Из книги Еврейский сад, переводы с идиша

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вниманию читателей предлагается сборник произведений практически единственного в Одессе переводчика с языка идиш Семёна Ильича Вайнблата.
С Семёном Ильичом я познакомился восемь лет назад, когда издательство "Маяк", отвечающее в Украине за выпуск после 50-летнего перерыва литературы на еврейском языке, запланировало издать сборник стихов председателя Одесского идиш-клуба, старейшего учителя языка идиш ныне покойного Александра Ройзина. Ройзин в это время был уже прикован к постели по поводу ампутации обеих ног и доверил мне вести переговоры с издательством. Он сообщил мне, что подготовка книги к изданию поручена редактору Семёну Вайнблату.
Когда я переступил порог его кабинета, меня встретил человек с интеллигентным лицом, мягким взглядом умных глаз. Он сразу расположил меня к себе своей доброжелательностью, внимательным и заинтересованным отношением к собеседнику. Вайнблат сразу сказал мне, что не знает языка идиш, как и многие другие евреи его возраста, так уж сложилась судьба, но, познакомившись с Ройзином, он загорелся желанием перевести его стихи на русский язык. Это не входило в его служебные обязанности, ведь книга была запланирована только на еврейском языке. Но он не мог удовлетвориться этим, допустить, чтобы мысли и чувства, которыми с ним поделился А. Ройзин: скорбные размышления о судьбе еврейского народа, о безмерных прошлых испытаниях и утратах, о взаимоотношениях, не всегда простых и однозначных, с другими народами, радость по поводу происходящих в нашем обществе перемен, в том числе в отношении к евреям, по поводу возрождения национального самосознания, - чтобы эти мысли и чувства автора остались неизвестными широкому кругу читателей, не получивших в своё время образования на еврейском языке. По зову своей еврейской души взялся Семён Вайнблат за переводы стихов Ройзина по изготовленным мной подстрочникам, и каждый раз, когда Семён Ильич показывал мне готовый текст перевода, я был счастлив и горд, что помог Семёну Ильичу осуществить этот замысел. Я был в восторге от умения С. Вайнблата глубоко проникнуть в душу автора, тонко высветить все достоинства оригинала, не пропуская и не искажая ни одной мысли. Сам прекрасный поэт, пишущий на русском и эсперанто, Семён Вайнблат блестяще компенсировал неизбежные при переводе потери своими собственными творческими находками.
Благодаря переводам С. Вайнблата стихи А. Ройзина стали популярными, автору было предложено вступить в Союз писателей Украины. Стихи Ройзина в переводе Вайнблата, положенные на музыку одесским композитором Марком Штейнбергом, составили основу первых номеров журнала "Маме-лошн", которые, несмотря на бедное полиграфическое оформление, быстро разошлись среди любителей поэзии и сейчас стали библиографической редкостью.
После были переводы более молодого по возрасту одесского еврейского поэта Александра Бейдермана, других еврейских авторов, в том числе классика еврейской поэзии XX века Ицика Мангера, который из-за политики "железного занавеса" остался практически неизвестным русскоязычному читателю. Интересно, что один из ведущих современных израильских поэтов, пишущих на языке идиш, бывший советский гражданин Эля Бейдер пришёл в восторг от выполненного Вайнблатом перевода его стихотворения "Над одесским лиманом висит тишина...", помещённого в одном из последующих номеров журнала "Маме-лошн", и прислал в редакцию целую подборку своих стихов в надежде, что некоторые из них понравятся Вайнблату и он их тоже переведёт, что Семён Ильич и осуществил.
Среди стихотворений, переведенных Вайнблатом, - единственное сохранившееся послевоенное произведение моего деда Абрама Залешанского, много выступавшего в еврейской прессе Польши в 20-30-х годах. К политике Советского государства по отношению к еврейской культуре мой дед относился критически и поэтому был обречён на молчание.
К числу творческих удач С. Вайнблата относится перевод стихотворения "На идиш" известного советского еврейского поэта Хаима Бейдера, живущего ныне в США, которое выражает ту же боль за судьбу родного народа и осуждение характерной для некоторой части наших земляков национального нигилизма, что и стихотворный фельетон Абрама Залешанского. Этот и другие переводы неоднократно исполнялись со сцены на различных массовых мероприятиях Одесского общества еврейской культуры.
Хочется пожелать Семёну Ильичу Вайнблату успехов в благородном деле популяризации еврейской поэзии, которая обладает огромными малоизвестными пластами, не освоенными переводчиками, и выразить надежду, что в своей миссии первооткрывателя он достигнет новых, ещё более высоких вершин.

