Декабрь 1991-го

И.Г.
    

Москва тряслась и корчилась в падучей,
Срывая снежной пены пелерину.
Мелодию «Бэсса мэ муччо»
Играла девушка на старом пианино.

Летящий снег в окно ее стучался
И пальцы клавиши ласкали невпопад,
Но вновь и вновь упрямо колыхался
Волос девичьих русый водопад.

Растоптанный, разбитый, но живучий,
Наивный, суеверный пилигрим -
Я растворился в диссонансах многозвучий
И сам себе казался неродным.

В глазах мелькали дальние дороги,
Костры, харчевни, замки, острова,
Родные сердцу люди - полубоги,
Которых я не видел никогда.

Припомнилось как полосатым шмелем
Перелетал я от цветка к цветку;
Как был прохладен колокольчик - терем
В полуденную летнюю жару.

Невольником на греческой триере
Тянул весло за совесть и за страх,
Но все ж любил, как недоступный берег,
Тюрьму, парящую на пенных бурунах.

Шли мои жизни скорбной вереницей
И говорили мне: - «Зачем она тебе?
Ты заглянул за разума границы,
Ты знаешь - не противятся судьбе.»

- «Но нам ведь невозможно разлучиться -
Она же мне ни много и ни мало:
Снаружи - как плавучая темница;
Внутри - шмеля единственное жало.»

... Я вышел. В теплой комнате осталась
Души измученной больная стрекоза,
А на асфальте в льдинку превращалась
Неставшая снежинкою слеза.