этой жизни, Жанна не может вполне отразить и меня. Может быть, Элочка Щукина? Элочка могла бы стать для меня неплохой любовницей и , пожалуй, даже женой. Но Элочка последнее время слишком заглядывается на Жар-птицына. А с Шлемом Жар-птицына, как и с красными шароварами одного героя из известного фильма, соперничать бесполезно.
 Размышляя обо всем этом, я стащил с себя пижаму, одел купленный совсем недавно отличный костюм, взял из ящика стола пачку долларов и вышел из дома.
 Сперва я отправился к Жириновскому, но того не оказалось дома, и вообще никто не знал где он. Кто-то видел его в машине, но он пронесся мимо и исчез, как неуловимый Джонни. Затем я отправился в дом, где обычно собирались друзья Явлинского. Но там тоже было пусто. Куда бы я ни наведывался, все было словно вымершим. Тогда мне пришла в голову счастливая мысль отправиться в какой-нибудь ресторан и там найти себе новых друзей и, если возможно, подружек.
 Через полчаса я уже сидел в ресторане на Новом Арбате и пил разного рода напитки, присматриваясь к публике. Мое внимание привлекла группа, сидевшая за столиком у окна. Это были три девицы, оживленно о чем-то беседующие и, казалось, время от времени посматривающие в мою сторону. Я подошел к их столику и представился. Они милостиво согласились, чтобы я присел за их столик. Я заказал коньяк, несколько бутылок бордо, чем сразу же вызвал у моих дам восхищенное перешептывание. Дальше все развивалось по намеченному плану. Оставалось только выбрать дичь, за которой прежде всего следовало бы установить охоту. Более всего мне понравилась дама, сидевшая напротив меня. Это была полная брюнетка с жирно напомаженными губами, в голубой кофточке. Мы пили, шутили , смеялись, рассказывали разные анекдоты, подчас нескромные, что, впрочем, является в порядке вещей.
 Когда мы вышли из ресторана, на улице было уже совсем темно. Мы пошли в гостиницу, где я заказал в наш номер еще несколько бутылок вина, коньяка и разного рода закуски.Чем дальше развивались события, тем труднее они поддавались запоминанию.Так что, уважаемые господа, я подошел в своем рассказе к тому пятну, которое представляет собой один из квадратов знаменитого Малевича. Черный квадрат сменяется белым, затем его место заступает красный, снова появляется черный. Вот приблизительно такие вариации. В их пределах только и может двигаться теперь моя фантазия, вернее, мои воспоминания об этом вечере или ночи.
 Когда я проснулся утром, в номере уже никого не было. Я поднялся, прошелся по комнате. На мою беду в ней было немало зеркал. Все они довольно неучтиво вели себя по отношению ко мне, то есть довольно правдиво отражали мой внешний вид, который мне самому очень не нравился. От трех "зеркал", с которыми я познакомился в ресторане, простыл и след. Нет, какой-то след все же остался, а именно - пустые карманы моего костюма. В придачу к моим несчастьям в номер постучались служители гостиницы и стали требовать еще каких-то денег за что-то, а за что - я никак не мог сообразить. Пришлось звонить моему секретарю, который и привез через полчаса требуемую сумму.
 Сидя в кресле в моей квартире на Тверской после принятия ванны и попивая чай с лимоном, я размышлял о том, как, в конце концов, приступить к писанию мемуаров. Я снова сел за стол, взял в руки перо и задумался... Я задумался, как обычно, о том, что же такое представляет собой сама форма мемуаров? Не есть ли она та литературная форма, которая приличествует лишь старичкам, которые ни на что уже неспособны и в пределах земных совершили все земное?..
 Мысль моя развивалась в требуемом направлении ...

 10 июля 2005 года.

 ~/~