Ответственный секретарь журнала "Маме-лошн"
Дмитрий Тищенко


ХАИМ БЕЙДЕР

На идиш

Прищурив глаза, он всерьез удивился,
Как будто я вдруг с того света свалился,
И молвил: «Неужто стихи свои пишешь
И вправду на идиш?»

Конечно, с вершины двадцатого века
Ему я пещерным кажусь человеком,
Вороною белой, чья песенка спета:
«Зачем тебе это?»

Ему безразличен, он в этом признался,
Язык, на котором я с ним бы общался:
«Английский?» – Конечно. Предельно все ясно…
«Турецкий?» – Прекрасно.

«Но идиш? – спросил он. – Язык разве это?»
Не верю, что память не знает ответа:
Иль ты не имел здесь, в местечке на Буге,
Сестры иль подруги?

Иль, может, забыл ты, что в ямах зловонных
Расстрелянных братьев лежат миллионы?!
Они ведь на идиш пред смертью кричали!
Не помнишь? – Едва ли…

А может, совсем не на идиш звучала
Та песня, что мама тебе напевала
Пред люлькой твоею, смеясь или плача?
Нет, глаз ты не спрячешь!

Ты лжешь! Пока сердце в груди твоей бьется,
Как искра, язык этот в нем остается,
Но рвется наружу, чтоб вспыхнуть как пламя.
Навеки он с нами!

И сколько б не знал языков ты, доныне
Наш идиш – и совесть твоя, и святыня.
Его, словно мать, что всех в мире дороже,
Предать ты не сможешь!


ЭЛЯ БЕЙДЕР

В еврейском саду

              Все меньше в мире газет
              Выходит на языке идиш.

Здесь, в еврейском саду,
Круговерть, ветра свист –
Листопад!
Вижу я: за листом
Быстро падает лист –
Гибнет сад.

Дай, Бог, теплые дни!
Чтобы начал наш сад
Зеленеть!
Коль не вырубят сад
И дожди прошумят –
Значит, яблокам зреть!


***
Над Одесским лиманом висит тишина,
Камни – как малыши, что умыты к субботе.
Крепко спит все вокруг, лишь морская волна
Стонет, глядя, как тонем в духовном болоте.
Уж в Одессе еврейская речь не слышна,
Здесь все книги сожгли, синагоги закрыли,
Даже кладбище – место, где плачет душа,
Осквернили…
Нам, евреям, нет места за общим столом,
Нас своими зовут лишь познавшие горе.
Доброй шутки еврейской не сыщешь с огнем!
Даже Кадиш прочесть будет некому вскоре.
Улетела мечта – от ворот поворот!
И наследие наше предали забвенью.
Сколько пятниц прошло… Но не будет суббот.
«Изыди!» – нам повсюду кричат с раздраженьем.


Александр Бейдерман


 ***

С кем говорить? Со стенкой, может быть?
Но что ответить может тот, кто нем?
Да, здесь еще мы продолжаем жить,
Но наш язык поблек почти совсем.

Бывает, что мне истину вещает
Живущая во мне душа еврея.
В часы такие я перо хватаю,
Пытаюсь что-то написать скорее.


Наш еврей

Суета сует, коромыслом свет,
Не понять секрет, - хоть убей!
На любой вопрос даст любой ответ,
Всюду сунет нос наш еврей.

Узнают все нас по улыбочкам,
Странных чуточку и чудных,
И светло поют наши скрипочки
В пору свадеб, но... лишь чужих.

