Пальцы ее руки

  Разгоряченные, взмокшие от возбуждающей любовной пляски, тела распластались в причудливых позах на широкой кровати, занимавшей большую чвсть спальни.
- А я выхожу замуж, - Сабина произнесла это ровным негромким голосом.
Алекс неторопливо повернул к ней голову. Рыжие распущенные волосы Сабины обвивали черную шелковую наволку подушки с изображением гривастой львиной головы. Глаза Сабины были прикрыты, и только сжатые в тонкую ленточку, обычно пухлые, губы как бы замерли в ожидании реакции Алекса на эту фразу.
- Поздравляю. – Голос Алекса был так же ровен и спокоен. – Насколько я понимаю, не за меня.
- Ты необыкновенно проницателен, тем более, что с твоей стороны по этому поводу никаких предложений не поступало.
- Но ты же знаешь, что я несвободен. Дурацкий сарказм! Да и что может изменить в наших отношениях какой-то листок бумаги, испещренный немалым количеством букв? Он не опора и уж точно не защита – так, ордер для предъявления всем любопытным, кто так и норовит сунуть нос поглубже и покопаться в нижнем белье. …И кто же этот несчастный?
- А вот это – не важно! Какое тебе дело до того, чью личность тебе лицезреть не приходилось? И почему, собственно говоря, он несчастный?
- Ну, хотя бы потому, что ты его не любишь.
- Не тебе об этом судить. Тоже мне, Соломон нашелся.
- Соломон – не Соломон, но судить об этом именно мне. Я знаю тебя всю. Ну, почти всю. От пяток и до ресничек. Я чувствую, когда ты засмеешься, а когда заплачешь; когда изнываешь от желания, а когда не хочешь никого видеть, даже меня. Знаю в каких ситуациях ты можешь взорваться, а в каких от восторга начнешь вытворять невообразимое. Так что, видимо, в твоем случае я – Соломон.
Сабина села, поджав к подбородку колени, и отвернувшись к окну, чуть дрогнувшим голосом спросила:
- Ты рад за меня?
- Искренне!
- Действительно? – В голосе Сабины появились оттенки некоторого возмущения.
- Послушай, солнышко, - Алекс старался говорить отчетливо и не спеша, - тебе не кажется, что все это несколько попахивает садизмом, причем с отягощающими факторами?
- Ты очень сложно говоришь. Я тебя не понимаю. Что значит садизм?
- Садизм? Ну, к примеру разорвать руками едва заживающую рану.
- Но это же больно!
- Вот и я об этом.
- Но какое это имеет отношение к тебе?
- А по-твоему рана и я понятия несовместимые? Ну, да! Я – чугунная чушка, которую можно безболезненно сплюснуть, а потом за ненадобностью зашпулить в какой-нибудь захламленный угол.
- Но ты же мне сам говорил, помнишь, что если на моем пути попадется человек, которого я полюблю, ты будешь счастлив за меня.
- Ну и где этот человек?
- Тот, за которого я выхожу замуж.
- Я же говорю – несчастный. Мне его искренне жаль. Он, бедняга, думает, что получил подарок судьбы, а на самом деле – мину замедленного действия.
- Зачем ты так? Кто давал тебе право?
- А я что, должен его у кого-то испрашивать? Я говорю о том, что вижу. А вижу я далеко.
- И что же ты видишь, прорицатель?
- О, это безусловно интригующая история: и жили они долго и счастливо, и умерли в один день.
- Перестань!
- Вот видишь, даже ты в это не веришь, а хочешь, чтобы поверил я. …Ну, хорошо, хорошо. Не дуйся. Начнем сначала. Эмоции – великая сила. А в женской головке – они просто двигатель прогресса. Все говорят о женской логике, а ее в помине нет. Не су-ще-ству-ет! Одни эмоции, часто помноженные на интуицию. По поводу интуиции – не знаю. Это хотя и выходит за пределы области моего понимания, но во всяком случае с ее проявлениями мне встречаться приходилось. Но эмоции… Переведенные в слова, они в женских устах звучат просто в форме закона. Не подлежащего обсуждению.
- Ты отклонился от темы.
- Нет, я как раз подхожу к ней. Эмоции! Какая прелесть! Они  превосходный фундамент для начала счастливой семейной жизни. Все прекрасно. Свадьба. Гости. Кольца. Поцелуи – как от жениха, так и от его разгоряченных родственников. Наконец, брачная ночь – квинтэссенция всех чувств и желаний. Первые совместные завтраки, обеды, ужины. Выходы в свет. Ласковая рука на груди поутру. И даже храп суженого кажется милым дополнением счастья. Эмоции – они превосходная подмена чувств, и иногда даже кажется, что это любовь: легкая, воздушная, не доставляющая хлопот. Но проходит время, и эмоции угасают. Это уже не фонтан, своими брызгами окатывающий всех попадающихся на пути, а тонкий ручеек, пробивающийся сквозь разросшийся бурьян. И рука на груди поутру не ласкает прикосновением, а давит своей тяжестью. И храп суженого просто-напросто выводит своей бесцеремонностью. И где эта легкость, воздушность, бесхлопотность? Пропала. Потому что не было любви.
- Но это же ужасно!
- Это – ужасно
- Ты все это говоришь специально. Тебя бесит, что я ухожу. Это просто мелкая месть. Ты отвратительный тип.
- Ты права. Но и то, что я сказал – тоже правда.
- Но любовь все-таки существует? Или это мираж, вызванный воображением?
- Почему же мираж? Она есть.
- И какая же она: легкая, бесхлопотная, воздушная?
- Иногда такая. Но чаще – это сердце, выскакивающее из груди от одного взгляда, прикосновения руки, интонации голоса. Скандальная, крикливая, обидчивая, но никогда – равнодушная. Короче говоря, сама жизнь. Как у нас с тобой.
- Как у нас с тобой? И это ты называешь жизнью? Это? Когда все украдкой: встречи, разговоры, прикосновения, поцелуи? Серые вечера под холодным одеялом, когда я – здесь, а ты – там? Это – жизнь?
- Это – жизнь. Так сложилось. И мы изначально знали, что все будет именно так. И были с этим согласны.
- Но сейчас я не согласна! Хватит! Я устала.
- И поэтому ты выходишь замуж…
- Но я, к сожалению, не становлюсь моложе. Если не сейчас, то когда? Я научусь его любить. Хоть десять лет, но мои. А потом, как получится.
- Почему же ты плачешь? Ведь ты же должна быть счастлива. Вытри слезы… Вытри слезы.  Я тебя очень люблю. Я люблю тебя гораздо сильнее, чем он. Что он? Кто он – мальчишка. Он даже не представляет, какой клад падает ему в руки. Что он с таким кладом будет делать? А я?… Что без тебя буду делать я?
- А ты будешь меня вспоминать. Правда?
- Но я ведь лучше всех.
- Лучше. Но что это меняет?
- Сегодня – это было прощание?
- Да. Это была моя маленькая прихоть. Мне хотелось запомнить тебя именно таким ласковым, нежным, моим до последней бисеринки пота.
Сабина поднялась с постели и подошла к окну. Там, за окном, сгущались сумерки и, словно нанизанные на нить жемчужинки, зажигались фонари.
  Сабина не спеша оделась и, не оглядываясь, вышла, тихо, без скрипа притворив дверь.
  Алекс перевернулся на живот, засунул руки под подушку и замер. Обычно именно так заканчивались их мгновения любви. Он делал так всегда, и рука Сабины неторопливо пробегала вдоль его позвоночника от затылка до копчика.
  Он лежал и ждал, когда вдоль его позвоночника пробегут пальчики ее руки.