Где начало ссор, незакончен спор
И такой сыр-бор, что ей-ей,
Там, сомненья нет, одолев забор,
Появляется наш еврей.

Узнают все нас по улыбочкам,
Странных чуточку и чудных,
И светло поют наши скрипочки
В пору свадеб, но... лишь чужих.

Где безумные и бездумные
Речи шумные – хоть запей!
Там в компанию неразумную
Влезет, втиснется наш еврей.

Узнают все нас по улыбочкам,
Странных чуточку и чудных,
И светло поют наши скрипочки
В пору свадеб, но... лишь чужих.


История с бородой

Рассказ мой оказался
С солидной бородою:
С лошадкой повстречался
Я в Гайсине весною.
С такой чудесной гривой,
Каких в местечке мало.
Ее все звали Ривой.
Она с другим сбежала.

Песня может бесконечно длиться.
Гайсин! Боже! –
Тоже мне столица!
О лошадке
До сих пор мечтаю
И украдкой
Я о ней вздыхаю.

Рассказ мой оказался
С длиннющей бородою:
С буренкой повстречался
Я в Гайсине весною
Копыта, ушки, вымя…
Таких в местечке мало.
Да, Двойра ее имя.
Она с другим сбежала.

Песня может
Бесконечно длиться.
Гайсин! Боже!
Тоже мне столица!
О буренке
Каждый день мечтаю
И в сторонке
Я о ней вздыхаю.

Рассказ мой оказался
С большущей бородою:
С девчонкой повстречался
Я в Гайсине весною.
С ресницами такими,
Каких в местечке мало!
Да, Хая ее имя.
Она, как те, сбежала.

Песня может
Бесконечно длиться.
Гайсин! Боже!
Тоже мне столица!
О девчонке
Каждый день мечтаю
И в сторонке
Таю, пропадаю.


С кем я?

Отец бывал настойчивым порою,
И матери любил он повторять:
«Ты по-еврейски говори со мною,
Иначе трудно мне тебя понять!..

Да, вечно не живут. Обоих нет средь нас.
Давным-давно простился я с родными.
«На идиш говори…», – твердил себе не раз.
Но с кем мне говорить? С детьми моими?


До свидания

Мой друг, что сказать мне тебе
 на прощанье?
Слезу не сумею я скрыть пред тобой.
Мне больно – настала пора расставанья
С моими друзьями, с моею страной.

Да, я уезжаю, навек уезжаю.
О, как мне расстаться с моим языком?
Моя Украина, тебя я теряю,
Мой милый, мой бедный, мой старенький дом.

Чужие вокзалы, кварталы и скверы,
Чужие наречья – мне их не понять…
Что делать? И здесь мы чужие, наверно,
И там, как и здесь, мне тоску не унять.


АЛЕКСАНДР ВИНОГРАДСКИЙ


Только дело к жизни

Помню я, как мама часто повторяла:
«Годы иссякают, жаль, что их так мало,
Только дело к жизни – лет как не бывало».

Я уже не молод, сам прекрасно знаю:
Ты сказала правду, мама дорогая.
Годы, мои годы, словно льдинки тают…

Голова давно уж в белых хлопьях снега,
Падают колеса –падает телега,
Падают колеса – падает телега.

Я за многим гнался, делал все вприпрыжку,
Воз тянул тяжелый я без передышки,
А теперь бреду я медленно, с отдышкой.

Доченька родная, зря себя ты мучишь:
Каждый в свое время в мир уходит лучший,
Мой черед настанет – весточку получишь.

С ярмарки я еду, и могу признаться:
Песня и гитара – вот мое богатство,
Песня да гитара - все мое богатство.

Знать, не зря мне мама часто повторяла:
«Только дело к жизни – лет как не бывало».
Годы иссякают, жаль, что их так мало…
 
 Перевод С.Вайнблата и А.Виноградского




АБРАМ ЗАЛЕШАНСКИЙ


Открытое письмо моим соседям-евреям

Никуда от хлопот мне не деться житейских,
От различных проблем – в голове кутерьма.
Стоит мне обратиться к жене по-еврейски,
Как вы сходите все, Бог храни вас, с ума.

Как крамола, как дерзость для вас мои речи,
Как запретный товар, вызывающий шок.
Вы от слов моих мчитесь в испуге далече
И готовы меня растереть в порошок.

Знайте, русский язык для меня дорог очень,
Да я знаю, что Ленин на нем говорил.
Но, кто даст мне ответ, почему опорочен
Мой еврейский язык, почему он не мил?

Много я изучил языков исполинских,
Гейне, Пушкина знаю почти наизусть,
Но я идиш впитал с молоком материнским,
Как же вырвать его мне из собственных уст?

Ведь на идиш мне мать колыбельные пела –
Сколько ласковых слов от нее я узнал!
И на идиш отец обучал меня делу,
И на идиш впервые «Люблю» я сказал.

Мы на идиш клялись потушить все пожары,
И на идиш звучал «Интернационал».
За счастливую жизнь, словно львы мы сражались,
И призыв наш к отмщенью на идиш звучал!

Из родных моих мест враг бежал в сорок третьем,
Мы на идиш клялись гнать его до конца.
С поля боя я маме на идиш ответил,
И на идиш с победой поздравил отца.

Невозможно забыть, я прошу вас, – поймите,
Тот язык, что со мною до самых седин.
Может, вы за мой идиш гроша не дадите,
Мне же дорог язык, как единственный сын.

Что сказать вам еще дорогие соседи?
Мой прекрасный язык, может быть, не для вас?
Если я бы жене по-турецки ответил,
Нет сомненья, что вы уважали бы нас.


Мой еврейский язык – настоящее чудо!
И о лучшем, поверьте, не стоит мечтать!
Так ответьте, прошу, до каких же пор будут
Все, подобные вам, к нам спиною стоять?

Да, на идиш писали и с хохмой, и веско,
Предан идишу я, мне вольготней с ним жить.
Мудрый Шолом-Алейхем писал на еврейском –
Ради этого стоит наш идиш учить!

Видно, вам не по сердцу язык мой. Простите…
Обойтись и без идиша можно, ей-ей.
Заставлять вас не стану, друзья. Говорите
На других языках, коль они вам милей.

Пусть Ефимом слывет, кто с рожденья был Хаим,
Енту можно Еленой в момент окрестить.
Но когда говорите: «Мы идиш не знаем»,
Не могу своего возмущения скрыть.

Знаю очень давно я родителей ваших,
Мы в местечке одном жили в детстве, друзья,
Вместе в школу одну все ходили мы даже,
И невзгоды, и радость делил с вами я.

Никогда языка своего не стыдились,
Даже мысли такой не могло у нас быть!
На работе любой языком мы гордились,
И никто не стеснялся на нем говорить.

Мы на идиш беседы вели меж собою
У реки и в саду, от зари до зари,
Даже русская наша соседушка Зоя
По-еврейски любила с детьми говорить.

Так зачем притворяться глупцами, евреи?
Коль услышите идиш, – примите совет:
Ватой уши свои вы заткните плотнее,
И спасетесь тогда вы от всех ваших бед.




МИХАИЛ КРИВИЦКИЙ


Спасибо, о Боже, что я еврей

Создателя славлю я в кузне своей
За то, что еврей я, за то, что еврей!

Стою у станка – нет работы важней.
Спасибо, о Боже, что я еврей!


Работаю в поле для блага людей.
Спасибо, о Боже, что я еврей!

В душе моей радость: учу я детей.
Спасибо, о Боже, что я еврей!

Нас вешали, жгли те, кто хуже зверей,
Но мы становились сильней и сильней!
Спасибо, о Боже, что я еврей!
Спасибо, о Боже, что я еврей!

Я стар, мне осталось не так много дней.
Спасибо, о Боже, что я еврей!

И жизнь пусть закончится песней моей:
Спасибо, о Боже, что я еврей!


 

АЛЕКСАНДР ЛИЗЕН


На смерть Г. Полянкера

Ушел ты в вечность, в вечность ты ушел!
Мой дорогой, нет жизни без конца.
Но в наших ты останешься сердцах,
Ты в них веселыми рассказами вошел.
До дня последнего не мог ты не писать…
Твои творения – твоя вторая жизнь,
И это то, чего нельзя отнять.




ИЦИК МАНГЕР


Песня о козочке

Отец шалунью-козочку
Давным-давно купил.
В «Хад гадьо» - «Песнь о козочке»
Ее он поместил.

Грустит шалунья-козочка,
И горько мне порой:
Как летом ей без травушки
И без снежка зимой?

Сказал мне Нотэ: «Слушай, брат,
Ну как же это Бог
Позволил, чтобы козочку
Закрыли на замок?»

Я говорю ему: «Ты прав!
Все сделаем вдвоем».
На редкость сказочная ночь
Ждала нас за окном.

Уснул отец, уснула мать,
И вот заснул весь дом.
Мы из «Хад гадьо» козочку
С братишкою ведем.

Ей мир далекий и большой
Хотим мы показать,
И где оставим мы ее –
Никто не будет знать.

Вот первый сейдер наступил,
Но грустно всем вокруг…
Отец спросил лишь: «Ицик, ты?
А я: « С чего бы вдруг?»

Отец промолвил: «Нотл, ты?»
«Нет! – брат мой отвечал. –
Я с прошлой пасхи козочки
Ни разу не встречал».

Отец в раздумьи, плачет мать…
Ну кто виновен, кто?
«Хад гадьо» всю пропели мы,
Но что-то здесь не то…

Так где же козочка? Она
Гуляет по полям,
И рада солнцу, и воде,
И травам, и цветам.

• «Хад гадьо» - «Песня о козочке» на арамейском языке, исполняется в конце пасхального сейдера




АЛЕКСАНДР РОЙЗИН

На еврейской улице

На Еврейской и в праздники редкость еврей,
По печали в глазах узнаваем.
Побеседуешь с ним – станешь чуть-чуть бодрей,
А увидимся ль снова – не знаем.

Кто-то прибыл сюда, кто-то мчится туда,
Где простерлась земля Моисея,
Где горячий хамсин, где так ценна вода,
Где покоятся предки евреев.

Как давно вышли мы на неведомый зов!
И идем сквозь столетья, как прежде.
Пусть усеян весь путь наш костями отцов,
Но вверяем себя мы надежде.

На Еврейской возки нашей жизни кряхтят,
И скрепят очень громко колеса,
Но евреи надеются, ждут и хохмят
В ожидании новых вопросов.

И когда на Еврейской встречаемся мы
(Тянет, словно к родным или близким),
То нам кажется – мы далеки от сумы
И от кладбища – вечной прописки.

Не имеет значенья, что нет ни шиша
И на жизнь, как всегда, не хватает.
Ведь Еврейская улица – это душа,
И она всех нас объединяет.


Кларнет

            Посвящается «королю кларнета»
            Гьоре Фейдману

Люди волнуются:
«Слышали? Нет?
Едут артисты к нам!
В клубе – концерт!

Будет кларнет там
Весь вечер играть!
Будут еврейские
Песни звучать!»

В каждой мелодии –
Солнце и свет!
В песне еврейской
Слышен кларнет!

Чудится, кажется –
Мама поет!
Слышу я, слышу я
Голос ее.

Ах, как красив
Этот нежный мотив!
Как счастлив я,
Что напев этот жив!

В каждой мелодии –
Солнце и свет!
В песне еврейской
Слышен кларнет!

Древний напев тот
На свадьбе звучит,
Дивной мелодией
Душу пленит.

Словно молитвенный
Искренний зов,
Он сквозь столетья
Несет нам любовь.

В каждой мелодии –
Солнце и свет!
В песне еврейской
Слышен кларнет!

Чудным звучанием,
Словно в мольбе,
Милый кларнет
Манит песней к себе.

Фрейлехс услышу я –
Хочется в пляс!
Жизнь так прекрасна,
Я счастлив сейчас!

В каждой мелодии
Солнце и свет!
Так веселее,
Милый кларнет!


Шер для пожилых людей

Сестры, братья, ну-ка круг пошире!
Лучше нет лекарства в целом мире,
Чем быть вместе, чем быть вместе –
Говорю я вам по чести.

Пусть законом станет состраданье,
Уваженье, чуткость и вниманье.
Сколько нас? Сказать не сложно.
Посчитать по пальцам можно.
Чтоб так жили мы!
Чтоб так жили мы!

Об одном прошу вас, не стыдитесь.
Крепко-крепко за руки возьмитесь.
Вспомним молодые годы
И забудем все невзгоды.

Что нам беды! Что нам с вами горе!
Пусть навеки прекратятся ссоры!
Вы пляшите в этом зале
Так, как сотни лет плясали.
Ну-ка в хоровод!
Ну-ка в хоровод!

Нет здесь старых, все мы молодые!
Веселей пляшите, дорогие!
Я советую – не стойте,
И дружней со всеми пойте!

Всем желаю мира и здоровья!
Быть здоровым – главное условье!
Так вступайте в круг смелее
И танцуйте веселее!
Молодым пример!
Все танцуйте шер!


Письмо из Тель-Авива

«Здравствуй, папочка! Из Тель-Авива
Я пишу тебе, мой дорогой.
Все родные здоровы и живы
И услышать хотят голос твой.

Для врача быстро места не сыщешь.
Я устроился дворником здесь.
Скоро, может быть, будет жилище,
А пока лишь каморочка есть.

На работу иду на рассвете,
Сор мести здесь приходится мне.
Если мчатся с улыбкою дети
Мне навстречу – я счастлив вполне!

Может, это читать тебе больно,
Но пишу тебе правду, родной.
Знай, не все, к сожаленью, довольны
В Тель-Авиве своею судьбой.

Если к нам ты приехать решишься,
То скажу я тебе, не тая:
Станешь дворником и воцаришься
Ты в такой же каморке, как я».

Горько плачет отец, причитает:
«Как же врач убирать может сор?
Как же врач тротуар подметает?
Как же выдержать этот позор?»

Ты не плачь, над письмом причитая.
Будь ты рад хоть за внуков пока.
Станут внуки врачами? – Не знаю.
Но евреями – наверняка!


Ответ Эли Бейдеру

Еще рано Одессе нам Кадиш читать,
И еврейскую речь слышим мы, слава Богу,
Еще едут в Одессу на пляж загорать,
И, как прежде, на месте своем синагога.

Рядом с нею еврейская школа стоит,
Расцветают улыбками детские лица.
Пусть не учат здесь идиш – один лишь иврит,
Но сюда с удовольствием ходят учиться.

В Украинском театре нас празднество ждет,
И пришли сюда люди, что к идишу чутки.
Веселится, смеется, танцует народ,
Здесь и песня звучит, и еврейская шутка.

Вот и все, что пока мы имеем, мой друг,
Пусть тебе я ответил не очень речисто,
Только жить мы должны! Жизнь – не замкнутый круг.
Об одном умоляю – не будь пессимистом.


Мы возвращаемся

Мы вновь возвращаемся к Торе.
В ней – с Богом святой договор,
Которому с гордостью вторим,
Который храним до сих пор.

По разным дорогам блуждаем
Сквозь бури и гром!
Господь всех нас благословляет –
Мы вместе идем!

К добру, милосердью мы ныне
Все вместе идем!
К священной горе и пустыне
Все вместе идем!

Пусть идиш, иврит и ладино
Ведут в старый дом.
Пусть в чувствах мы будем едины!
Мы вместе идем!

Пусть солнце восходит все выше –
Мы вместе идем!
Пусть Бог нашу песню услышит!
Евреи, шолом!

Мой жребий

Стоит в изголовье и ждет
Старуха с той самой косой.
Я чувствую: вот она, вот…
Но рано идти на покой.

Тьму ночи рассеял рассвет,
Луч солнца в оконце проник.
Я взял в поезд жизни билет,
Еще не иссяк мой родник.